– А я могу все вынуть из карманов вон там, вдали от нее? – Нет, вам придется это сделать прямо здесь. – Я не смотрю. – И я резко отворачиваюсь. Слышу звенящие звуки, пока папа опустошает карманы. – Сэр, вам должны были сказать, что вы не можете взять эти вещи с собой на борт. Оборачиваюсь и вижу, что сотрудник службы безопасности держит в руках зажигалку и кусачки для ногтей на ногах, пачка сигарет лежит на подносе вместе с маминой фотографией. И бананом. – Папа! – восклицаю я. – Пожалуйста, не вмешивайтесь. – Не говорите так с моей дочерью. Я не знал, что не могу взять это с собой. Она сказала ножницы, пинцет, воду и… – Хорошо, мы понимаем, но нам придется у вас это забрать. – Но это моя лучшая зажигалка, вы не можете забрать ее у меня! А что я буду делать без своих кусачек? – Мы купим новые, – цежу я сквозь зубы. – А теперь, пожалуйста, делай то, что тебе говорят. – Так и быть! – Он яростно машет на них руками. – Забирайте эти чертовы штуки! – Сэр, пожалуйста, снимите кепку, пальто, ботинки и ремень. – Он пожилой человек, – тихо говорю я сотруднику службы безопасности так, чтобы меня не слышала собирающаяся за нами толпа. – Ему нужен стул, чтобы он мог сесть и снять ботинки. И ему вообще-то нельзя их снимать, потому что это ортопедическая обувь. Вы не можете пропустить его без досмотра? – Тип его правого ботинка обязывает нас его проверить, – начинает объяснять мне мужчина, и папа, услышав это, взрывается. – Вы думаете, что у меня в ботинке бомба?! Какой идиот положил бы ее туда? Вы думаете, что я спрятал бомбу на голове под кепкой или в ремне? И вы думаете, что мой банан – это на самом деле пистолет?! – Он размахивает бананом, целясь им в сотрудников службы безопасности и издавая звуки, напоминающие выстрелы. – Вы что, с ума тут все посходили?! Папа тянется к своей кепке: – Или, может, под кепкой у меня граната… Поднявшаяся суматоха лишает его возможности договорить. У меня на глазах его быстро уводят, а саму меня препровождают в маленькую комнату, напоминающую камеру, и велят подождать. Глава девятнадцатая В крошечной комнате для допросов нет ничего, кроме стола и стула. Минут пятнадцать я провожу в полном одиночестве, а потом слышу, как дверь соседней комнаты открывается и снова закрывается. Слышу скрип ножек стула по полу и папин голос, как всегда более громкий, чем остальные. Я придвигаюсь поближе к стене и прижимаюсь к ней ухом. – С кем вы путешествуете? – С Грейси. – Вы в этом уверены, мистер Конвей? – Конечно! Она моя дочь, сами у нее спросите! – В ее паспорте написано, что ее зовут Джойс. Она нас обманывает, мистер Конвей? Или это вы нас обманываете? – Я не обманываю. Ох, я имел в виду Джойс. Я хотел сказать Джойс. – Вы, что, меняете свои показания? – Какие показания? Я перепутал имя, только и всего. Грейси – это моя жена, я перепутал. – А где ваша жена? – Ее больше нет с нами. Она лежит в моем кармане. То есть ее фотография лежит в моем кармане. По крайней мере, она там лежала до того, как парни возле той металлической арки вытащили ее и положили на поднос. Как вы думаете, мне вернут обратно мои кусачки для ногтей? Они мне недешево обошлись. – Мистер Конвей, вам говорили, что острые предметы и зажигалки нельзя проносить с собой в самолет? – Я знаю, но моя дочь Грейси, то есть Джойс, вчера просто взбесилась, когда обнаружила пачку моих сигарет, спрятанную в сладких хлопьях, и я не хотел доставать из кармана зажигалку, а то она бы снова начала психовать. Я извиняюсь за это. Поверьте, я не собирался взрывать самолет. – Мистер Конвей, пожалуйста, воздержитесь от подобных выражений. Почему