Возможно, она вернется в офис, заберет свои сбережения и взаправду снимет убогую комнатку где-нибудь в Сохо. Возможно, она сбежит, хоть ей и не удалось ничего толком заработать. Возможно, ей станет плевать на собственную гордость, и она вернется жить в «Рассвет». Но только не сейчас. Уинифред и сама не заметила, как вышла к Темзе. Дождь рисовал на поверхности реки маленькие круги. Она несколько минут отрешенно наблюдала за ними, а потом обессиленно облокотилась на холодный камень перил и застыла. Онемение в груди сменилось тупой сосущей болью. Снова заныл шрам на руке. Уинифред не знала, от чего ей хуже – от того, что Дарлинг ее обманул, или же от того, что он оказался сыном человека, которого она ненавидит и боится больше всего на свете. Конечно, они совсем не похожи. Даже зная теперь об их родстве, Уинифред не могла представить, что могло бы сблизить их между собой. Теодор вырос в любви и ласке, в свободе от влияния своего отца, добрым, щедрым, доверчивым и наивным до глупости. Уоррен был его прямой противоположностью: испорченный до мозга костей, безжалостный человек, который жизни людей почитает за игрушки. Однако ни тот, ни другой не спешили открываться ей до конца, даже когда она поверяла им собственные тайны. Уинифред впервые сумела отдать кому-то свое сердце и жестоко за это поплатилась. Она с озлобленной тоской подумала о Дарлинге – юноша стоял перед ней на коленях, умоляя поверить ему. Будь его тайна любой другой, окажись он сыном хоть королевы, хоть собственной кухарки – Уинифред не было бы до этого дела. Но Уоррен? Как она могла полюбить сына того, кого ненавидела всей душой? Как она могла поверить, что Дарлинг не променяет ее, в сущности почти незнакомку, на родного отца? Она простояла на берегу зловонной реки несколько часов, промокнув насквозь. Пару раз ее окликали, а когда она отвечала молчанием, трогали за плечо: что прилично одетая девушка забыла во время ливневого дождя на грязной каменной набережной? Но она одаривала незнакомцев яростными взглядами и шипела проклятия, словно уличная торговка. Леди и джентльмены в испуге отшатывались и шли своей дорогой, а Уинифред оставалась на месте – мокрая, злая и испуганная, как бродячая кошка. Ей некуда идти. Опять. К вечеру дождь закончился. Уинифред не чувствовала холода – ее, словно печку, согревали собственные беспомощность и боль. Вконец онемели руки и ноги, и теперь она потеряла способность чувствовать еще и свое тело. Оторвав руки от парапета, она попыталась шагнуть, но колени подкосились, и Уинифред упала. Неподалеку от нее, футах в двадцати, на каменную набережную так же шлепнулся грязный мальчуган лет восьми. Он был босиком, поэтому и поскользнулся на мокром от дождя камне. Кепочка на голове не скрывала грязные, немытые вихры. Лицо мальчика было испачкано сажей, а за спиной висел черный мешок, и Уинифред подумала, что он, похоже, трубочист. Он нахмурился, сел на мокрой набережной и принялся отряхивать друг о друга грязные ладони. Насупившись и тихо ругаясь себе под нос, мальчуган не заметил, как к нему робко, бочком, подошла маленькая девочка лет семи. Золотистые кудряшки были туго завиты по обеим сторонам ее лица и украшены крошечными незабудками, а пышное розовое платье с оборками напоминало огромное пирожное. Уинифред поискала глазами ее мать или няньку. Та сидела с книгой на скамейке и не обращала ни малейшего внимания на ребенка. – Ты ушибся? – участливо спросила девочка и протянула ему платок. – Вот, держи. Он фыркнул и отвернулся. На его лице явственно читалось презрение. – Пойди прочь, пока не наподдал тебе. На лице девочки промелькнула тень обиды, но она не убрала руку. – Давай я помогу тебе подняться? – Отстань! – Щеки маленького трубочиста покраснели под слоем сажи. Он вскочил на ноги и одарил ее гневным взглядом. – Чего тебе надо? Девочка тоже порозовела. Поймав его грязную руку, она вложила в нее чистенький платок. Мальчуган недоверчиво смотрел то на платок, то на девочку, будто не совсем доверял собственному зрению. Уинифред дрожащей рукой убрала мокрые спутанные пряди с лица, с изумлением наблюдая за разворачивающейся картиной. Леди на скамейке наконец вспомнила про собственную