- Две гориллы? – переспросила леди Кавендиш с большой долей сомнения. – А знаете ли вы, мой любезный друг, сколько мне придётся заплатить торговцам, чтобы они привезли из середины Африки ещё двух горилл? - Понятия не имею! – весьма высокомерно заявил вивисектор. Он ещё и вызывающе хмыкнул при этом. Но леди Кавендиш и это стерпела, так как сей неприятный тип был весьма ценен и для неё, и для Интеллидженс Сервис. И только сказала: - Гориллы стоят очень дорого, поэтому я и прошу вас собрать из того, что вам привезли, хотя бы одного нового стража. Тем более, - она указала тростью на клетку с растерзанной гориллой, - у вас после этого эксперимента пара нужных органов всё равно останется. - Я буду стараться, - обещал доктор нехотя. – И не забудьте про гипофизы, миледи. И прошу вас, передайте своим ловцам, пусть не собирают пьяниц по кабакам, они мне не нужны, я буду их возвращать. Пусть хватают матросов в порту, они прекрасно подходят. Он едва заметно поклонился и хотел уже приступить к работе, от которой его оторвали, но герцогиня снова заговорила: - Доктор Мюррей. - Да, миледи, – он был недоволен тем, что она ещё не ушла. - Я всё-таки решила поменять глаза. - Это мудрое решение, - отвечал доктор. Но в его тоне отчётливо слышалось: ну наконец-то поняла, старая карга, что жить с такими глазами просто унизительно. – Вы нашли подходящего донора? - Кажется, нашла, - отвечала леди Кавендиш . – Это молодые глаза. - Прекрасно, – сухо сказал Мюррей. - Они не повреждены? - Я и хотела про это узнать. Дело в том, что девка отравилась. - Каким ядом? – сразу уточнил доктор. - Предположительно кураре. - Это плохо, этот яд повреждает многие ткани организма, тут придётся быть внимательным. И тщательно исследовать глаза. - Донор уже мёртв, и на тщательное исследование времени нет. – Герцогиня волновалась, что хорошие глаза молодой мёртвой фанатички испортятся. – Я хочу, чтобы вы поставили глаза сегодня. - Сегодня? – доктор отрицательно покачал своею головой. – Это исключено. - Боюсь, что мне придётся настоять, - леди Кавендиш уже начинала злиться. Она была уверена, что у юной фанатички отличные глаза, и хотела заполучить их во что бы то ни стало. Герцогиня знала, что проклятые попы из далёкой и холодной России отбирают себе в послушники для борьбы с британскими интересами отличный человеческий материал. И она продолжала весьма пугающим тоном, причём не постеснялась вложить в него свой дар: - Я прошу вас, доктор, со всем вниманием отнестись к моей просьбе. И с доктора сразу слетела его спесь, куда только подевалась, но противиться дару ментала высшего ранга не мог даже такой заносчивый и чванливый человек, как Мюррей. Он сразу сбавил тон и стал объяснять: - Миледи, я работал весь день, а операция по пересадке органов зрения – дело весьма тонкое. Тонкое, миледи. Мне будет нужно срастить зрительный нерв и сшить кучу мелких мышц. А я уже изрядно подустал. Сунак у меня двужильный, но ведь вы не захотите, чтобы вашими глазами занимался он. - Конечно не захочу, - всё ещё пользуясь своим даром, говорила герцогиня. – Всё, что касается операций с моим телом, по нашему с вами договору, должны производить вы лично, не перепоручая вашим улучшенным. - Да-да, я помню, но сегодня я уже устал. Лучше займёмся вашими глазами завтра. - Но донор уже мёртв, дальше его глаза будут только портиться. Вы же сами мне говорили, что лучше изымать органы у ещё живых доноров. - Да-да, я так говорил, но вашего донора мы разместим в леднике, уверяю вас, с его глазами ничего не произойдёт, если, конечно, они не повреждены токсином. Теперь он был