вы отказались снять обувь? – У меня дырки в носках! Тишина. – Молодой человек, мне семьдесят пять лет. Какого черта я должен снимать свои ботинки? Вы думаете, я собирался взорвать самолет ортопедическим ботинком? Или, может быть, вы волновались из-за стелек? Возможно, вы и правы, никогда не знаешь, какой ущерб может причинить человек с хорошей стель… – Мистер Конвей, пожалуйста, не используйте подобную лексику и перестаньте умничать, или вас не пустят в самолет. По какой причине вы отказались снять ремень? – У меня бы штаны упали! В отличие от современных молодых людей я ношу ремень не для понтов, как они говорят. Там, откуда я родом, ремень носят, потому что он не дает штанам упасть. А если бы они упали, то, поверьте мне, вы имели бы гораздо больше причин арестовать меня, чем сейчас. – Вы не арестованы, мистер Конвей. Нам просто нужно задать вам несколько вопросов. Поведение, подобное вашему, в аэропорту выглядит по меньшей мере странно, потому мы должны убедиться, что безопасности наших пассажиров ничто не угрожает. – И как вы собираетесь в этом убеждаться? Офицер службы безопасности откашливается: – Мы должны выяснить, не состоите ли вы в каких-нибудь группировках или террористических организациях, перед тем как мы повторно рассмотрим вопрос о том, пропускать вас в самолет или нет. Я слышу, как папа начинает громко хохотать. – Поймите, мистер Конвей, воздушный лайнер – это замкнутое и весьма ограниченное пространство, и на борт могут подняться лишь те, в ком мы уверены. Мы имеем право выбирать, кого пускать на борт наших самолетов. – Я мог бы представлять угрозу в ограниченном пространстве лайнера только в том случае, если бы предварительно съел карри в нашем пабе. А вот насчет террористических организаций… Да, я член. Я член клуба по понедельникам. Мы встречаемся каждый понедельник, кроме официальных нерабочих дней – в этом случае мы встречаемся во вторник. Несколько парней и девушек примерно моего возраста собираются вместе, чтобы выпить несколько пинт пива и спеть несколько отличных песен. Вот и все. Хотя, если вы ищете что-то погорячее, то у семьи Донала были крепкие связи с ИРА… Допрашивающий папу человек многозначительно откашливается. – Кто такой этот Донал? – Донал Маккарти. Ох, оставьте его в покое, ему девяносто семь, и говорю-то я о тех давних временах, когда за независимость Ирландии боролся его отец. Единственный террористический акт, на который Донал теперь способен, – как следует шваркнуть тростью по шахматной доске. Его, видите ли, очень раздражает то, что сам он не может играть: артрит скрючил обе его руки. Лучше бы его одолел артрит рта, если вас интересует мое мнение. Он только и делает, что болтает. До безумия раздражает этим Питера, но они никогда не ладили, с тех самых пор, как тот ухаживал за дочерью Донала и разбил ей сердце. Ей семьдесят два. Она утверждает, что взгляд у ее папаши блуждающий, а по-моему, так он просто косой. Глаза смотрят в разные стороны, а он даже не догадывается об этом. Бедный Донал! Нельзя его за это винить. А вот его стремление болтать по понедельникам, не давая больше никому и рта раскрыть, частенько выводит из себя. Не могу дождаться, когда он ради разнообразия послушает меня. – Папа усмехается и вздыхает. За стеной воцаряется долгая пауза. – Как вы думаете, а нельзя тут попросить чашечку чая? – Нам осталось выяснить всего несколько вопросов, мистер Конвей. Какова цель вашего визита в Лондон? – Да нет у меня никакой цели! Грейси потащила меня туда. Вчера утром поговорила по телефону, положила трубку и стоит, смотрит на меня, а сама бледная как