дочь и, захлопнув книгу, встревоженно позвала: – Marie, viens là![18] Девочка улыбнулась мальчугану и, нисколько не смущаясь, вытерла испачканные сажей руки о свое розовое платье. – Не простудись, – серьезно посоветовала она и вприпрыжку побежала к матери. Та схватила ее за руку и, одернув, увела с набережной, с раздражением оглядываясь на трубочиста. Мальчик несколько мгновений недоуменно глядел им вслед, а затем аккуратно, стараясь лишний раз не запачкать, вчетверо сложил белоснежный платочек и спрятал его к себе в карман. Потом он тоже побрел прочь. Там, где мальчуган упал, на влажном камне остались отпечатки двух грязных детских ладошек, контуры которых поплыли и смазались, но были еще различимы. Уинифред вспомнила, как в их первую встречу Теодор вытер пальцы о сюртук, просто потому, что ему вздумалось поковыряться в бумажном пепле. Ну и болван! Она фыркнула и тут же устыдилась собственного веселья. Он всегда обращался с ней с участием и неподдельной добротой, какими бы оскорблениями и проклятиями она ни осыпала его, как ни отвергала его помощь… и чувства. Он плевал на то, кто она, кем работает. Ему одному, пожалуй, на всем свете была важна только она сама. А Уинифред швырнула грязный платок ему в лицо. Она с удивлением осознала, что солгала самой себе, что было глупостью, а ведь раньше она считала, что не способна на глупости. Уинифред согласилась бы на все, на любую роль, только бы оставаться подле Теодора. Но и это, впрочем, тоже глупость. Пожалуй, даже худшая из всех. Теодору не в чем перед ней раскаиваться – никогда, ни словом, ни делом, он не предавал ее. Даже в своем письме юноша спрашивал у матери разрешения поделиться с ней тайной – последней преградой, которая оставалась между ними. Но Уинифред была так ослеплена страхом, яростью и обидой, что предпочла не думать об этом вовсе. Она оскорбила его, унизила, поставила ему в вину и его происхождение, и совершенное ею самой преступление. И вот к чему это привело – по собственной же глупости она снова оказалась одна. Если уж на то пошло, в ней самой гораздо больше черт мистера Уоррена, чем в его родном сыне. Пошатываясь, Уинифред поднялась, ощущая, как морозные иголочки покалывают все ее тело с ног до головы. Она все-таки продрогла. Теперь, когда возвращались ее чувства, она снова могла ощущать свое тело. Но на этот раз боль не принесла ей желанного облегчения и стройности мыслей. Нет. Уинифред только явственнее ощутила собственную тревогу и стыд. Она попросит у него прощения. Он обязательно простит ее. Великодушный, кроткий, терпеливый Теодор – он ведь не может ее не простить? О, как же она ошибалась на его счет! Уинифред не было дела до того, что отец Теодора – Уоррен. Полагать иначе означало тешить себя самообманом. В действительности ей всего лишь хотелось найти оправдание. Любое оправдание, лишь бы оградить себя от будущей боли предательства и страха открыться. Что ж, в этот раз у нее хотя бы есть смелость признать собственную неправоту. Уинифред лишь надеялась, что еще не слишком поздно. * * * Обратный путь до дома Дарлингов занял целую вечность. Уинифред ужасно вымоталась – давало о себе знать ее многочасовое стояние истуканом на набережной. Она начала заболевать, и заболевать не на шутку: ее бил озноб, горели щеки, голова казалась отлитой из чугуна. Но Уинифред нужно было найти Теодора и попросить у него прощения, а потом уже заниматься собственным здоровьем. С трудом поднявшись по лестнице, она с силой ударила по ней металлическим молотком, а когда никто не ответил, заколотила еще и еще. Когда она уже потеряла счет ударам, Миллард открыл дверь. Уинифред, от неожиданности потеряв равновесие, чуть не упала на него. – Мисс Бейл? – с удивлением произнес дворецкий. – Как я могу вам… – Теодор, – прохрипела она, высматривая юношу за спиной у дворецкого. – Он здесь? Но вместо Дарлинга вдруг выпорхнула Лаура. Увидев Уинифред, она испуганно охнула. – Мисс Уинифред! Что с вами? – С неожиданной дерзостью потеснив Милларда, девочка обхватила ее за плечи и ввела в дом. – Мистер Дарлинг знает, что вы здесь? Уинифред повело. Чтобы не упасть, она оперлась на Лауру, и экономка чуть не согнулась под ее тяжестью. – Он… не