вежлив и подобострастен. Совсем не такой, каким был пару минут назад. Даже смотреть на его изменение было ей неприятно. «Плебей. Плебеи никогда не смогут противостоять дару. Как бы ни были они заносчивы, как бы ни были богаты, дар ломает любого, у кого нет внутренней силы. Только особые люди, раса господ и воинов не гнётся перед даром, - подумала леди Кавендиш и мысленно добавила: – Ну, ещё и фанатики как-то научились противостоять дару». - Надеюсь, завтра утром у вас найдутся для меня силы, доктор, – сказала она и, не дождавшись ответа, пошла к выходу. Глава 11 Как и все берега всех бесконечных рукавов Эльбы, Татенберг был застроен сплошными рядами простых складов и крепких пакгаузов. Днём здесь было необыкновенно оживлённо, но ближе к вечеру местность пустела, так как проживающих здесь людей было не очень много. Моряки, вышедшие пройтись, докеры на пирсах, что остались на ночные выгрузки, извозчики и водители паровых повозок. Пока леди Рэндольф доехала сюда, день уже покатился к закату, и если в городе все улицы были забиты экипажами с отдыхающей публикой, то в этом районе наступали тихие сумерки. У одного из пакгаузов с крепкими воротами и маленькими зарешёченными окнами её экипаж остановился, после чего водитель скинул давление в котле, со свистом выпустив в воздух некоторое количество пара. Видимо, знал, что хозяйка в этом месте задержится. Тут же одна из створок больших дверей пакгауза раскрылась, и из помещения выскочил очень приметный и весьма неприятный на вид тип. Это был маленький, едва ли больше полутора метра в высоту, но при этом весьма плотный человек; он имел кучерявые, жиденькие волосы, которые на макушке заканчивались лысиной, а его маленькие глазки были закрыты корявыми и гнутыми круглыми очёчками. Губастенький, щекастенький, рыхленький, он был одет в одни свободные портки и старый кожаный передник. Это был Саймс, тюремщик и палач местного отдела ИС. Так, полураздетым, он и выскочил к экипажу леди Рэндольф и, распахнув дверцу и откинув ступеньку, сразу сообщил ей противным голосом: - Миледи, свинья молчит, запирается. При этом он протянул ей руку, чтобы она на неё опёрлась. Но благородная дама побрезговала и спустилась из экипажа самостоятельно. - Вы уже начали? – строго спросила она. - Нет-нет, миледи, вы же запретили, мы только разговаривали с ним, но это без толку. Он не заговорит, они никогда сразу не говорят, мэм, никогда. Ублюдки фанатики. Она пошла в пакгауз, а Саймс припрыгивал рядом и верещал всё так же отвратительно: - А денег-то у него не было. Не было. Пустой, сволочь. - Не было? – сказала леди Рэндольф, входя в здание. Она уже знала, что ни серебра, ни золота у курьера не обнаружилось, только то, что нашлось у него в кошельке, хотя источник сообщал, что курьер везёт с собой саквояж, набитый драгоценными металлами. Как говорилось в шифровке, в саквояже должно было быть три сотни золотых монет чеканки разных стран и ещё две сотни серебряных. - Мы его обыскали, но денег не нашли. Только те что в кошельке, – сообщил Саймс, закрывая за нею дверь. «Значит, и в одежде курьера тоже не было денег? – она сразу поняла, что курьер был не один, просто источник, дававший информацию, знал только об одном курьере. Это было очень плохо. Леди Рэндольф даже поморщилась, как от боли. – Кажется, мне придётся выслушать от Холодной мумии ещё кучу упрёков и оскорблений». И настроение у неё стало ещё хуже от того, что Эбердин Тейлор не соизволил встать при её появлении, так и сидел, мерзавец, развалившись в своём кресле. Одного взгляда на его жёлтую физиономию и чуть прикрытые глаза ей было