— На этой неделе я принимаю их в конференц-зале, — я взяла его и высыпала горстку ярких шоколадок. — Хороший ход. Это немного пугает, — сказала она, кивнув на записи. — И не говори, — я вытянула руки и повращала головой, чтобы размяться. — У меня от всего этого глаза начинают косить. — Ой, брось, — фыркнула она. — Тебе это нравится. Полные материалы дел? — она взглянула на стопки зеленых папок. — Удивлена, что через стену не слышно твоих стонов. Я рассмеялась от грубой аналогии: — Я не в таком уж экстазе от них. Но да. Это историческое событие. Получить возможность поучаствовать и взглянуть на эти дела… — я покачала головой. — От этого мне хочется забросить частную практику и присоединиться к правоохранительным органам. — Серьезно? — она скептически на меня взглянула. — Нужно ли мне напоминать тебе, сколько ты зарабатываешь в год? Я застонала: — Деньги — это еще не все. Хотя… — я сдалась. — Да, ты права. Я сказала, что это соблазн, а не серьезное желание. — Ты на своем месте, — сказала она. — Работать на адвоката — лучшее, что тебе могли предложить, — она оглядела стену. — Что в колонке с местами преступлений? — Все, что мне известно по уликам и вскрытиям. Обычно там не было бы столько всего, но в этом случае вскрытия выдают сроки заключения мальчиков. — Что ты имеешь в виду? Я наклонилась и подцепила дело Ноя Уоткинса из стопки. — Вот, — я помолчала. — Ты уже обедала? — Только энергетическим батончиком. Но не переживай, — она похлопала себя по животу. — Стальной желудок. Я открыла дело: — Из тестов на наркотики по волосам мы можем видеть, что его накачивали веществами практически непрерывно в течение восьми недель заключения. Говоря о времени, его держали дольше всех. Убийца начал сокращать периоды. Либо ему сильнее хотелось убить, либо он получал желаемое раньше. — Господи, — она потянулась и вытащила фото Ноя с места преступления. — Так их всех нашли? — Да, — я отвела взгляд, все еще не привыкшая к виду унизительной позы тела Ноя, нацеленной на оказание максимального визуального эффекта. — Он действует одинаково с каждым убийством? — Практически. Тела оставляет распластанными, без гениталий, с вырезанным на груди сердцем, — я заправила прядь волос за ухо. — И у них всегда не хватает мизинца. Иногда и других пальцев, но всегда мизинца. — Так почему его не называют Мизинцем? — сухо спросила она. — Эту подробность намеренно утаили от прессы. Она переварила информацию. — Значит, он оставляет себе палец и пенис? — Гениталии всегда обнаруживаются на месте преступления, но немного поотдаль, — покачала головой я. — Выброшенными, словно их только что бездумно отшвырнули. — Ауч, — она вернула фото. — Что это значит? — Ты сексолог. Ты мне скажи. — Увечье наносится, когда мальчики еще живы? — Ампутации посмертные. А вот вырезание сердца делается при жизни. — А как они умирают? — Удушение. Смерти демонстрируют немного милосердия, хоть для этого уже поздновато, учитывая все остальное, что переживают жертвы, — я рассказала об ассортименте пыток. Сигарные ожоги. Синяки. Анальные разрывы, указывающие на проникновение. Следы от наручников и веревок. — Насколько опытными в сексуальном плане были жертвы до похищений? — нахмурилась она. Я задумалась: — Не знаю. Я пока не видела упоминаний об этом в делах. А что? — Есть вероятность, что кто-то из жертв был гомо- или бисексуальным? — Что бы это могло нам дать? — Мне было бы любопытно, понесли ли некоторые жертв меньше ущерба, чем другие. Был ли он добрее к некоторым. И если да, какими были сексуальный опыт и наклонности этих мальчиков. Я поразмыслила над идеей: — Вау. Шоколадки и проницательные мысли. Тебе только не хватает вытащить бутылку вина из декольте. — С этим-то огромным богатством? — она указала на свой туго облегающий свитер. — У меня там едва хватает места, чтобы поглубже вдохнуть. — Есть еще мысли? — я снова переключилась на записи. Она выдохнула: — Посмертное удаление гениталий, пытки