– Откуда он у тебя? – Мне передали его пару недель назад. – Юноша со щелчком раскрыл веер и принялся манерно им обмахиваться. – Слыхал, что Уинифред Бейл проявила возмутительную неосторожность. Стеллан не может быть знаком с гостем лорда. Выходит, веер ему отдал сам лорд Уилкис. Но зачем? И как юноша провел связь между ее веером и поддельным письмом? Лорд Уилкис не может знать о подделке. Стеллана что-то связывает с собеседником виконта. А тот откуда-то узнал о письме и о том, что Уинифред принесла фальшивку. Выходит, это либо кто-то из партнеров Уоррена, знающий правду, либо кто-то из его людей. Ей вспомнилось одно бесцветное лицо. Один тихий, незапоминающийся голос. Так вот почему она не узнала голос собеседника лорда Уилкиса – им был молчаливый секретарь мистера Уоррена! – Так ты работаешь на Холбрука? – быстро спросила она. Стеллан казался искренне удивленным. Уинифред поняла, что он уязвлен ее предположением, а не восхищен верной догадкой. – Какой вздор! Это Джеймс Холбрук работает на меня! Он старый управляющий моих родителей. Пару лет назад мы с ним вступили в кое-какой сговор и порядочно сгребли денег, но потом папочка нас раскрыл, и Холбрука погнали взашей. Впрочем, я не потерял с ним связь – он умный малый. – Стеллан закрыл веер и, держа его на пальце за кольцо, полез в нагрудный карман за часами. – Холбрук прибился к мистеру Уоррену, но очень скоро захотел уйти – платят сущие гроши, а работы по горло. Но уходить от него страшнее, чем оставаться, ты и сама это знаешь. Я в ту пору уже познакомился с Тедди, узнал о его планах касаемо тебя и твоего работодателя и предложил Холбруку начать работать вместе с мистером Уорреном, а не на него. Мы кое-что знали о письме, разумеется. Я раздобыл ему приглашение на тот бал, он должен был опередить тебя и первым выманить у лорда Уилкиса письмо. Его мы планировали выменять у мистера Уоррена на долю в деле. Но это было сложно – у Джейми совсем нет тех способностей, какими располагаешь ты. К тому же виконт сжег послание, и бедняжка Холбрук совсем уже отчаялся, когда вдруг заприметил твой веер на кресле и догадался, что ты его обошла. – Юноша положил веер на свой стул и начал его разглядывать, будто мысленно воссоздавая события двухнедельной давности. – Мы подозревали, что настоящее письмо у тебя, но Холбрук за пару лет достаточно изучил и тебя, и мистера Уоррена, чтобы утверждать: ты не станешь ему лгать. По глупости я упустил из расчета Тедди – а зря. Нам оставалось только ждать. Когда позавчера ты принесла письмо, Холбрук понял, что это фальшивка, а я – что поразительно долго остаюсь в роли проигравшего. Я решил дать тебе еще один шанс, но было слишком очевидно, что ты меня просто использовала. – Стеллан наконец взглянул на нее и весело улыбнулся. – Ты знаешь, что нет никого, кого история любит больше, чем победителя? Юноша слишком много о себе мнит. Она и воспользоваться-то им толком не смогла. – Но почему тогда Холбрук не рассказал Уоррену о подделке? – слабым голосом на грани кашля спросила Уинифред. – Если он все слышал, то мог рассказать в тот же вечер. В голове билась мысль о том, что ее могли раскрыть еще раньше. Но она уже выяснила все, что хотела. К тому же Стеллан то и дело поглядывал на свои часы, а значит гости могли прибыть в любую минуту. – Он не решился раскрыть себя. Как бы мистеру Уоррену понравилось узнать, что его секретарь мешает карты его лучшей шпионке? Нет, предпринимать что-то насчет письма было слишком поздно, да и я не спешил тебя компрометировать. Но после нашей последней встречи я изменил свое мнение и все выложил твоему хозяину. Сказал, что тот слух на балу пустил я и с виконтом беседовал тоже я, так что Холбрук остался в тени. А я заручился хорошей сделкой. Уинифред притворилась, будто закашлялась. В действительности в горло будто насыпали песка, и деланый кашель не принес ей ни малейшего облегчения. – Зачем… ты мне это… рассказываешь? – выдавила она между приступами. – А что ты теперь сделаешь? Холбрук бесполезен, и даже если ты сдашь его, я ничего не потеряю. А если надумаешь-таки воспользоваться моим предложением и сбежать, зачем тебе… Его слова