в принципе достаточно. Но ещё красноречивее говорила о его состоянии лиловая аура негодяя: мерзавец пребывал в состоянии полурасслабленного блаженства, и источник этого блаженства леди Рэндольф знала. Всё было плохо, а этот поганый простолюдин наслаждался опиатами. Это было невыносимо. Она быстро подошла к нему и со всего размаху врезала Тейлору по физиономии своим веером. А веер у леди Дженнет был знатный. Только с виду он был лёгким и элегантным аксессуаром. Он и должен был таким выглядеть. На самом деле это изделие заканчивалось тонкими, бритвенно-острыми пластинами, и стоило его развернуть, как изящный предмет дамского туалета превращался в острый серп. Эбердину Тейлору повезло, что она ударила его по физиономии сложенным веером и плашмя, впрочем, ему и того хватило. - О, - он тут же вскочил и схватился за щёку. Кажется, этот человек был возмущён её поступком. Его благостная аура подрастворилась. - Миледи! - Я просила вас не употреблять на службе морфий, - едва ли не сквозь зубы произнесла леди Рэндольф. Теперь его аура была наполнена обидой и возмущением. О этот червь посмел возмущаться. Да. И отвечал он ей весьма нагло: - У меня разболелась голова! День был непростой. Неужели я не мог принять лекарство?! Она ничего не ответила ему, и, наверное, поэтому он продолжил всё с тем же вызовом: - Я буду вынужден доложить об этом инциденте её светлости. Теперь его аура просто пылала негодованием. Он и вправду собирался сделать это. Ах, как леди Рэндольф желала ещё раз врезать ему по физиономии веером, со всего размаху, но всё-таки ей удалось найти в себе силы и воздержаться от этого. Она оглядела Тейлора и, увидав в его руке несколько бумаг – каких-то, судя по цифрам и штампам, финансовых документов, – спросила у него почти сквозь зубы: - Что это? - Это накладные на получение груза с парохода «Вестерн Стар», - отвечал ей Эбердин Тейлор; стоило его отвлечь немного, и его аура снова начала успокаиваться, кажется, он быстро забывал о нанесённой ему обиде. Спасибо морфию. – Этот…, - он кивнул в сторону висящего на цепях господина, - курьер должен был получить шесть ящиков сигар «Хойо де Монтерей». - Это дорогие сигары, - сразу прикинула леди Дженнет и, взяв бумаги у Тейлора, стала их просматривать. И начала потихоньку успокаиваться. – А, ну вот, и деньги нашлись – две тысячи семьсот сорок талеров вольного ганзейского города Гамбурга. Она оторвала взгляд от бумаг и поглядела на крупного обнажённого человека, что висел на цепях в нескольких шагах от неё. Он должен был получить товар у капитана «Вестерн стар» и сбыть его, никто бы и не подумал, для чего предназначаются эти деньги. Обычный коммерсант, обычная сделка. Леди Рэндольф всё сразу поняла и решила обратиться к курьеру. Но нужно было соблюдать правила дознания, а одно из них гласило: даже если что-то тебе уже известно, всё равно спроси об этом, хотя бы для того, чтобы знать, насколько человек готов запираться, – ну и выяснить, насколько он глуп вообще: - Кто вы? С какой целью прибыли в Гамбург? - Мне очень неловко, - начал было всхлипывать человек, - я тут в таком виде… - Отвечайте на мой вопрос, - строго, но хладнокровно произнесла леди Дженнет, садясь в кресло, в котором только что сидел Тейлор. – Назовите своё имя! Висеть на цепях, когда железо безжалостно врезается тебе в тело, – дело не очень приятное. Особенную боль после всякого его движения доставляла мужчине цепь, что была продета ему под мышки и впивалась в грудь. Так как висел он уже, видно, давно, на груди и под мышками образовались насыщенные бордовые и лиловые пятна. Он поморщился