- Тогда разлейте последнее вино и позовите официанта. Пока он принесёт счёт, мы допьём вино. Так они и сделали. Потом, когда официант принёс счёт, Генрих изучив его, попытался заплатить, но Зоя настояла и заплатила сама, и Ройке нехотя согласился. Вечер, переходящий в ночь, был великолепен, небо было усыпано звёздами, тонкий месяц сиял, фонари отражались в воде, музыка, богатая публика в ресторанах и на мостовой, кое-где люди даже танцевали, и Зоя, усаживаясь в экипаж, была в прекрасном настроении и чуточку пьяна от рейнского; тем не менее, дева не забывала, зачем она тут. И когда Генрих захлопнул за нею дверцу, она спросила: - Герр Ройке, а когда вам нужно вернуть этот экипаж в мастерскую? - О, батареи зарядятся за четыре часа полностью, работа мастерских начинается с семи, да и то начальник придёт не раньше восьми, так что до трёх часов коляска в нашем… в вашем распоряжении, фройляйн Гертруда. - Ну, в таком случае, поедемте дальше по берегу озера, – предложила девушка. - Прекрасная мысль, нет ничего лучше, чем прокатиться по набережной после ужина, – согласился её техник-водитель. И почти бесшумно, на своих каучуковых шинах, экипаж покатил дальше по набережной. Приятный лёгкий ветерок с озера чуть колыхал её вуаль, когда они свернули на Юнгфернштиг. Тут музыки и публики было поменьше, чем в том месте, откуда они приехали, зато великолепные дворцы один за другим тянулись вдоль всей набережной. Вся лёгкость вечера моментально испарилась, едва Зоя стала узнавать эти места. И немудрено, ей пришлось бежать по улице голой, в полуобморочном состоянии. Нет, никакого стыда она ни тогда, ни сейчас не испытывала; деве отчётливо запомнилось то её состояние: это было всепоглощающее желание выжить, лихорадочный поиск выхода. Она даже плохо помнила, как выбиралась из окна дворца, как пересекала улицу, как спускалась к воде. Всё было как в тумане, и только теперь, глядя на эти освещённые улицы, на сидящих в террасах и прогуливающихся людей, она понимала, что ей удалось уйти чудом. Чудом! И вот только теперь ей стало страшно; она достала из ридикюля флакон духов и, не экономя, стала брызгать на себя. На лиф платья, на подол, на рукава. Она не хотела, чтобы кто-то из тварей Холодной почуял её запах. А потом, спрятав флакон, она произнесла: - Генрих, остановите экипаж вон там, в тени. - У той чугунной ограды? - Да прямо у чугунных ворот. Это было хорошее место, как раз у самого тёмного здания на улице и как раз у единственного на всей улице разбитого фонаря. Зоя ещё подумала, что фонарь, быть может, разбит тут не случайно. Может, сами жильцы этого дома хотели, чтобы въезд в их двор по ночам не было видно всяким ночным прохожим. А Ройке поставил коляску поближе к ограде и замер, и тогда дева произнесла: - Вот в этом доме и служит тот самый Джеймс, с которым мне очень нужно встретиться. - Хороший домик, - отметил Ройке. – Только почему-то тёмный, все окна в нем зашторены. Зоя оглядывала дом и думала, позабыв ответить своему водителю. Да так и было, горела всего пара окон, по бокам от дверей, да лампы над парадным входом освещали широкую лестницу. И в этот дом им необходимо было проникнуть, чтобы добраться до старика с бакенбардами. А впрочем, может быть, ей и не понадобится проникать в дом. Может, она найдёт иной путь, чтобы встретиться с Джеймсом. И тут дева услышала тихий стук, а потом и свист спускаемого клапаном пара, и тут же их коляску осветили сзади лампы подкатившего к ним вплотную большого экипажа. Зоя обернулась и прищурилась от ударившего ей в глаза света; она даже машинально провернула рукоять зонта, освобождая клинок стилета из зажима, дева уже была готова защищаться, а вот Ройке, беззаботный болван, даже не заметил, что к ним подъехала такая махина, он