А для нас, детей, субботний вечер — сплошной праздник. В разных местах торговки зажигают под деревьями факелы, расцвечивая ночь букетами огней. Мужчины покупают большие хлебцы с золотистой рыбой; лавочка кишит любителями рома. Женщины предпочитают пирожки, а мелюзга обожает грызть орехи. Ярмарка затягивается до глубокой ночи, продолжается еще долго после того, как мама Тина, выловив меня из толпы, утаскивает домой. Даже в постели я не сразу засыпаю, настолько я взбудоражен оживлением, шумом, огнями. И все эти ходящие ходуном плечи и бедра, блестящие глаза и сверкающие улыбки — все это в хмельном самозабвении поет жаркими, словно лесной пожар, голосами и танцует, танцует, танцует… ВОСКРЕСЕНЬЕ Воскресенье легко отличить — оно наступает на другой день после получки. В этот день почти все жители нашей улицы сидят дома, стесняя нашу свободу. В поселке стоит тишина, от которой мы прямо-таки заболеваем, тем более что мы принуждены изображать из себя воспитанных детей, не шуметь и не баловаться. Взрослые слоняются по дому, подметают, полют траву у порога, разбирают свои постели и вытаскивают доски и подстилки на солнце, чтобы убить насекомых. Приходится и нам помогать им в этих занятиях. Я не люблю воскресенья. Одно меня утешает: в этот день после обеда мама Тина открывает наружную дверь и окно своей спальни и ложится отдыхать, а я, как только она засыпает, бегу к мосье Медузу. Мой старый друг обычно сидит под манговым деревом около хижины. Или, приоткрыв дверь, дремлет внутри. В хижине темно, несмотря на то что день врывается туда через квадратное отверстие в стене напротив двери. Меблировка состоит из камня, вросшего в землю, который не потрудились выкопать, когда строили хижину. И, к счастью, — Медуз положил на камень конец широкой доски, другой ее конец упирается в пол. Получилась прекрасная постель. Растянувшись на голой доске, отполированной его телом, старик храпит. Полоса света не достает до него; в полутьме доска, пол, мосье Медуз и его одежда сливаются в одну общую массу, из которой торчат заросли его колючей бороды. Я подхожу тихонько. Но тотчас же раздается его голос, который мне кажется похожим на что-то старое и пыльное: — Это ты… Я не сплю, знаешь ли. Просто решил дать отдых своим старым косточкам… Раскурив трубку, которая лежала в углублении на камне, он с трудом поднимается, и мы выходим наружу, под манговое дерево. Наш разговор состоит из длинной серии вопросов, которые я задаю и на которые он добросовестно отвечает. Например, я спрашиваю его, касается ли небо земли и в каком месте. Мне также хочется знать, откуда беке берут свои богатства. Мосье Медуз объясняет мне, что богатства у них от дьявола. Впрочем, я уже интуитивно понимал, что дьявол, нищета и смерть представляют собой вроде как одно лицо, вредоносное, главным образом для негров. И я часто гадал, чем негры досадили дьяволу и беке, что те их так беспощадно угнетают. Иногда из прутиков и кусочков дерева Медуз мастерил мне игрушки, похожие на человечков или животных, и я забавлялся ими, пока не наступал час сказки. НА РЕКЕ Воскресенье… Понедельник. В понедельник мама Тина берет меня с собой на реку. Река протекает далеко от поселка; чтобы добраться до нее, надо идти довольно долго. Мы выходим рано, так как мама Тина хочет прийти первой, чтобы занять место около большого камня с углублением в виде таза, где она сможет намочить белье. Прачки располагаются повсюду вдоль реки в тех местах, где не слишком глубоко, и, болтая и напевая, трут и колотят свое белье. Мама Тина опасается несдержанного языка этих женщин. Она предпочитает расположиться подальше от них. Я коротаю время, разыскивая гуавы в роще, или пытаюсь поймать руками маленьких раков, живущих в реке. В полдень повсюду на траве расстилается сверкающее белизной белье, над которым летают желтые бабочки. Пообедав