здесь? – спросила она заплетающимся языком. Уинифред практически безупречно владела своим голосом, но в возбуждении, как сейчас, могла забыться и начать глотать окончания слов, как истинная кокни. Она почувствовала у себя на плечах что-то теплое – Миллард накинул на нее собственный фрак. – Нет, он уехал еще днем. – Лаура взяла руки Уинифред в свои и принялась их растирать. – Оставил записку, что ему нужно уладить дело с вами, да так и не вернулся. Вы поссорились? Неужели разминулись? Сердце Уинифред упало. Как она и думала, он поехал в офис, а не найдя ее там… Ох, только бы он снова не натворил глупостей! – Мне нужно идти. – Она высвободилась из рук девочки и взглянула на Милларда. – Ваш фрак… – Оставьте себе, мисс Бейл. – Старик озабоченно нахмурился. – Вам нужна помощь? Мистер Дарлинг в опасности? – Нет, нет. Я пойду одна. Спасибо. Уинифред просунула руки в рукава фрака с тяжелыми лакейскими пуговицами и вышла за порог. Чувствуя, как плывет вокруг нее мир, она схватилась за косяк. – А можно… одолжить ваш экипаж? Пять минут спустя она катила во весь опор. Томас, подтягивая сбрую Геллы и Фрикса, сообщил ей, что мистер Дарлинг отослал его назад. Уинифред немного успокоилась – скорее всего, Теодор дожидается ее в офисе. Разумно, учитывая то, что больше ей некуда идти. На Харли-стрит, помогая ей спуститься, Томас добродушно предложил: – Мне подождать вас и мистера Дарлинга? Если бы Уинифред была уверена в исходе их с Теодором разговора, то, наверное, сказала бы «да». Но ей стало вдруг до того страшно, что она торопливо отказалась: – Нет, спасибо, Томас. Не беспокойтесь. Восхождение по лестнице показалось Уинифред настоящей пыткой. Деревянные ступени ускользали из-под ее ног, кренились и плыли. Она вцепилась в перила, таща себя наверх. Наверное, со стороны она казалась пьяной вдрызг, а в действительности она едва не теряла сознание от разыгравшейся лихорадки. Поднявшись на третий этаж, она мельком взглянула на забытую Стелланом трость в корзине для зонтов и толкнула дверь. Та поддалась без ключа. Квартира была разгромлена. Немногочисленная мебель была разломана и разбита в щепки: кресла и стулья, столик, хлипкий низенький диван, шкаф. Занавески сорвали с окон и затоптали. Тяжелую дубовую дверь, ведущую в спальню, явно пытались снять с петель, но она выдержала натиск. Ваза с цветами перевернулась, и застоявшаяся вода разливала по комнате затхлый запах. Уцелел только большой крепкий стол, приспособленный под письменный. Все бумаги и книги были разорваны или сожжены в камине. Пятно разлитых на столе чернил темнело все так же отчетливо, как и раньше – ни вода, ни тряпки его не взяли. Уинифред почувствовала, как у нее что-то ухнуло в груди, и поскорее отвела от кляксы взгляд. Дарлинга нигде не было. – Теодор? – позвала она, чуть не плача. Она осмотрела остальные комнаты. Везде царил такой же разгром, как и в гостиной. Были ли это следы борьбы? – Теодор, ты где? Кричать было бесполезно – юноши здесь не было. У Уинифред от ужаса и слабости подкосились ноги, и она упала посреди комнаты на грязный, испачканный отпечатками множества мужских ног пол. Уоррен нашел его. Каким-то образом он отыскал Теодора и забрал его. Жив ли он? Уоррен не щадит тех, кто чинит ему неприятности. Пожалел бы он собственного сына? Уинифред снова вспомнила слова мисс Гэмпстон: «Бьюсь об заклад, он уже почувствовал, что что-то не так». Неужели она была права? На лестнице послышались торопливые шаги. Вынув из влажных волос шпильку, Уинифред с трудом встала на ноги и притаилась у входа. Голова (в особенности затылок) нестерпимо ныла, но шпильку она держала крепко, жалея, что револьвер спрятан. Вошедший быстро и легко поднялся, но в коридоре помедлил. Шаги его стали осторожными и нарочито тяжелыми, будто он хотел спугнуть мышь. Этот человек явно пытался заявить о своем присутствии любому, кто был в квартире. Уинифред сунула шпильку обратно в прическу и выглянула из-за дверного косяка, встречаясь взглядом с крадущимся Стелланом Акли. Увидев Уинифред, он с неподдельным изумлением округлил глаза. – Мисс Бейл! Что это с вами? – Он оглядел разгромленный офис. – Что произошло? – Мистера Дарлинга забрали.