– Все кончено, – твердо произнесла она, глядя, как в огне исчезают слова и росчерки, как трещит, сворачиваясь, горящая бумага и плавится сургуч. От мистера Уоррена в этом мире не осталось ничего, кроме его сына. Теодор взглянул на нее, жалобно скривив рот. Его глаза были подернуты горем. – Я совсем не уверен, стоило ли оно того, – прошептал он. Уинифред не стала ему отвечать. Она и сама не знала. Схватив с пола кочергу, она помешала серую истлевшую бумагу. Впервые за долгое время это обыкновенное действие не вызвало в ней никаких чувств. Все вокруг вернулось на свои места, но стало чуточку другим. А может, перемена произошла в самой Уинифред. Заслонка оказалась закрыта, и дым повалил в комнату. Вынув из вазы завядшие стебли болиголовов, Теодор плеснул мутную воду в камин, и они поспешили прочь из кабинета. В коридоре было по-ночному свежо – кто-то, уходя, оставил распахнутой дверь черного хода. После спертого вонючего воздуха комнаты у Уинифред закружилась голова. Вдохнув полной грудью, она запрокинула подбородок и встретилась с испуганным взглядом мисс Гэмпстон, выглядывающей с пролета лестницы. – Мисс Бейл? Мистер Дарлинг? – Она стремительно поднялась на ноги и поспешила вниз по ступенькам. – С вами все в порядке? Вы… справились? Оказавшись рядом с ними, мисс Гэмпстон бросила взгляд на закрытую дверь кабинета. Уинифред ощутила, как поник Теодор, и коротко ответила: – Да. Нам больше ничто не угрожает. Лицо женщины просияло и показалось Уинифред почти приятным. – О, слава богу! – Она порывисто прижала руки к лицу. – Он мертв? Вы убили мистера Уоррена? Дарлинг вымученно улыбнулся: – Да, мисс Гэмпстон. Я… Прошу меня извинить. Я на минутку. Он мягко высвободил руку Уинифред из своей и зашагал к выходу. Она с тревогой наблюдала, как юноша распахивает двери и прислоняется к косяку. Обхватив себя руками, она опустила глаза. – Надо найти Рози и сказать ей, что все кончено, – произнесла вдруг мисс Гэмпстон, и по ее голосу Уинифред поняла, что женщина улыбается. – Ах, она будет так счастлива! У нее на юге живет маленькая дочка, Энн. Рози так давно мечтает ее повидать! Уинифред ощутила, как у нее крутит внутренности. Не в силах возразить, она молча подняла взгляд. Улыбка схлынула с лица женщины. – Что с ней? – изменившимся голосом спросила мисс Гэмпстон. Но Уинифред по глазам видела, что она и сама все поняла. – Мне очень жаль, – прошептала она и отвернулась, сделав вид, что не заметила, как женщина беззвучно заплакала, зажав рукой рот. Они обе знали, что смерть Рози была не напрасной, но от того не менее бессмысленной. Когда мисс Гэмпстон, тихо выругавшись, полезла за платком, Уинифред спросила: – А Холбрук, должно быть… – Сбежал. – Женщина высморкалась. – Еще до возвращения мистера Уоррена. И мистер Акли, насколько я знаю, тоже. Уинифред посмотрела на Дарлинга, чтобы убедиться, что он не услышал слов мисс Гэмпстон. Ей не хотелось, чтобы он узнал о предательстве друга от чужого человека. Стеллан Акли вышел сухим из воды, но брать ответственность за его судьбу, а тем более позволять делать это Теодору, Уинифред не собиралась. Как ни жаль ей было Эвелин, расхлебывать дела жениха предстояло ей. И все же надлежало раздать долги перед отъездом. – Извините… – Уинифред проглотила остатки своей гордости, – ну, за ту пощечину. Я поступила дурно. Мисс Гэмпстон взглянула ей за спину, туда, где стоял Теодор. – Это такие пустяки, – прошептала она. – Все забыто, дитя. – Девочки… – Я позабочусь о них. И о Рози. Смягчившись, женщина погладила Уинифред по щеке, и от этой неожиданной ласки она чуть не расплакалась. – Не беспокойся. Иди. Ты сделала достаточно для всех нас. Конечно, ей больше не требовалось ничье позволение, но, получив его, она почувствовала облегчение. К тому же было приятно хоть раз для разнообразия передать кому-то груз ответственности. – Хорошо. Спасибо, Эмили. – Спасибо, Уинифред. Женщина устало ей улыбнулась, и она заметила в уголках ее глаз новые морщинки. Мисс Гэмпстон была не такой уж гадкой, какой показалась ей вначале. – Винни! – позвал ее Теодор. Уинифред обернулась. Юноша стоял на пороге. Он махнул ей, и ветер тут же растрепал ему волосы. Сжав на прощание ладонь мисс Гэмпстон, Уинифред подошла к Дарлингу и изможденно склонила голову ему на плечо. Он привлек ее к себе, пальцем указывая на горизонт. – Смотри! На востоке занималось зарево, предзнаменующее необыкновенно жаркий день. Раннее солнце, цепляясь за крыши и шпили, лезло наверх, и его всполохи играли в окнах верхних этажей, зажигали редкие облака, подсвечивали