— Я прочла его. — Я этого ожидал, — он встал и подошел ко мне, опираясь о стол. — Ты выглядишь уставшей. Я поморщилась, злясь за то, что приложила больше усилий, когда собиралась утром. — Спасибо. — Я не хотел тебя обидеть, — его голос стал немного ниже, напоминая мне, как он прильнул ко мне в такси, о теплой груди, легком запахе одеколона, хриплом голосе. Если бы он поцеловал меня в шею, я бы мгновенно сдалась, но в реальности мне пришлось отбросить воспоминания. — Ну, я устала. Встречи на рассвете так влияют. Уголок его губ дернулся, но улыбка не появилась. Взяв дело Гейба, он медленно пролистал его, проверяя содержимое. Он посмотрел на меня поверх папки. — Что ты думаешь? Я высказала ему честное мнение: — Учитывая пережитую тобой утрату, не уверена, что смогла бы функционировать на твоем месте. Он посмотрел на папку, затем медленно положил ее на стол. — Работа, доктор Мур, это единственное, что давало мне силы продолжать, — он сфокусировался на мне, и выражение его глаз нельзя было спутать ни с чем. — Работа и несколько редких развлечений. Я не доверяла своему голосу, поэтому ничего не сказала. Меня никогда раньше не привлекал клиент, так что это была новая и опасная территория. Мы уже знали, как соединялись наши тела, как звучало наше прерывистое дыхание, как стонали во время оргазмов, как колотись наши сердца. При обычном развитии событий он бы подошел ближе, а я бы качнулась навстречу. Поддалась бы ему. Сдалась бы. Вместо этого я кашлянула и вернулась к нашему слону: — Почему ты защищаешь Рэндалла Томпсона? Он стиснул край стола. — Я верю в его невиновность. — Почему? — Доказательства этого мне от тебя и нужны, — он кивнул в сторону папки. — Помимо обеспокоенности моим психологическим благополучим, у тебя есть какие-то мысли об убийце Гейба? — Ты не ответил на вопрос. Я не спрашиваю, как ты собираешься убедить присяжных в его невиновности, я интересуюсь, почему ты в это веришь. — Читать людей — это моя работа, док. Как и твоя, — он улыбнулся, но это не добралось до его глаз. — Нет, — я покачала головой. — Манипулировать людьми — это твоя работа. Манипулировать, чтобы они подстроились и поверили в твою историю. Ты играешь с эмоциями и иногда с фактами. — У тебя низкое мнение об адвокатах, — посмеялся он. — Ладно. Я к этому привык. Честно говоря, мозгоправов я тоже не слишком люблю. Я делаю свою работу, ты делаешь свою. Сейчас именно ты увиливаешь от моих вопросов. Что ты знаешь об убийце моего сына? В его тоне звучала сталь, и, может, он был прав. Я просидела здесь десять минут и ничего не рассказала. У меня были теории, но тяжело быть в чем-то уверенной, когда смотришь только на одну шестую часть материалов. — Мне нужно увидеть другие дела. Сейчас я мало знаю, кроме того, что он умен и терпелив. Он все планирует и не действует импульсивно, — меня осенила новая мысль, которая должна была прийти мне в голову сразу же, как только я услышала о его роли в защите. — Ты вызовешь меня для дачи показаний? — Это зависит от того, что ты решишь, просмотрев дела. Если твои заключения совпадут с моими подозрениями, тогда да, — его взгляд имел на меня чуть ли не наркотическое влияние, которому трудно было противостоять. — А если я решу, что Рэндалл Томпсон виновен? Он издал короткий смешок, но я не поняла, что его развеселило. — Я не вызову тебя для дачи показаний, если ты решишь, что он виновен, — он подтолкнул дело Гейба ко мне. — Оставь это себе. Я отправлю копии остальных. Когда ты закончишь с ними, я организую тебе интервью с Рэндаллом, — он встал, скользнув штаниной брюк по моим обнаженным коленкам. — Почему я? — я встала и повернулась к нему. Он замер: — Ты спрашиваешь об этом второй раз. — В прошлый раз я считала, что ты хочешь получить психологический портрет убийцы твоего сына. Но это нечто другое. Нечто большее. Может оказаться, что ты борешься за