заглушил громкий кашель Уинифред. – Господи помилуй! – насмешливо протянул Стеллан. – Со мной этот трюк не пройдет, хватит надрываться. Не обращая внимания на его слова, Уинифред закашлялась еще усерднее, делая судорожные вдохи между приступами. В «Рассвете» одна из девочек однажды заболела чахоткой, и ее надрывный сухой кашель не прекращался день и ночь. Уинифред так его возненавидела, что запомнила на всю жизнь. – Хватит. – В голосе юноши появились нотки беспокойства. – Я знаю, что ты притворяешься. Горло ужасно саднило. Уинифред откинула голову, вздымая грудь и тяжело хрипя. Ох, сколько еще времени понадобится этому болвану, чтобы поверить, что она не притворяется? Неужели она настолько неубедительна? – Уинифред? Тебе правда плохо? – уже без насмешки спросил Стеллан. Его голос становился то тише, то громче, будто он вертел головой, ища стакан воды. Так ничего и не отыскав, Стеллан метнулся к ней и положил руки ей на плечи. Как, черт возьми, это должно ей помочь? – Уинифред… Освобожденными от веревки руками она схватила юношу за длинные волосы и с силой вмазала ему коленом по лицу. Оглушительно хрустнул нос. Не выпуская его головы, она вскочила на ноги и ударила снова, теперь другим коленом. Стеллан протяжно замычал и машинально отпустил Уинифред, потянувшись руками к своему разбитому лицу. Третьим ударом врезав юноше промеж ног, она заставила его рухнуть на пол и села сверху. Вынув из выреза револьвер, она прицелилась Стеллану прямо в лицо. Он глядел на нее с ненавистью и почти с восторгом, но без страха – этого Уинифред не понимала. Пожалуй, никто так не ценит собственную жизнь, как Стеллан. Почему же он ее не боится? Из его сломанного носа кровь шла так обильно, что Уинифред подумала, что он умрет если не от ее пули, то от кровопотери. Тело, жесткое и поджарое, было напряжено от боли. – Вот уж не ожидал, – задыхаясь, но не убирая рук от носа, гнусаво признался Стеллан. – Кажется, я раззадорил тебя своими разговорами о Тедди. – Замолчи, – процедила Уинифред. Болезнь и накатывающие на ее тело волны жара не мешали ей крепко держать в руках оружие. – Где они его держат? – Не знаю, – моргнув, соврал он. Уинифред сжала губы и вдавила дуло револьвера юноше в левый глаз. Он завопил от боли. – Он в «Рассвете»! Хватит! Так она и думала – слишком уж безапелляционно он отвадил ее в самом начале. Уинифред немного ослабила давление. – Сколько человек придет сюда? – Не знаю… трое или четверо. Отпусти меня, и я никому ничего не скажу. Пожалуйста, Уинифред. Самым замечательным было то, что она ни капельки ему не верила. Раз здесь скоро будет четыре человека Уоррена, значит, в «Рассвете» осталось примерно столько же. Как их обойти – другой вопрос. Сейчас нужно обезвредить Стеллана и поскорее убраться. Но что значит «обезвредить»? Снова убить? Уинифред ненавидела Стеллана, ненавидела всей душой – за подлость, за жестокость, за предательство, за Теодора, за Эвелин. Но настолько ли, чтобы убить его? Стоит ли юноша того, чтобы брать на свою душу очередной грех? Ответ пришел сразу: нет. Ей очень хотелось отомстить мерзавцу за все, что он сделал, но он не стоил ее пули. Он вообще ничего не стоил. Уинифред медленно подняла револьвер, и Стеллан, затаивший дыхание, шумно выдохнул. Его шея расслабилась, и юноша обессиленно опустил голову на пол. – Слава богу. Послушай, я не… Поудобнее перехватив револьвер, Уинифред наотмашь врезала ему по лицу рукоятью. Чтобы человек потерял сознание, удар по голове должен быть большой силы. Ей физической мощи недоставало, поэтому она била его, била и била, пока твердое тело под ней не обмякло, а красивое лицо не превратилось в кровавое месиво. Сейчас она как никогда понимала слова Дарлинга о целительной силе мести – пусть она его не убьет, но причинит боль. Все равно эта боль несравнима с ее собственной. Конечно, люди верующие считают, что месть ничего не дает, ну а ей месть принесла облегчение. Убедившись, что Стеллан без сознания, Уинифред обтерла рукоять о его белоснежную сорочку и, пошатываясь, поднялась. Распластанное на полу окровавленное тело напомнило ей Мэшвуда, но в этот раз она с легкостью отмела