невидимые пылинки в воздухе. «Рассвета» больше не существовало. Эпилог В вагоне поезда первого класса, следующего до Брайтона, было душно, и Уинифред пожалела, что в спешке не захватила веер. Лето в городе начало вступать в свои законные права. Солнце впервые за несколько дней позолотило верхушки домов и церквей, залило ослепительной белизной вокзал Лондонского моста. Если сейчас в поезде просто душно, то когда он тронется, станет нестерпимо жарко. Она прошла в купе и села у окна, разложив на синем плюшевом сиденье кринолиновую юбку. Цвет обивки напомнил ей о наряде, который она отдала Рози, и сердце больно сдавило. Уинифред опустила ниже рукав дневного бежевого платья – единственного оставшегося из подарков Дарлинга, – пряча перебинтованную кисть. Вуалетка на шляпке скрывала порез на щеке и ссадину на ухе. Теодор с Лаурой протиснулись следом. Девочка вздрогнула от звука паровозного гудка, словно дикий сурок, и вжалась в сиденье напротив Уинифред. Юноша сунул газету под мышку и закрыл за ними дверь. Когда он опустился подле нее, Уинифред спросила: – Читал? Дарлинг покачал головой и протянул ей свернутую в трубку газету. Край его сорочки пополз вверх, обнажая черный синяк, окольцовывавший запястье, и он тоже поспешно поправил рукав, отворачиваясь. Под глазами юноши пролегли тени, скрыть которые не сумели ни два часа беспокойного сна перед отправлением, ни слой пудры, наложенный умелыми руками Лауры. – Нет, я тебе ее взял. – Теодор вытянул ноги в проход и надвинул цилиндр на лоб. – Я немного вздремну, если вы не возражаете. Сняв лайковые перчатки, Уинифред обменялась с Лаурой обеспокоенными взглядами и развернула «Морнинг пост». Она искала колонку об убийствах, но ее взгляд сам собой упал на маленькую, выделенную жирным заметку в углу листа: «Саттон-Акли Мистер и миссис Фредерик Дж. Саттон из Бизгейт-холла объявляют о помолвке своей дочери Эвелин с мистером Стелланом Акли. Свадьба состоится в августе сего года. 8 июня 1857 года». Уинифред бросила взгляд на Теодора, который притворялся, будто его клонит в сон. Во рту появился горький привкус. Ей представилось, как Эвелин в сливочно-белых кружевах и тюле, оттеняющих ее огненную гриву, идет к алтарю под руку с отцом. В этом видении лицо девушки осунулось и побледнело, словно из нее выжали все краски. Стеллан, лоснящийся от самодовольства, протягивает руку своей невесте, и та, не скрывая презрения, принимает ее. Сама мысль, что Эвелин выйдет замуж, казалась абсурдной. Уинифред нечем было помочь ей. Она лишь надеялась, что девушке хватит смелости пойти против семьи, наплевать на пересуды и расторгнуть помолвку. Она зажмурилась, и видение исчезло. Пачкая кончики пальцев газетной краской, Уинифред перевернула лист, ища продолжение колонки. Доктор Джордж Вистон мирно скончался во сне в возрасте шестидесяти восьми лет. Молодая вдова миссис Моуборо разрешилась мальчиком, но не перенесла родильной горячки; несчастный маленький Артур будет окрещен в честь покойного отца. Снова разгорающаяся в городе эпидемия холеры унесла за ночь жизни несколько сотен человек, в том числе десятилетней Луизы, дочери сэра Томаса Кларка. О мистере Роберте Уоррене не было ни слова. О мистере Уоррене Клэртоне никто и подавно не слышал. Уинифред молча свернула газету и протянула ее Лауре, встревоженной мрачным выражением ее лица. Девочка нетерпеливо развернула листы, ища те же строчки, что и Уинифред. Идея отвезти тело Уоррена в госпиталь принадлежала ей. Скончавшихся от холеры стало гораздо больше с началом лета – нагрелась вода в Темзе, и смрад и миазмы, застывшие было под холодными дождями и северным ветром, снова начали проникать в Лондон. Умирающих было так много, что тела вывозили из госпиталей не по одному, а целыми кучами, и никто не заметил, что прибавилось еще одно. И никому не было дела до того, что у одного из безымянных трупов неровно вспорота шея. Уинифред посмотрела в окно. Вокзал был полон белого дыма. С последним гудком их поезд с ярко-красными ливреями и подножками задрожал и мягко качнулся, отправляясь. Тонущая в солнце платформа показалась ей нереальной, несуществующей – она не могла находиться в столь светлом, спокойном, умиротворяющем месте. Что-то коснулось ее руки, и она удивленно повернулась к Теодору. Едва касаясь кончиками пальцев ее обнаженной кисти, юноша с печальной нежностью разглядывал ее лицо. Уинифред догадалась: Дарлинг так же, как и она, не верит, что все закончилось. Они успели полюбить друг друга, но теперь им предстояло кое-что посложнее – простить самих себя.