освобождение убийцы. На кону жизни. — Жизнь моего сына была на кону, и я потрачу каждый день, пока дышу, чтобы убедиться в том, что каждый, кто был способен предотвратить или кто стал причиной его смерти, за это ответит, — он с такой ненавистью уставился на меня, что мне пришлось отступить. — Мы переспали, — напомнила я. — На перекрестном допросе это может быть использовано для дискредитации моих показаний. Есть другие психиатры, которые не подвергли бы тебя такому риску. — Никто об этом не узнает. Я никому не говорил, — он заглянул мне в лицо. — А ты? — Да. Я рассказала коллеге, — я покраснела, стыдясь своего признания. — Ты веришь этому человеку? — Да. — Тогда все в порядке, — он пожал плечами. Ничего не было в порядке. И правильностью здесь также даже не пахло. Какок-то некорректное уравнение. Он, защищающий Рэндалла. Гейб, умерший всего десять месяцев назад. Я, сопротивляющаяся влечению, но при этом копась в самых интимных подробностях его жизни. Мы были разбитой машиной, несущейся с выключенными фарами и сломанным рулем по шоссе. Я могла пристегнуться, могла потянуться и включить сигнальные фары. Но я не могла остановить машину, и мне не удавалось открыть дверь и выпрыгнуть. Приближалась катастрофа — и я просто не знала, как она будет выглядеть. Глава 20 Скотт уже почти вышел на боковое крыльцо, когда Нита заметила, как он осторожно прикрывает дверь, придерживая ее, чтобы она не ударилась о косяк. — Скотт! — позвала она. На его лице промелькнуло виноватое выражение, которое быстро сменилось типичной для подростков скукой. — Привет. — Ты куда? — Просто покататься. Думал проехаться мимо школы. Старшая школа Беверли. Место его похищения. Частная школа, которую он больше не посещал, потому что теперь задания, сопровождаемые чувством вины, прибывали каждую неделю с предложениями репетиторства и специальной помощи. Один из преподавателей был ответственнен за это. Мужчина, который ел пончики в учительской, прожигал грудь ее сына зажженными сигарами. Совал в него разные предметы. Связывал обнаженным на кровати, оставляя на несколько дней кряду. — Я тебя отвезу, — предложила Нита, закидывая сумку на плечо и открывая дверь, чтобы протиснуться наружу. — О, нет. Ты сказала, что скоро придет Сьюзен, — он преградил ей дорогу. — Мне не нужно для этого быть дома, — она отмахнулась. Сьюзен убиралась у них почти десять лет. Она без посторонней помощи могла решить, что делать, хотя Нита и отметила, что нужно напомнить ей протереть пыль с вентилятора в лофте. — Мам, я могу поехать сам, — он поднял ключи от внедорожника, хотя она могла поклясться, что заперла их в сейфе. — Аккумулятор не заряжен, — возразила она. — Ты не ездил на нем несколько месяцев. — Папа вчера поставил новый. Черти бы побрали Джорджа. Он знал, что она не хотела, чтобы Скотт садился за руль. Она не была к этому готова, не выносила смотреть, как он уезжал, чтобы, возможно, никогда больше не вернуться. — Мне все равно нужно в продуктовый, — она протиснулась в проем. — Я сегодня приготовлю фруктовую пиццу. Твою любимую, с клубникой и манго. Мы можем заехать в магазин после школы. — Мам. Перестань. Она посмотрела ему в глаза, молчаливо умоляя отправиться с ним. Ему не нужно было в школу. Он мог поехать туда на следующей неделе. Или на следующей после нее. Ей нужно было всего еще пару дней, чтобы совладать со страхом, сжимающим сердце в кулаке. — Я тебя люблю, но мне нужно выбраться из дома и побыть нормальным несколько часов, ладно? Мне не нужен сопровождающий. — Пообещай, что ты не будешь выходить из внедорожника, — отчаянно сказала она. — Просто покатаешься. И если у тебя спустится колесо или заглохнет машина… — Не буду, — он осторожно завел ее внутрь. — Я вернусь через пару часов. — Час, — воспротивилась она. — Школа в десяти минутах езды. Одного часа предостаточно. — Ладно, — проворчал он. — Я тебя люблю.