и анальное проникновение во время продолжительного периода заключения… Я не знаю. Мне было бы очень интересно узнать, что сбежавший парень… Сет? Скотт? — Скотт. Скотт Харден. Она кивнула: — Тебе нужно посмотреть, что он скажет. Пытался ли похититель его сломать? Или, наоборот, ухаживал? Залечивал ли он его раны? Погоди… — она с сожалением покачала головой. — Что? — Я забыла, что тебя наняли на сторону защиты. Ты не можешь выбирать, что использовать из показаний Скотта. Если он указал на этого парня, и твой адвокат говорит, что он невиновен, тогда какая разница, что говорит Скотт? Ему либо можно верить, и ваш парень виновен, либо нет, и тогда слушать его — пустая трата времени. Она была права. Почти все, что у меня было о Скотте, нужно игнорировать. — Похоже, я в любом случае попусту трачу время. — Да, но тебе платят кучу денег, и ты наслаждаешься каждой минутой, — она пожала плечами. — Снимки со вскрытия и психологические портреты? Пожалуйста. Да ты в раю. — Ладно, ты меня подловила, — улыбнулась я. — Насколько ужасно, что я этим наслаждаюсь? — Это ужасно. Но я провела прошлую ночь, мастурбируя под мысли о моем новом клиенте, поэтому мы вместе попадем в Ад, — она повернулась к стене. — Ладно, так что ты думаешь? — Я не знаю… — медленно сказала я. — Кем бы он ни был, проблем хватает аж на троих. Мне также нужно учитывать, что он театрализирует убийства и оставляет ложные следы, чтобы привлечь внимание или сбить с толку. Она обдумала это. — Думаешь, отрезание гениталий и вырезание сердец могут быть для показухи? — она повернулась ко мне лицом. — Вырезание точно являются визитной карточкой, — подтвердила я. — Он хочет прославиться и получить признание за каждое убийство. А насчет остального… — я вздохнула. — Есть несоответствия. Я попыталась расставить мысли в логическом порядке. — Есть стандартные психологические стимулы и внутренние мотивы для преступлений, — я указала на сладости. — Это как шоколад. Почему тебе хочется шоколада? — Потому что он вкусный, — подыграла она. — Тебе кажется, что ты хочешь его по этой причине. Все так реагируют на этот вопрос, но когда… — Я знаю, что такое скрытые триггеры, — перебила она. — Я ем его потому, что моему телу хочется сахара. Ты ешь его потому, что тебе нравится вкус. Джейкоб ест его потому, что у него привычка что-нибудь жевать, а моя мать его ест потому, что ее тревога требует дофамина. — Верно, — подтвердила я. — Что ж, люди убивают по разным причинам. В основном ради удовольствия, но ради разных типов удовольствия. Длительность заключения отдает типом, ориентированным на контроль, который получает удовольствие от доминирования над жертвой. Связывание, изнасилование, обнаженные тела… все это кажется мотивированным сексуально, но здесь, скорее, дело в беспомощности жертвы, что дает ему бóльшее ощущение власти. — Я не вижу связи с шоколадом. — Я к этому приближаюсь. У Кровавого Сердца сами убийства практически милосердные. Быстрые. Он душит их до потери сознания и смерти. Средство достижения цели, а не приятное действие. Я ем шоколад потому, что я голодная, или потому, что его вкус мне нравится больше других, — я кивнула в сторону наполовину съеденного зернового батончика на боковом столике. — Они убивают потому, что им нравится этот вариант больше альтернативы. Но в развитии событий всего этого… — я махнула рукой на море документов, заметок и изображений. — Смерть короткая и быстрая. Практически не является событием. В этом конкретном действии мало удовольствия, если оно вообще есть. Отчего я предполагаю, что для него триггер — когда жертва наскучила, и он готов к следующему этапу — размещению тела и вниманию прессы. — Или, может, он просто мудак, — улыбнулась она. Я проигнорировала ее замечание: — Событие смерти изменилось в последнем убийстве. В то время, как другие были быстрыми и милосердными, смерть Гейба Кевина была не такой. — Что ты имеешь в виду? — ее улыбка исчезла.