— Да! — отвечает сын и начинает размахивать коробочкой, разбрызгивая содержимое по всей ивановской. — Спасибо, дорогой, — вздыхаю, вытирая ладонью кефир с лица, — мне не хватало именно этого. Слышу рядом приглушённый смешок и поворачиваю голову, но на остановке кроме меня и сына больше никого нет. Но я совершенно отчётливо слышала… у меня что, галлюцинации? Медленно накрывает волна панической атаки. Верчу головой, прижимая к себе сына всё крепче и крепче, мешая ему насладиться полдником и игрой, не выдерживаю внутреннего напряжения и поднимаюсь, начав вращаться вокруг своей оси. Машины вдоль дороги припаркованы, одна особенно нахально, тонированная по всем стёклам, включая лобовое, чёрная и здоровая. В таких только гробы возить… или похищать детей. Автобуса нет, а вот мотор у той самой машины, похоже, заведён, и я чувствую опасность, исходящую от неё. Это точно не Артём, после нашего разговора он бы не стал таиться. Ещё раз смотрю вдаль, но общественный транспорт не торопится. Уже пропустила две маршрутки, просто не смогла влезть в них с сыном на руках, не хотела, чтобы ему в затылок дышали микробами незнакомцы, да и держаться за воздух пока не научилась, но этот катафалк напрягает сильнее. Выбрасываю пустую коробочку от кефира в помойку, с трудом вырывая её из маленьких цепких ручек, и под истерику несогласного с моими решением сына ухожу с остановки, двигаясь к следующей. Метров через двадцать оборачиваюсь и вижу ту же машину плетущейся вдоль дороги. Ускоряю шаг, а сердце ускоряет темп. Ромка затихает, чувствуя мою нервозность, а через пару секунд начинает дуть губы со слезами на глазах. — Котик, всё хорошо, — не в первый раз нагло вру сыну, — мы просто немного спешим, а автобуса нет… Наитупейшее объяснение из всех, что я могла придумать. Хорошо, что он ещё не слишком соображает… как и я, отвлёкшаяся на ребёнка и пропустившая момент, когда катафалк (вообще, какой-то там джип, но уж больно здоров!) сворачивает во дворы и преграждает мне путь. «Беги!» — приказывает внутренний голос. Была бы одна — побежала бы. В сложившихся реалиях я могу лишь прижать к себе Ромку и беззвучно плакать в попытке хоть как-то избавиться от скопившегося напряжения и начать, наконец-то, соображать. Окно нехотя начинает открываться и я вижу хмурого Соболева за рулём, мгновенно обмякнув и прикрыв глаза. — Ковровую дорожку расстелить? — спрашивает Тимур едко и я тут же сажусь на заднее сиденье. 6 — При чём тут Пименов? — спрашивает, чуть только тронувшись с места. — А хер знает, — хмыкаю тихо. — Отлично… — он с раздражением выдыхает и бросает на меня злобный взгляд через зеркало. Резко выруливает на дорогу, моё тело даёт крен и я со всего размаха бьюсь локтем о дверную ручку, пытаясь зафиксировать в пространстве Ромку. — Давай-ка мы сами доедем, — цежу сквозь зубы, — останови. Он плавно тормозит у обочины, я дёргаю за ручку, но дверь заперта. — Пименов, — говорит, разворачиваясь. — Брякнула, не подумав, — отвечаю хмуро. — Не гони, — морщится в ответ, — и не испытывай моё терпение. Ты всё ещё моя должница. — Да! — Роман Тимурович вносит свои пять копеек, а лицо Соболева приобретает наитупейшее выражение. Вроде и заржать хочет, а вроде как и марку держать надо. — Ты не будешь выглядеть менее круто, если улыбнёшься, — не удерживаюсь от ремарки и всю весёлость с него тут же сдувает. — Пименов, — говорит резко, — я жду. — Нелепая ошибка в договоре, украденный ноутбук, за столом сидел рядом с тобой, — перечисляю и замолкаю. — И? — он прикрывает глаза и трёт лоб. Уставший, какой-то обречённый, но не злой. — Ты тоже сидела рядом и единственная, кто не отравился. А ещё ты трахалась с Ибрагимчиком, а может, и до сих пор. И, кстати, большой вопрос, от кого ты тогда залетела. — Ого… — моя челюсть отпадает, а слова застревают в горле. С одной стороны, обидно, я-то точно знаю, а с другой… он-то нет. И не был уверен и два года назад. Ромка пользуется моим замешательством и делает резкий выпад вбок, но Тимур успевает подставить ладонь под его голову, стремящуюся к подлокотнику, и