Они ускорили шаг (Страна Сновидений чудесна тем, что в ней не устаешь) и взошли на гребень. – Ну вот, – сумрачно сообщил Август-Роберт. – Я же говорил. Видишь? – Вижу… – зачарованно сказал Григ. В глубине души он почти до последнего не ожидал такой быстрой удачи. – Пробирает, правда? – с легкой гордостью сказал Август-Роберт. – Вот такой он… Ну пошли! Я тебе хорошие места покажу. – Славный ты парень, – вздохнул Григ. – Ладно… ты не сердись. Чао, аривидерчи, ауфидерзейн, аста ла виста. Расти большой, не будь лапшой. И выбирайся ты отсюда, нельзя же всю жизнь в песочнице провести. И он побежал вперед, под уклон, к Черному Замку. – Стой! Стой, дурак, что ты делаешь! – кричал ему вслед Август-Роберт. – Это бесчестно, Григ! Ты низкий человек! Но Григ не оглядывался. Глава 11. Черный Замок Самым странным в Черном Замке был его белый цвет. Как-то принято, что зловещие сооружения (а судя по описанию и по реакции Августа-Роберта место было зловещим) выглядят соответствующе. Они темны, черны, мрачны. Вот и Григ при словах Черный Замок представил себе замок… ну, пусть не из какого-нибудь черного гранита или шунгита, но из темного камня, несущий в себе черноту веков и мрак ночи. А замок был белый! Не то, чтобы это заставило Грига утратить осторожность или преисполниться доверия к этому месту, но смотреть на белый замок было приятнее и веселее, чем на черный. Стоял он вроде как на вершине холма, но сам холм был посреди долины, так что перевал, с которого спускался Григ, оказался на уровне крепостных стен. Как ему удалось разглядеть, стены были выстроены в форме пятиугольника, с мощными контрфорсами и высокими башнями по углам. За внешними стенами высились башни и галереи, собственно говоря, замка. И все – из белого камня. Впрочем, в этой молочной белизне была какая-то зловещесть, мрачность, заставляющая вспомнить, что у японцев, к примеру, белый цвет – цвет траура. Но если отвлечься от цвета (в конце концов, глупо сетовать на мрачноватый оттенок белого, если замок вообще называется Черным), то сооружение было очень мило. Башни тонки и изящны, на стенах вырезаны какие-то абстрактные вензеля – или очень странные буквы незнакомого алфавита. Это было красиво. И, пожалуй, внушало симпатию к замку и его строителю. Григ подумал, что Черный Замок вовсе не предназначался для того, чтобы завоевывать из него мир, выдерживать осады и рассылать лазутчиков. Вот для того, чтобы отсюда править миром – замок годился! Спускаясь по вьющейся вниз по склону каменистой дороге, Григ внезапно подумал, что Великий Артефакт наверняка находится где-то здесь. Это было так просто и так понятно! Конечно же, Спираль Снов спрятана в замке! Нет-нет, тут же мысленно поправился Григ. Не спрятана. Она на самом виду. Надо лишь пройти в одни из врат (их пять, по одному в каждой стене), миновать вымощенный белым камнем двор и попасть в сам замок, потом – подняться в тронный зал. Он в самом центре замка, из него нет окон – только прозрачный потолок, куда льется серый свет затянутых облаками небес. В центре зала стоит трон, простой трон из крепкого дерева, задрапированного белым бархатом, но на троне том нет никого. Зато лежит посредине сиденья Великий Артефакт – спираль в круге, брошенная небрежной рукой и ждущая хозяина… Да-да. Именно так! Спираль Снов лежит и ждет настоящего хозяина. Грига. С перевала все еще доносились обиженные возгласы юного Августа-Роберта, и Григ раздраженно оглянулся. Может стоило взять Сноходца с собой? Мальчишка сгодился бы для проверки опасных мест и возможных ловушек. Манипулировать им, пожалуй, нетрудно, а если бы Григ вернул себе облик взрослого человека – это бы его ошеломило. Но возвращаться не хотелось. Поэтому Григ приветливо помахал Августу-Роберту и пошел дальше. Если юный Сноходец задержится на перевале, то при необходимости за ним можно будет вернуться. А мальчик, похоже, хоть и не рискнул идти за Григом, но решился его дождаться. Григ продолжил спуск. Долина была покрыта снегом, но спуск с перевала оставался чистым, даже не обледеневшим – словно ветер услужливо сдувал каждую снежинку или идущее из земли тепло топило лед. Черный замок из белого камня приближался. Стены были опоясаны рвом, неглубоким, вырытым словно дань традиции. Григ приблизился ко рву и огляделся. Подъемный мост через ров был поднят. Хуже того – он выглядел так, словно сросся со стеной, словно… словно был не доделан до конца. У Грига не было ни малейших сомнений – ломиться в прикрытую мостом дверь бесполезно, точно так же, как и пытаться перебраться через стену. Замок вовсе не враг Григу, он ждет его… но не может впустить. Он не достроен. Григ поглядел на далекий перевал – с такого расстояния фигурка Августа-Роберта выглядела крошечной точкой. Закрыл на секунду глаза – и, вернув себе свой взрослый облик, спрыгнул в ров. Здесь был снег – на удивление немного. Григ пошел вдоль стены, временами поднимая голову и глядя на нависающий белый гребень. Похлопал рукой по массивной кладке контрфорса, выдающейся на половину ширины рва, обогнул его. – Что же тебе надо, а? – спросил Григ, хоть и понимал, что ответа не будет. Нет, неверно! Ответ будет, но не словами. Григ упорно шел вдоль стены, словно его магнитом тянуло к какой-то цели. Приближался угол стены – один из пяти углов пентагона. И там… там было что-то странное. Григ перешел на бег. Угол стены, уходящий в ров, был сложен не из камня, а из огромных прозрачных блоков. Стекло, хрусталь, лёд? Григ не знал ответа. Что-то прозрачное и достаточно прочное, чтобы выдерживать вес тысячетонных стен. Прозрачная призма с гранями метра по три в основании стены. А в центре призмы… Григ подошел к прозрачной поверхности вплотную, потрогал ее. Грань была холодной и чистой. Внутри, будто жук в янтаре, застыл человек. Это был мужчина. Рослый, мускулистый. Более чем обнаженный. На нем не было кожи. Похожие картинки можно найти в учебниках анатомии. Можно и в детских образовательных книжках, только без особых подробностей. С человека была аккуратно содрана или срезана кожа, мышцы слегка отпрепарированы, так что различалась каждая фасция, каждый мускул. Рот человека был открыт в крике, язык чуть высунут – и Грига поразило то, что и изнутри рта была аккуратно удалена слизистая. Член мужчины был напряжен, вероятно от боли – значит, его препарировали заживо. Одна рука была простерта вверх – будто в мольбе или проклятии небесам, другая, раздирая мышцы и разрывая ребра, тянула из груди сердце. Удивительно, но несмотря на полное отсутствие кожи и волос Григ четко понимал, что мужчина был молодым негром – это угадывалось не то по пропорциям тела, не то по чертам лица. Великолепная, удивительная работа, которой мог бы гордиться любой анатомический театр или кунсткамера! Покачав в немом восхищении головой, Григ обошел призму, внимательно оглядел замурованного человека. Рельеф? Простец? Сноходец? Снотворец? Непонятно. Преисполнившись любопытства, Григ двинулся дальше. Он уже примерно представлял себе, что увидит дальше. В основании следующего угла стены тоже была прозрачная призма. Ее занимала молодая белая женщина. Она не стояла, а полулежала, заточенная в свой хрустальный (хотя насчет материала Григ не был уверен) саркофаг. Конечно же, она тоже была обнажена, но ее кожи никто не лишал, напротив. Каждый квадратный сантиметр ее тела был инкрустирован – драгоценным камнем (алмазы, рубины, сапфиры, изумруды), крошечным цветным птичьим перышком (скорее всего, взятым у колибри), затейливым украшением из золота или серебра (крошечные цветы, насекомые, геометрические фигуры). С особым тщанием были обработаны соски – их целиком позолотили. Словно приглашая Грига полюбоваться работой мастера, сквозь тучи пробился солнечный луч и осветил женщину, разбрызгав пятна цветного света. Это была удивительная картина, но Григу хотелось осмотреть замок побыстрее. Он пошел дальше, временами оглядываясь, и цветные искры мерцали ему вслед из прозрачной глубины призмы. Третью призму занимала маленькая, лет десяти, девочка. Она застыла в летящей позе, словно порывалась побежать вперед. Волосы на ее голове были заменены тончайшими золотыми нитями, слегка растрепавшимися как от ветра. Смуглое нагое тело покрывали маленькие серебряные иглы, воткнутые причудливым узором. На лице девочки застыла наивная нежная улыбка. Григ полюбовался застывшим в безмятежной вечности ребенком и пошел дальше. Четвертая призма его поразила. Это снова был мужчина, но на этот раз – молодой, стройный, с лицом редкой аристократической красоты, дышащим умом и благородством. Он сидел в прозрачном ледяном плену и держал перед собой на ладонях сердце – покрытое сусальным золотом и мозг – покрытый серебряной амальгамой. Инкрустированные серебром и золотом разрезы на груди и на затылке не оставляли сомнения, что это его собственные органы. Казалось, что мужчина выбирал между ними и никак не мог принять решение, что же важнее: золотое сердце или блистательный разум. Григ сполна оценил глубину мысли скульптора, превратившего бренную плоть в философское произведение искусства. Если первая скульптура была восхищением физической силой и силой духа человека; вторая – гимном красоте и любви, заключенной как в живом, так и в рукотворном; третья – преклонением перед невинностью и чистотой детства, которые ранит жестокий колючий мир; то четвертая поднимала вопросы серьезные, глубокие, смело и свежо вторгалась в подлинную глубину человеческой натуры. – Что же важнее, чистый разум или порывы эмоций? – произнес Григ вслух и покачал головой. Он не знал ответа, как и застывший в своем плену мыслитель. Григ отправился дальше. Он был почти уверен, что пятая призма окажется пустой, но оказался прав лишь отчасти. Да, человека там не было. Там ждал Грига скульптор. Для человека неподготовленного или предвзятого он мог бы показаться некрасивым или даже устрашающим. Но Григ, полный восхищения от увиденного, смотрел на скульптора открыто и с симпатией. Больше всего замершая в прозрачной массе фигура походила на краба – огромного багрово-красного краба, вставшего на задние лапы, а передние клешни поднявшего высоко вверх. В такой позе скульптор был на полметра выше Грига. Кончики клешней и передних лап сверкали, будто покрытые металлом. Торчащие рядом со ртом хоботки заканчивались каплями серебра и золота. Но самым поразительным было лицо краба – это было почти человеческое лицо, впечатанное в панцирь и растекшееся по нему. Глаза существа были совершенно человеческими, только лишенными ресниц, век и на стебельках. И они пристально смотрели на Грига. – Это все твои создания? – спросил Григ, прижавшись к прозрачной стене.