от боли, оскалился и стал шевелиться и извиваться, пытаясь повиснуть на цепях поудобнее, а потом, тяжело дыша и останавливаясь чуть ли не после каждого слова, произнёс: - Дорогая фрау… Это какая-то ошибка… Я Рудольф… Поланек… Я коммерсант из Праги… У меня магазин и две лавки в Праге… И ещё один магазин в Карловых Варах…. Меня опять с кем-то путают… Меня с кем-то путают с самого утра… - Он всё время про это гнусавит, - радостно сообщил Саймс, подходя к висящему на цепях и разглядывая его снизу вверх. – Держит легенду, упрямый ублюдок, думает нас одурачить, – оборачивается и кричит: - А ну-ка, Джонни, тащи сюда жаровню и электрические провода. Сейчас он нам споёт. Саймс весел. Если аура висящего на цепях человека вся темна от страха и чувства безысходности, то у этого уродца она сияет от предвкушения и волнения. Как у гимназиста, в первый раз идущего в публичный дом. А невысокий, кривоногий и сутулый тип в фуражке и жилетке на голое тело с неприятным скрежетом тащит по полу переносную жаровню, полную отличных углей. Подтаскивает её поближе к торговцу табаком. Тот, увидав в жаровне раскалённую тонкую кочергу, начинает шевелиться, отчего цепи ещё сильнее впиваются в его плоть и причиняют ему весьма ощутимую боль. - Ага, - радуется Саймс и берёт в руки кочергу, зачем-то дует на неё, а потом снова смотрит на Поланека. – Извиваешься, сволочь. Давай-давай, ты, если не начнёшь говорить правду, ещё не так заизвиваешься. Леди Рэндольф в этой ситуации была спокойна: допрос – обычное дело; но кое-что немного волновало молодую женщину. Аура этого самого Поланека была слишком отчётливой, слишком яркой. Слишком… правдивой. Человек подготовленный, человек, готовый запираться до конца, настоящий русский фанатик никогда так не полыхал бы страхом. Он непременно глушил бы собственные эмоции, не показывал бы страха, да и с болью они умели бороться. А этот висящий на цепях человек был для неё как открытая книга. - А ну-ка назови своё настоящее имя! – попытался рявкнуть на Поланека Эбердин Тейлор, но он находился в состоянии опиумного благодушия, и окрик вышел так себе. Не страшный. Тем не менее Поланек снова застонал: - Это всё ошибка… Фрау… Господа… Поверьте мне, это всё чудовищная ошибка. Меня… с кем-то спутали… ещё… на… аэровокзале. Ко мне… подбежала фройляйн… Она назвал меня каким-то… Шнайдером… Да, Шнайдером… Но я не Шнайдер… Я Поланек из Праги. Торговец табаком… Леди Рэндольф в работу Тейлора и Саймса без необходимости старалась не влезать. Она бы лично не стала сейчас переходить к новой фазе допроса, но у Эбердина Тейлора на этот счёт были свои мысли, и он приказал: - Саймс, начинай. Прижги ему ляжку для начала. Нет, на этот счёт мелкого уродца не нужно было просить дважды; он тут же с усилием и радостной улыбочкой приложил к мощной волосатой ляжке торговца раскалённую кочергу, и тот сразу взревел от ужасной боли и задёргался на цепях, а пространство вокруг него заполнилось белым дымом с запахом палёной плоти. Леди Рэндольф хотела бы закрыть свои ушки пальчиками, чтобы оградить себя от оглушающего воя торговца табаком, но запах, быстро распространившийся по помещению склада, был нестерпимее шума, и ей пришлось развернуть веер, чтобы хоть как-то отогнать от себя вонь палёного мяса. А Эбердин Тейлор, чуть прищурив свои довольные глаза, приблизился к Поланеку, извивавшемуся на цепях и всё ещё воющему от боли, и наотмашь ударил того по лицу: - А ну прекрати реветь, ублюдок, – но так как торговец не успокоился, стал бить его в живот кулаком правой руки приговаривая при этом: – Я сказал прекрати, прекрати, прекрати…