возвращает на исходную. — Так, ладно, если сказать больше нечего, пристегнись. — Исчезающий вид… — говорю быстро и зажмуриваюсь, испытывая неловкость. — Ну, помню. В такси сказал. Идиотский комплимент. Вопрос прежний — что с того? — Ибрагим так говорил, — отвечаю невнятно, — отметив, что цитирует Али. В общем, бред, не бери в голову. — Пристегнись. — Сиди смирно, — говорю сыну строго. Дотягиваюсь до ремня одной рукой, медленно отпускаю вторую и он тут же пытается удрать. — Роман! — слегка повышает голос Соболев и мы с сыном на пару замираем. Не помню, чтобы говорила ему, как его зовут. — Ты будешь пристёгиваться или нет?! — рявкает уже на меня. — А, похер, можешь ехать хоть в багажнике. Перегибается и забирает с моих коленей Ромку, пересаживая к себе. — Тимур! — тут же включается мама-медведица внутри меня. — Это небезопасно! — Безопасней, чем мотыляться, как говно в проруби, — отвечает ворчливо. — Или ты думаешь я его в коробке вёз? Давай, мужик, хватайся за руль. Молодца… Пристёгивается вместе с ним, пропуская верхнюю часть ремня за спиной, и трогается с места, а я перемещаюсь по сиденью и протискиваюсь между кресел. — Если он увидит тебя и полезет назад, я тебя грохну, — говорит между делом и я тут же возвращаюсь на исходную. — Ты такой милый, Тимур, — фыркаю весело. — Пацан не виноват, что его родители долбанутые, — отвечает едко, а я даже не пытаюсь сдержать ядовитую ухмылку. — Да, с папашей ему не повезло… — говорю многозначительно и ловлю его быстрый взгляд через зеркало. — Так с какой стати он устроил этот спектакль с опекой? — Ты же не хотел влезать в семейные разборки, — во мне просыпается язва и сладко потягивается. — Просто прикидываю, не стал ли ничего не значащий перепихон по старой памяти причиной раскола семьи. Притащится потом, орать будет, а у меня разрешается орать только бабам и только в экстазе. «Мудак» — отвечаю коротко и про себя. — В какой-то степени, — хмыкаю вслух, — я застукала его с другой. — Если ты о той грудастой блондиночке, не бери в голову. — Откуда ты… — бормочу тихо, а он говорит с усмешкой: — Ты дома с мелким, а по кабакам с кем-то шляться надо. Ты же не думала, в самом деле, что такая особенная? К горлу вновь подкатывает обида, но я проглатываю этот ком и спрашиваю: — Откуда ты узнал о постановлении суда? — Заехал оценить количество битой посуды, — хмыкает тихо. — Оно до сих пор валяется на полу. — Ты сломал мне замок? — рычу, слегка приблизившись. — Есть куча других способов войти, брюнеточка, — пропевает в ответ, а я замолкаю. Безликое «брюнеточка» окончательно возвращает в реальность. Наконец-то моя голова достигла асфальта, падая с семнадцатого этажа. — Куда ты, сука, прёшь! — рявкает неожиданно и я вижу, как вздрагивает Ромка и начинает крутиться на его коленях, пытаясь перебраться на соседнее кресло. — Забери сына! — я дёргаюсь вперёд, забыв про ремень и застряв на полпути, а он орёт ещё громче: — Твою мать, Диана, резче! Я уже отстегнулась, успела просунуть руки вперёд и подхватить Ромку, когда он резко крутанул рулём. — Какого хрена ты творишь?! — визжу, утаскивая сына назад, когда машина выравнивается. — Угробить его решил?! — На пол и замри нахрен! Я тут же сползаю по сиденью вместе с сыном, с трудом протиснувшись, но так оказалось даже удобнее: из стороны в сторону больше не качало, а скорость Соболев развил такую, что стало не по себе. Несколько крутых поворотов, ошалелый сын прижимается ко мне всем телом, а когда круговерть заканчивается, Тимур вновь начинает говорить, уже спокойно: — Когда остановлюсь, выходишь очень быстро и забываешь, что я существую. Ясно? — Ясно, — отвечаю тихо и в точности выполняю первое указание. Через пару минут уже открываю дверь, ставлю Рому на пол и выдыхаю с облегчением, но лишь на мгновенье. Взгляд падает на пол, туда, где валялось постановление, но его не было. В висках начинает стучать, я кидаюсь в комнату и вижу, как Али тянет руки к сыну. — Не смей! — говорю нервно и в два шага подхожу к начавшему плакать Ромке, тут же вновь поднимая на руки.