— А теперь, Надя, капните себе на запястье. Капнули? Тёплое? Надежда кивнула: — В самый раз. — Надо налить в блюдце. Если не станет пить, придется кормить из пипетки. У вас пипетка есть? Надежда вопросительно посмотрела на соседа. — Пипетка? Какая пипетка? Аптечная? Конечно, нет! — И как вы только живете без аптечной пипетки? — усмехнулся Пётр Олегович. — Это же в домашнем деле незаменимая вещь. — Буду знать. Надежда налила молока, взяла котёныша в руку и макнула его мордочкой в блюдце. — Пей, маленький. Котенок дёрнул лапками, тоненько мяукнул и вдруг облизал розовым язычком мордочку. — Давай-давай, — подбодрила его Надежда. — Хочешь жить — лакай из блюдца. Котенок растопырил лапки и неумело и жадно начал работать язычком. Пётр Олегович и Надя смотрели на него, как на какое-то чудо. Потом посмотрели друг на друга и засмеялись: — Во даёт! Котёнок, переваливаясь, отошел от блюдечка. — Может, ему еще курицу дать? — спросила Надежда и оторвала кусочек от куриной ноги. — На, малыш, это вкусно. Но котенок даже внимания не обратил на вареную дичь. Он был сыт и доволен. Пётр Олегович погладил его между ушками. — Надя, а вы обратили внимание, какой он красавец? Просто загляденье! Он кот или кошечка? Надежда сказала: — Я не разобрала. Кошачьи гениталии — не моя стихия. — Я это уже понял. Интересно, сколько ему? Глазки уже открыты. — Понятия не имею. Интересно, где Алиса его раздобыла? — Обязательно спрошу. Нет, Надя, вы только посмотрите, какой он хорошенький! Лапки и грудка белые, сам темненький с рыжеватом отливом, и на спинке тоже белые пятнышки. Забавный какой. Надя погладила малыша. — Кис-кис… Так ты малыш или малышка? Чего молчишь? Я вот точно знаю, что трёхцветными бывают только кошки. Но они бывают и одноцветными, и двухцветными. Коты тоже, но трёхцветными — никогда. — Говорят, их еще по морде можно различить. У кошек мордочка изящная, а у котов — квадратная. Такая, знаете ли, мордуленция… Надя повертела котенка перед глазами. — Сейчас не разберешь. Да ладно, жизнь покажет. Что же нам с тобой теперь делать, милёныш? Пётр Олегович немного помолчал, а потом сказал: — Ну, вы уже, конечно, поняли, что с кошкой мне не справится. Надя кивнула. — Поняла. Но может быть, ваша жена возьмет малыша? Всё-таки это ваша наследница его где-то приобрела. Пётр Олегович промолчал. Надежда решила сменить тему. — Вы давно живете в этом доме? — Не очень. Купил квартиру, потому что здесь живет моя дочь. — И ваша жена? — Бывшая. За квартиру пришлось побороться. В этой квартире жила женщина с двумя детьми и не собиралась уезжать. Я переплатил за квартиру два миллиона и помог подобрать подходящий вариант в этом же районе. Главное, что квартира у меня на первом этаже, и в подъезде есть пандус. Знаете, я вам сразу скажу — если вы всё-таки вручите котенка Анастасии, моей бывшей, то она его возьмет, но потом обязательно выкинет. Это будет трагедия для Алисы. Надя посмотрела на соседа, ему явно было не по себе. Он разволновался. Она поспешила успокоить его: — Я ей кысу не отдам. Даю честное пионерское. С салютом. — Надежда подняла руку в пионерском приветствии. Пётр Олегович улыбнулся. — Я вижу, вы хороший человек, Наденька. — Он немного помолчал. — А мне вот не повезло в жизни. Автокатастрофа. Сел в инвалидное кресло. Сначала было очень тяжело и физически, и морально. Жить не хотелось. Только из-за Алиски и выжил. С женой чёрт-те что началось… Я же понимаю, что стал ей в тягость, кому нужен муж-инвалид? Она женщина молодая, шустрая, не долго была одна. Быстро нашла мне замену, потом еще одну, потом еще… Она ведь никогда не работала, ни одного дня. Сидела с дочкой да по магазинам целый день шарилась. Барахольщица жуткая, ни одной распродажи пропустить не могла. Деньги были, у меня же своя фирма. Я подал на развод, Анастасия упиралась до последнего, но всё-таки нас развели. Я передал ей квартиру, ту, что на двадцатом этаже, и себе купил тут же. Еще у меня есть загородный дом в Гурьевском районе. Я без Алиски не могу. Она ко мне каждый день забегает. Анастасия не возражает, ей до дочки дела мало, ее больше мужики интересуют. Я с дочкой много времени провожу. — Книжки читаете? — И книжки читаем, и кино смотрим. И на прогулки