продолжал что-то говорить про дом. И тут с козел подъехавшего экипажа, донеслось нечто, отдалённо напоминающее человеческую речь в самом убогом её воспроизведении: - Эй ты, безмозглый ублюдок, какого хрена ты встал у ворот? Что, собрался тут, в тени, натянуть свою шлюху, что ли? Ройке привстал на своём месте и, держась за руль, оглянулся. Но он ничего не понял из сказанного, и не потому, что все эти грубые слова говорил человек, жутко шамкающий, а потому, что говорилось это на самом отвратном кокни. - А ну, убирай свою колымагу, недоумок, иначе пожалеешь! – снова заорал с места управления большим экипажем невидимый в темноте человек. – Иначе ты дождёшься, я слезу и вырежу тебе твои причиндалы на хрен, на горе твоей шлюхе. Зоя не должна была этого делать ни при каких условиях, но она просто не смогла сдержаться – видно, это в ней играло полбутылки рейнского; в общем, она поднялась с дивана и, прикрывая глаза от бьющего в них света, чётко и холодно, на прекрасном английском произнесла: - Послушайте, мистер, если вы ещё раз разинете свою зловонную пасть, уверяю вас, я найду способ её заткнуть раз и навсегда. На пару секунд повисло молчание; кажется, до грубияна, управлявшего паровым экипажем, не сразу дошёл смысл сказанного ею, но когда дошёл, он, видно из вежливости, выключил фонари, бившие девушке в лицо, а потом, всё так же шамкая, произнёс: - Извините, мэм, кажется, я обознался. Просто ваш кучер так поставил колымагу, что нам не проехать. - А что он хочет? – наконец пришёл в себя удивлённый Ройке. – Вы поняли его, фройляйн Гертруда? - Он хочет проехать к дому, - отвечала ему девушка, садясь на своё место, - а мы стоим у ворот. Давайте уедем, Генрих. - А, вот оно что, - молодой человек включил питание и повёл коляску прочь от того дома. – Мне показалось, или я ошибаюсь… Он говорил что-то грубое. - Ничего особенного, это англичанин, - пытаясь себя успокоить, сказала ему Зоя, - просто у них такая манера речи. - Странная манера, - скорее самому себе, чем своей спутнице заметил молодой человек, ведя коляску по ночному городу. Но Зоя не была бы самой собой, если бы вот так вот просто взяла и уехала; она обернулась и пристально вглядывалась назад. И увидела, что в тёмный двор упал свет из открывшейся двери и осветил двор; кто-то, судя по всему, из слуг, выбежал и стал отворять большие и тяжёлые створки ворот. И тогда она повернулась к Ройке и произнесла: - Генрих, разверните коляску, пожалуйста. - Что? – он то ли не понял, то ли хотел убедиться, что понял правильно. – Вы хотите развернуться? - Развернитесь и поедемте в обратную сторону, - тоном скорее приказным, чем просящим произнесла дева. Может, ему и не очень хотелось возвращаться в самое тёмное место на улице, но спорить он не стал. На ближайшем перекрестке он развернул экипаж и направил его в обратную сторону. - Остановитесь чуть дальше от того места, где мы стояли, – распорядилась девушка и на всякий случай нащупала в ридикюле свой пистолетик. Он так и сделал, а не успел он остановиться, как девушка сама раскрыта дверцу и быстро пошла в темноту к воротам. Но не дошла, остановилась под разбитым фонарём и стала смотреть через решётку забора, что происходит во дворе. А там, в падающем из открытой двери чёрного хода свете, два тёмных силуэта вытаскивали из своей паровой колымаги большой тяжёлый тюк. Нечто было завёрнуто в тряпку, но вдруг из свёртка что-то вывалилось и безвольно повисло. - Это же… рука! – тихо прошептал Ройке за её спиной. Она быстро повернулась и приложила палец к его губам: тихо вы! И снова стала смотреть на происходящее. А тем временем выскочившие из дома слуги помогли втащить тело в дом, а два типа стали вытаскивать из открытой задней двери своего парового экипажа … ещё одно завёрнутое в