на траве, я иду туда, где река глубокая и течет медленно, и забавляюсь, бросая в воду камни, которые падают как дождь звенящих капель. Когда солнце садилось, словно устав сушить столько белья, мама Тина собирала свою стирку в узел и звала меня мыться. В это время на берега реки уже ложилась тень, и мне вовсе не хотелось купаться, тем более что мама Тина не позволяла мне плескаться в свое удовольствие. Посадив меня на камень, она яростно терла меня мочалкой из гуавы и поливала водой из ковшика. Зато потом она запускала руки в воду и вытаскивала из-под камней прекрасных раков, которых вечером я сам пек на углях. Но, как бы то ни было, воскресенье и понедельник были для нас, детей, пыткой. Мы единодушно предпочитали субботу и другие дни, когда с утра до вечера — какие бы наказания нас потом ни ожидали! — мы были свободны, ни от кого не зависели, хозяйничали как хотели на Негритянской улице. ИГРА С ОГНЕМ — Яйца! Куриные яйца! — кричит Жеснер. Я не верю своим глазам. Найти прямо так среди травы и соломы куриные яйца! Я часто слышал, как люди жалуются, что их куры несутся не дома. Я даже видел, как одна курица, в исчезновении которой мазель Валери́на винила воров, вернулась домой с выводком цыплят. Но найти гнездо, где курица несет яйца, — такой удачи мне никогда не выпадало! Вопрос о том, кому принадлежит курица, яйца которой мы нашли, даже не возник. Мы пересчитали яйца: хватит каждому по одному, не считая малышей. Но пусть они не огорчаются: мы сварим яйца и дадим им попробовать. Никогда нам так не везло. О! Чудный день! Вся компания повернула обратно на Негритянскую улицу. Яйца как будто с неба свалились специально для нас! Тортилла положила их в «канарейку», залила водой и всыпала туда щепотку соли. Это я предложил такой способ приготовления. Я никогда в жизни не ел яиц. Да и остальные тоже. Наши родители употребляли яйца только на семейных праздниках или меняли в лавочке «дома» на рис, на керосин, на рыбу, продавали беке. Но мне казалось, что их надо варить на огне. Теперь оставалось только развести огонь. Но как найти спички? Наши родители — все курильщики и уносят коробки спичек с собой. Все готово. Горка хвороста собрана в одну минуту. Поль вычистил из очага золу и положил туда растопку. Остается чиркнуть спичкой. Всего одна спичка — и наша радость будет полной. Суману не терпится попробовать яйцо, и он вынимает свое из воды. Оно выскальзывает у него из рук, и вид желтка, растекающегося по земле, заставляет его пожалеть о своем решении. Ни у кого не возникает желания последовать его примеру. Как же быть? Во всем поселке, который мы изучили как свои пять пальцев, не найдешь ни одной спички! — Я знаю, где они есть!.. — восклицает Тортилла. — Но их может достать только тот, кто ничего не боится. Все чувствуют себя способными перевернуть землю и украсть огонь у солнца. — Так вот! — говорит Тортилла. — Один из вас должен пойти в «дом» и сказать, что мама просила его взять коробок спичек в кредит! — Но нам не поверят. Скажут, что мама еще не вернулась. Нам ничего не дадут. Кто осмелится на такой фокус? К стыду моему, должен признаться, что я струсил. Даже Жеснер побоялся. Рассерженная Тортилла пригрозила малышам, что ни один из них не получит ни крошки, если кто-нибудь не предложит свои услуги. Наконец Максимилье́на вызывается идти. — Ты скажешь: «Здравствуйте, мосье-дам, — наставляет ее Тортилла. — Мама спрашивает, не пришлете ли вы ей коробок спичек, пожалуйста». И если тебе скажут: «Как, твоя мама уже пришла?» Ты ответишь: «Утром, перед уходом, она велела мне купить ей спичек, чтобы, вернувшись, она смогла сварить ужин». Не бойся! — добавляет она. — И не забудь сказать «спасибо»! По настоянию старших Тортилла заставляет Максимильену повторить вопросы и ответы. Максимильена вышла за порог, когда Тортилле приходит в голову новая мысль: