Я открыла первое дело. Семнадцатилетний Трей Уинкл был игроком в лакросс из Серра Ритрит. Его нашли в канаве вдоль подъездной дороги к обсерватории Гриффита. Я пролистала до секции со вскрытия и просмотрела результаты. Немного клейкого вещества найдено вдоль глубокого пореза на бедре. Рана была чистой и выглядела ухоженной. Наиболее вероятным объяснением для вещества был пластырь. Мой убийца не воспользовался бы пластырем. Я перешла к следующей жертве. Трэвис Паттерсон. Упитанный. Волосы чистые. Частично зажившие раны. Достав блокнот, я делала заметки по всем пяти делам, прежде чем добраться до Гейба Кевина. Я глубоко вдохнула. Закономерность уже была установлена, но Гейб был аномалией с самого начала. Его смерть была более жестокой — может, уход тоже отсутствовал. Но это не так. Как и другие, он был здоров на момент смерти. Упитан и ухожен, если не обращать внимания на то, что его пытали и насиловали каждые несколько дней. Я отложила ручку и потерла висок. Если за добротой стоят чувства вины и сожаления, но человек все еще систематически прибегает к насилию, то речь идет о расстройстве. Это не биполярное расстройство. Оно характеризуется маниакальными скачками, и такой человек никак не смог бы совершать настолько бесследные и точно повторяющиеся убийства. Я со стоном откинулась в кресле и уставилась на многоуровневый потолок. Если уход за ранами был закономерностью, а так и было… Если похищения, удержание и убийства были спланированы и выполнены по расписанию, а так и было… Если знаки указывали на наличие у убийцы личной травмы, а так и было… Параноидальная шизофрения или диссоциативное расстройство личности были наиболее вероятными вариантами. Параноидальная шизофрения была самым распространенным психическим расстройством, диагностируемым у преступников, в особенности у серийных убийц. Дэвид Берковиц, Эд Гейн, Ричард Чейз, Джаред Ли Лофнер… Рэндалл Томпсон легко мог пополнить их ряды. Расстройство характеризовалось бредовыми идеями, и, как правило наличием голосов или видений, управлявшими действиями человека. Воображаемая личность может организовывать жестокими поступками и управлять ими, а истинная личность — ухаживать за пациентом и утешать его. Или — что более вероятно — наоборот. Диссоциативное расстройство личности широко известно как раздвоение личности. Если дело в нем, Кровавое Сердце действует в разных персонах. Может, двух, может, больше. У меня был клиент с ДРЛ. Это один из самых сложных диагнозов в психологии, и каждый случай отличается. Зачастую его триггером становилась тяжелая эмоциональная или физическая травма. Иногда с ним справлялась психотерапия, но чаще всего нет. В получивших огласку делах вторичные личности могли быть довольно жестокими. Мне нужно было поговорить со Скоттом Харденом, несмотря ни на что. Его взаимодействие с убийцей могло помочь мне понять, было ли дело в резком переключении с одной личности на другую, либо же в мысленной коммуникации с галлюцинацией. Разница большая, он бы ее заметил, особенно проведя семь недель у него в заключении. Если параноидальная шизофрения была практически данностью, то ДРЛ для криминалистики — рискованным предположением. Если окажется, что я ошиблась, это станет огромным ударом по моим авторитету и репутации. И как только об этом пронюхает пресса, огласка вспыхнет словно калифорнийский пожар в сентябре. В глазах общественности это расстройство было комичным и выдуманным и стояло в одном ряду с синдромом Туретта. Я постучала ручкой по странице. Проще говоря, у меня было недостаточно информации и мне стоило оставить ее при себе, пока не узнаю больше. Мое интервью с Рэндаллом было назначено на среду. За первую встречу я смогу сформировать по крайней мере общее представление о нем. И у фирмы Роберта должны быть частные детективы на примете. Люди с ДРЛ оставляют улики, которые может откопать детектив. Пропущенные встречи. Забывчивость. Необъяснимые вспышки эмоций. Лифт звякнул, я взглянула на него через открытую дверь кабинета, но напряжение спало, когда на этаж шагнула уборщица, вкатившая свою тележку в приемную. Люк хранил зловещее молчание. Полиция в итоге нашла его, допросила и не добилась никаких ответов. По его словам, он не брал ключи и кошелек. Я заявила о краже всех моих карт и потратила всю вторую половину воскресенья, заказывая новое удостоверение личности, клубные карты и новые ключи для машины. Им нечего было ему предъявить, и они ушли. С тех пор он не пытался со мной связаться, что должно бы успокаивать, но нет. Вместо этого тишина казалась выдержанной паузой в фильме ужасов, аккурат перед тем, как выскочит злодей с бензопилой. Я закрыла папку и встала, собрала все дела, потом сложила их стопкой на середине стола. Я подвигала мышкой, экран ожил, и я выключила компьютер. Мне нужно было добраться домой и остаток вечера попытаться не думать о смерти. Глава 31 Дверь кабинета Роберта была приоткрыта, сам он сосредоточен на компьютере, поэтому я легонько постучала по дереву костяшками пальцев и шагнула внутрь. — Привет. — Привет, — он посмотрел на меня, удивленно приподняв брови. — Заходи. Ты могла бы просто мне перезвонить. — Я была неподалеку. Мой портной в трех кварталах отсюда. — «Фрэнк и Пэт»? — Да, — улыбнулась я. — Лучшие иглы в Лос-Анджелесе. — Пожалуйста, садись, — он махнул на стулья перед столом. — Я хотел поговорить о твоем портрете. — Конечно, — я села на стул слева и взглянула на золотую рыбку. Все еще жива. — Отличная работа. Хорошая. — Но? — я вздохнула. Он сложил руки перед лицом и оглядел меня. — Есть ощущение, что ты что-то придержала. Что это? Чертовы хорошие адвокаты слишком умело читали между строк и находили пробелы. У моих новых теорий едва была возможность оформиться в моей голове, и я не была готова их презентовать или защищать. Еще нет, не до разговора с Рэндаллом Томпсоном. Я прочистила горло и уклонилась от вопроса: — Я что-то придерживаю? — возразила я. — А ты что придерживаешь? Он проигнорировал ответ. — Скажи, кому подходит этот психологический портрет. — Я не знаю, — возмущенно сказала я. — Я еще даже не поговорила с Рэндаллом. — К черту Рэндалла. Меня передернуло от резких слов. — Кому еще? — он сверлил меня взглядом, будто я давала показания в суде. — Он подходит кому-то из твоих клиентов? — Поэтому ты меня нанял? Чтобы иметь доступ к моим клиентам? — Ответь на вопрос, Гвен. — Нет, — выпалила я. — Этот портрет не смахивает ни на одного из моих клиентов, — я сказала это, не перебирая в уме своих пациентов, потому что ПОШЕЛ ОН. И пусть кто-то из них подходил под портрет, я… я замерла. Я не могла честно сказать, что никому бы об этом не сказала, потому что это не так. Но я бы пошла в полицию. Рассказала бы детективу Саксу, а не этому козлу. — Знаешь, что? — я встала и подобрала сумку с пола. — С меня хватит. У меня нет времени на игры. — Он убил моего сына. И вот так просто, после четырех слов, произнесенным надтреснутым голосом, моя злость сдулась. Ему можно было играть, используя грязные методы. Кто-то украл его сына, изнасиловал его, лишив невинности, подверг сухому утоплению и выбросил тело в сточную канаву за заводом по переработке отходов. Кто я такая, чтобы злиться на него за что-либо, что он делал для поимки убийцы своего сына? — Чего ты мне не говоришь? — напряженно спросил он. — Это просто теория, — выдавила я, снова повернувшись к нему. — Касательно убийцы? Я сжала спинку кожаного кресла: — Да. — Рассказывай. Я вздохнула: — Она не подтверждена, в ней еще нужно покопаться. Мне бы помог частный детектив. И мне нужно поговорить с Рэндаллом. Несколько раз, если возможно. Я могла бы поделиться с тобой своими догадками сейчас, но это лишь отвлечет тебя. То, что в моем отчете, намного обоснованнее. Намного. Я посмотрела в глаза, в которых виднелась неприкрытая пылающая боль. Прошло всего девять месяцев с тех пор, как он похоронил сына. Еще слишком рано. — Она может быть ошибочной, — тихо заметила я. — Просто скажи мне, — отрывисто сказал он. — Со стороны убийцы есть противоречивые действия. Он их калечит, а потом мажет раны мазью. Пытает, а потом нормально кормит. Его действия отображают резкие смены уровня сострадания. Некоторые поступки чуть ли не любящие, а потом случается варварский акт отрезания гениталий. Я вдохнула, готовясь быть осмеянной, и добавила: — Возможно, что такие резкие изменения присущи кому-то с параноидальной шизофренией или диссоциативным расстройством личности. Роберт опустил глаза на распечатанный документ и тихо прыснул. Это был не совсем смех, но и не интеллигентное принятие идеи, на которое я надеялась. — Как я и сказала, — натянуто проговорила я. — Это не то, что я бы выдвинула в суде.