смерть. Я еду в Лондон, заявляет она, как сказала бы: я иду в библиотеку менять книги. Разве так делается? Может, вы, молодые люди, к этому привыкли, но для меня это был настоящий удар. Понимаете, я никогда раньше не летал в самолете. Ну вот, и она говорит: папа, давай поедем вместе, нам будет так весело! В другой раз я бы отказался, ведь мне столько всего надо сделать в саду. Идет весна, нужно успеть высадить лилии, тюльпаны, нарциссы и гиацинты. Но Джойс говорит: папа, что ты торчишь дома будто замшелый пень, пора тебе пожить как человеку. Честно скажу, я в нее чуть не кинул сковородкой! Что значит «пожить»? Да я в два раза дольше нее живу! Если б с ней недавно не случилось того несчастья, ни за что бы не поехал. А так пришлось согласиться. И в этом же нет ничего преступного, да? – Какое несчастье вы имеете в виду, мистер Конвей? – Ах, моя Грейси… – Джойс. – Да, спасибо. Моя Джойс… она сейчас переживает тяжелый период. Понимаете, несколько недель назад она потеряла ребенка. Она долгие годы пыталась забеременеть от одного парня, который играет в теннис в коротеньких белых шортах, и все наконец наладилось, но с ней случилось несчастье – понимаете, она упала и потеряла малыша. И саму себя немного потеряла, если говорить правду. И мужа потеряла всего на прошлой неделе, только не стоит ее из-за этого жалеть. Да, она что-то потеряла, но, имейте в виду, она и приобрела что-то такое, чего у нее никогда не было. Не могу толком понять, что же это, однако не думаю, что это что-то плохое. Видите, как-то у нее все в жизни не слишком правильно складывается, и какой бы я был отец, если б отпустил ее одну в таком состоянии? У нее нет ни работы, ни ребенка, ни мужа, ни матери, а скоро не будет и дома. Так что если она хочет поехать в Лондон отдохнуть, пусть даже для меня это как гром среди ясного неба, то она имеет полнейшее право поехать, и никто не должен ей мешать… Нате, возьмите мою чертову кепку. Моя Джойс хочет поехать в Лондон, и вы, ребята, должны ее пустить. Она хорошая девочка, в жизни ничего плохого не сделала. Сейчас, мне сдается, у нее ничего не осталось, кроме меня и этой поездки. Так что возьмите. Если мне придется идти без кепки, ботинок, ремня и пальто, что ж, я согласен, но моя Джойс не поедет в Лондон без своего папы. – Мистер Конвей, вы же знаете, что, после того как пройдете через металлоискатель, вы получите свою одежду обратно? – Что?! – слышу я папин возмущенный голос. – Какого же черта она мне об этом не сказала? Столько суеты – и все попусту! Честное слово, иногда кажется, что Джойс сама ищет неприятностей на свою голову. Ладно, парни, вы можете забрать мои вещи. Как вы думаете, мы еще успеем на самолет? Едва брызнув, слезы мои мгновенно высыхают. И вот дверь моей камеры открывается, молодой офицер коротко мне кивает, и я – свободная женщина. – Дорис, я не позволю тебе двигать плиту по кухне. Эл, скажи ей. – Почему это? – возмущается Дорис. – Дорогая, во-первых, она тяжелая, во-вторых, она газовая. У тебя нет подготовки для того, чтобы перемещать кухонную технику, – объясняет Эл, готовясь откусить от пончика. Дорис выхватывает у него пончик, и Эл начинает печально слизывать джем с пальцев. Размахивая пончиком, она заявляет: – Вы оба, похоже, просто не понимаете, что теорией и практикой фэн-шуй доказано: плита не должна располагаться напротив двери. У того, кто будет готовить на этой плите, может возникнуть инстинктивное желание оглянуться на дверь, а это создаст ощущение беспокойства, которое может привести к несчастному случаю. – Видимо, безопаснее всего для папы будет вообще убрать плиту.