что это просто на самом виду приклеить взаправдашнюю звезду… В восемь — какой он, мир? Понятный, как горошина, снежком запорошенный, окнами замороженный и пахнет, как мороженое, — он был горошиной очень понятной: ледяная горка, салазки, валенки. Еще я не знал, что слезы горькие, что мир большой, а я маленький. Мне был спасеньем материнский подол, пахнущий теплым домом. Но ветер вдруг сильно подул и рассыпал небо громом, высек молнией, бросил ливнем — встала война на порог. И каждый сук, кривой и длинный, стал похож на взведенный курок. Я завидовал тем пацанам и девчонкам, по-отцовски зачесывающим челку, — я за ними тогда подглядывал, в ту весну сорок пятого — я подглядывал радость их громкую, под ресницами слезы комкая. Облаков водянистая вата все плыла и плыла куда-то. И казалось, — не мало, не много, что появится у порога мой отец — не погибший, а выживший, за порогом весны выждавший. Згеж — крупица городишко. Там, наверно, рыжие мальчишки, как и я, отцов почти не помнят и, найдя местечко поукромней, слез стыдясь, по-взрослому, до спазм,