сравнение. Она не совершила убийства, следовательно, стыдиться ей нечего. Уинифред сунула револьвер обратно под корсаж и, решив не связывать Стеллана, переступила через него и вышла на улицу. Холодный ночной воздух обдул ее разгоряченное лицо. Она спустилась на дорогу и в полном одиночестве зашагала к «Рассвету». «Нет никого, кого история любит больше, чем победителя». Остался ли у нее еще шанс победить? Глава 21 Союзницы и орудия убийства – Еще не вернулись? – Рано, только ушли. – А девочки спят? Этот не сильно орет? – Нет, молчит, даже диву даюсь. Прячась в проулке дома напротив и задыхаясь от волнения, Уинифред слушала разговор Боуди с человеком, смутно ей знакомым, – кажется, она видела его пару раз в Чайна-тауне. Такого же крепкого сложения, как и их вышибала, так же вооружен тяжелой тростью. Она недооценила Уоррена – сегодня он согнал в «Рассвет» по меньшей мере с десяток своих людей. Дом кишмя кишел народом, и это обстоятельство было явно не в пользу Уинифред. Она не решалась подойти ближе – пока что ее надежно скрывала темнота проулка, но она же делала ее бессильной. Что бы она о себе ни мнила, с десятком вооруженных мужчин ей в одиночку не справиться. А ведь отсюда до дома, где она оставила Стеллана, рукой подать – что она будет делать, когда их станет больше? Что ж, Уинифред хотя бы знает, что Дарлинг жив. Она снова прислушалась к разговору Боуди и вышибалы из притона на крыльце «Рассвета». – Констебль уже ушел? – Давно уж. – Собеседник Боуди рассмеялся. – Приняли его честь по чести. Интересно, чья наводка была? – Наверняка друзей этого юнца. Мисс Бейл-то знает, что с господином Уорреном такие глупости бесполезны. Наводка? Неужели Лаура заподозрила неладное и обратилась в полицию? – «Мисс Бейл»! – с противным смехом передразнил Боуди громила. – Твоя мисс Бейл – идиотка, каких поискать! Личиком ангел, а характером – сущая дьяволица. От всех нас нос воротит, эдакая леди, а сама чем лучше нас? Грязная шпионка, да и только. Кем нужно быть, чтобы проворачивать такое дело за спиной у хозяина? Уинифред сжала губы. Ради всего их многолетнего знакомства, лучше бы Боуди сейчас за нее вступиться! Но он только невнятно что-то промычал и отвернулся. Она вспыхнула. Чтоб ему пусто было, мерзкому слизню! Отмолчавшийся Боуди напомнил ей о том, что в «Рассвете» у нее нет друзей. Все люди Уоррена прекрасно понимают, что Уинифред занимает положение несравнимо более высокое, нежели они сами, и она ведет себя соответственно. Уинифред не водит ни с кем дружбу, вечно воротит от всех нос и с достоинством игнорирует презрительные шепотки в коридорах. С Холбруком она практически не заговаривает, девочки ее откровенно, до зависти недолюбливают. А Боуди побаивается, хотя точно уж не настолько, чтобы пойти против Уоррена. Но ведь есть еще мисс Гэмпстон. Она ей не подруга, но ведь она работает на Дарлинга. Она должна ей помочь. Уинифред зажмурилась и, остужая лоб, прислонилась головой к холодной кирпичной кладке. Мисс Гэмпстон живет в «Рассвете» и сейчас, скорее всего, все еще там. Знает ли она, что ее хозяина схватили? Где его держат? Что с ним сделали? Придет ли она ему на выручку? Скорее всего, придет, решила Уинифред. Ее пробрала дрожь, и она отняла лоб от стены. Мисс Гэмпстон легко предположит, что Теодор сдаст ее Уоррену, если она не поможет. Итак, союзник в «Рассвете» у нее есть. Но как проникнуть туда незамеченной? У главного и черного ходов полно людей, все они знают ее в лицо. Как же быть? Уинифред выглянула из-за угла – как раз вовремя, чтобы заметить, как Эмили Гэмпстон торопливо семенит вниз по ступенькам. Вещей у нее при себе не было, но Уинифред узнала ее зеленое дорожное платье. Мисс Гэмпстон сбегала. Уинифред захотелось затопать ногами от гнева: эта трусливая стерва сбегает! Она оставляет Теодора абсолютно одного, абсолютно беззащитного! Пылая от злости, она пронаблюдала, как вышибала, беседовавший с Боуди, остановил мисс Гэмпстон повелительным жестом руки. Сам Боуди жался рядом, поглядывая то на него, то на женщину – он явно не понимал, кому должен отдать предпочтение в стычке. – Стой. Велено никого не впускать и не выпускать.