ходим. И даже в куклы играем. Она у меня частенько и на ночь остается. Мамочке нашей не до доченьки. Послушайте, Надя, что я всё о себе да о себе. Расскажите, кто вы, что вы? Мне же интересно тоже. Надя мягко улыбнулась. — У меня всё просто. Воспитывала меня мама. Живем мы с ней вдвоем. У нас квартира в Санкт-Петербурге. Не очень большая, но в самом центре, на Малой Конюшенной. Правда, улица очень людная, потому что теперь пешеходная. Вы бывали в Питере? Пётр Олегович кивнул. — Конечно, бывал. Часто. Но всё больше по рабочим делам. — А вы знаете, почему улица называется Конюшенной? — Нет. А почему? — А там были императорские конюшни. Раньше улица ничего особенного собой не представляла. Дома, а между ними бульвар, его еще называли Мейендорфским, по имени одного барона. Но бульвар захирел, так как деревья почему-то на нем не приживались, и превратился просто в дорогу. На нашей улице есть Шведская церковь Святой Екатерины. Маленькую старую церковь сломали, а на ее месте поставили в 1865 году более вместительную. Сам император Александр II пожертвовал на нее аж пять тысяч рублей. Между прочим, по тем временам очень даже приличные деньги. А еще на нашей улице есть памятник Гоголю. В Москве тоже есть памятники Николаю Васильевичу — аж два. Но наш мне нравится больше. Он весь из бронзы, представляете, а постамент — гранитный, из целого монолита. Правда, Гоголь, как и московские, очень печальный. Стоит, грустно так смотрит на Казанский собор, скрестив руки на груди. Памятник внушительный, около шести метров. А еще возвратили на нашу улицу Метеорологический павильон. Раньше по нему узнавали погоду и время, на нем часы. Правда, говорят, что это копия, так как настоящий павильон увезли на Елагин остров где-то в тридцатых годах, и он был там разрушен. — Как замечательно вы рассказываете. Вы, наверное, очень любите свой город. — Да, очень. Я не представляю другого места, где могла бы жить. Я могу рассказывать о Питере бесконечно. — А где вы учились? — Как все, в школе. Потом окончила с красным дипломом университет, экономический факультет. Второе образование у меня юридическое. Я кандидат экономических наук. Что касается личной жизни… Конечно, у меня были увлечения, куда же без них… Но семью я не создала. — Расскажите. — Да что рассказывать… Встречалась с одним два года. Он профессор, я аспирантка. Любовь-морковь… Я дурочка совсем была, верила каждому его слову, смотрела как на божество. Он говорил, что разведен, что есть дети, но жена не разрешает с ними встречаться, настраивает против него. Я его жалела. А всё оказалось враками. Вскоре вернулась его женушка с детьми из Лондона, и он сразу забыл про меня. Вот такая примитивная история. Банальная. Но прививку я хорошую получила, на мужчин смотрю с опаской. Стала холодной, как снежная баба. Знаете, такой ледяной снеговик… Не хочу больше боли и душевных метаний. Одной спокойнее. Они помолчали. Наконец Пётр Олегович сказал: — Ну, мне, наверное, пора. — Он посмотрел на часы. — Мама дорогая, уже три часа ночи. А нам завтра, то есть уже сегодня, работать. Бегом в кроватки. Надежда встала. — Я вас провожу. Она довела гостя до лифта, спустилась с ним на первый этаж и помогла открыть дверь в квартиру. Он повернулся к ней и сказал: — Не хочется вас расстраивать, но малыша нужно кормить каждые четыре часа. — Это сообщение вы мне на сладкое приберегли? Я же работаю, у меня не получится… — Ну, не переживайте, как-нибудь пристроитесь с кормежкой. Да это и ненадолго. Кошки растут быстро. До свидания, Наденька, надеюсь, еще увидимся. Он закрыл дверь квартиры, а Надя пошла к лифту. Надежда поставила будильник и свернулась калачиком на диване, накрывшись клетчатым пледом. Рядом в коробке на стуле возился, попискивая, котёнок. До утра она еще два раза спускала его на пол и наблюдала, как он розовым крошечным язычком лакал молоко, а потом прудил лужицы. «Что же мне с тобой делать?» — думала Надежда. Сон не шел, в глаза словно спички вставили. Она лежала и смотрела в окно, за которым стало гораздо светлее — рассвет вступал в свои права. Ничего дельного не приходило ей в голову, как она ни мучилась. «Ой, ладно! — решила она наконец. — Может, что-нибудь путное и придет в голову…»