тряпку тяжёлое тело. И его передали слугам, после чего один из них полез в экипаж, а второй стал закрывать дверь: всё выгрузили. Зоя повернулась и прошептала: - Надо уходить. Ройке и не подумал её ослушаться, единственное, он сначала пропустил девушку вперёд. И пошёл следом за нею, всё время оглядываясь. Она не стала с ним заговаривать, просто села на своё место, а он на своё, и они поехали. Дева специально молчала, хотя буквально чувствовала, что Генриха распирает от возникших вопросов, которые он хотел ей задать. Они молча проехали некоторое расстояние, ехали минут десять, а потом Ройке не выдержал, остановил экипаж и, обернувшись, произнёс: - Фройляйн Гертруда, как вы считаете, что это за тела те люди заносили в тот дом? Зоя молчала. Девушка оглядывалась и не узнавала улицу, на которой они находились. Было тепло и тихо, ни ресторанов, ни оркестров, ни ночных гуляк. Темные дома, пустынные улицы, фонари да медленно плетущийся извозчик в конце улицы, ищущий позднего пассажира. Едва заметный ветерок колебал её вуаль, а ещё она хотела спать, а не отвечать на вопросы, но ответить было нужно. И, видя, что Ройке ждёт её ответа, дева наконец заговорила: - Этот дом… Это нехороший дом. Там живут очень плохие люди. Но этого объяснения Генриху показалось мало, он явно хотел знать больше. - Плохие? А зачем туда привезли тела? Они были живые? – спрашивал он и тут же сам себе отвечал. – Впрочем, конечно, живые, зачем кому-то нужны мертвецы? - Скорее всего то были живые люди. Но иногда они пользуются и мертвецами, - удивила его девушка. - Мертвецами? – он не понимал этого. – Но зачем им они? Они их оживляют для каких-то своих надобностей? - Они из них вынимают… некоторые нужные им внутренности, чтобы использовать их в других существах. Например, при сращивании людей и животных им могут понадобиться какие-то части от людей и тела от животных, или наоборот. - Это как запчасти в механизмах! – догадался Ройке. И тут его осенило: – Но ведь это… вивисекторы! Зоя даже откинула вуаль – наступал самый важный момент вербовки. - Генрих, дорогой. В том доме живут очень опасные люди. Очень опасные. Вы верно угадали, это вивисекторы, англичане. Я и не подумаю вас упрекнуть, если вы… не можете мне помочь добраться до старика Джеймса. - Фройляйн Гертруда! – заговорил он с жаром. – Уверяю вас, я не испугаюсь этих англичан. И я… Но она второй раз за ночь приложила свой палец к его губам и заговорила строго, почти как учитель с учеником: - Помолчите и послушайте меня, Генрих. Это дело опаснее, чем вы можете предположить. И поэтому завтра в двадцать часов я на ваше имя, на ваш телеграф отправлю сообщение. И если вы не ответите, я не обижусь и не буду вас осуждать, а если ответите, значит, вы всё обдумали и решили мне помочь. И тогда обратной дороги у вас уже не будет. Она убрала палец с его губ, и он сразу заговорил, заговорил с жаром: - Фройляйн Гертруда, уверяю вас, мне не нужно ждать до завтра… Но девушка снова приложила палец к его губам: - Завтра, Генрих, только завтра! Вам нужно провести ночь с этими мыслями, чтобы всё взвесить. А потом быстро приблизилась к нему, привычным движением откинула вуаль и поцеловала его в губы, коротко, но так жарко, что он едва не потерял свою шляпу. И пока он не успел опомниться и смотрел на неё, разинув рот, дева выскочила из его электроколяски и, подняв руку, позвала: - Извозчик! Извозчик! Ройке находился в состоянии полной растерянности после её поцелуя, он даже не попытался её остановить или хотя бы окликнуть. Так что девушка укатила в ночь. Соблюдая правила конспирации, она на одной из тихих ночных улочек расплатилась – и тут же поймала другого извозчика. И уже на нём добралась до своего дома, который располагался недалеко от кладбища. Глава 39