Черняховский закурил еще одну папиросу, задумался и обвел взглядом поле вчерашнего победного боя. Это успех, и таких будет больше, но только не сейчас. Противник силен, и то, что удалось, – лишь небольшой праздник на маленьком участке огромного тысячеверстного фронта. И то временный – а потому враг произведет перегруппировку, залижет раны и снова ударит, и на этот раз намного сильнее, сделает для себя выводы и больше подставляться так по-глупому не станет. – И еще одно – представления подготовь, наградим отличившихся. Но экипажи КВ всех поименно к орденам и медалям, а Зиновия Колобанова к Герою Советского Союза! Главнокомандующий финской армией маршал Маннергейм Хельсинки – Айво, мы не имеем никакого морального права уложить цвет нашего народа в безнадежном наступлении. Слишком мало финнов, намного меньше русских, что живут от Ленинграда до Карелии с Мурманском. Мы не имеем права ставить будущее нашей страны в зависимость от неясной перспективы длительного пробивания вражеской обороны. Нацисты не преодолели доты «Линии Сталина» под Псковом, более того, судя по сообщениям Би-би-си, они понесли там жуткие потери. Окружен и уничтожен целый корпус, сразу полдесятка дивизий разгромлены или хорошо потрепаны. Нет, Айво, перейти в наступление всеми силами не стоит… По крайней мере сейчас… А там как ситуация южнее Петербурга сложится… Маршал говорил в задумчивости, делая долгие паузы. Старый человек, давно перешагнувший семидесятилетний рубеж, сохранил трезвый холодный ум и ту отличную строевую выправку, которую получали на всю свою жизнь офицеры Российской императорской гвардии. Маннергейм, пройдя немного, остановился у старинного дубового письменного стола, на котором всегда держал фотографию последнего русского императора Николая II в простой деревянной рамочке. Как ни странно, но разговор между двумя финскими военными шел сейчас на русском языке – все же оба долго служили в той армии, что оставила свой отпечаток на всю жизнь, к тому же Карл-Густав на финском языке говорил с трудом, обрусевший швед в серьезном разговоре часто переходил на язык нынешнего противника, если собеседник его знал в должной мере. Полковник Хаскиляйнен окончил до Русско-японской войны кадетский корпус в Выборге и Павловское военное училище в Петербурге – заслуженный офицер рухнувшей в небытие императорской армии. – У нас не было выбора вариантов, Айво. Мы просто оказались между Германией и большевиками. Последние стали абсолютно неприемлемы после «зимней войны», с первыми мы можем вернуть утраченное, если… Но это не значит, что мы теперь должны таскать для нацистов каштаны из огня. У нас идет своя, у них своя война, и цели совпадают только в той мере, на какую были обоюдные договоренности. Но скажу сразу – Гитлеру я не верю так же, как и Сталину. И даже больше… Маршал тяжело опустился в кресло, откинулся на высокую спинку. И было над чем подумать – ведь никаких письменных договоренностей между правительствами рейха и Финляндии не было, никаких. Это значит – немцы в любую минуту могут не признать будущие завоевания финнов, если те после освобождения потерянного Перешейка и Приладожской Карелии попробуют дойти до реки Свири, Онежского озера и Беломорско-Балтийского канала. И вот тогда возникнет вопрос – а для чего страна «тысячи озер» воевала?! Устные договоренности со штабом ОКВ и Гитлером есть, но много ли они стоят в случае победы рейха?! А вот если произойдет поражение Германии в войне, несмотря на столь отличное начало, то все эти разговорные соглашения уже не будут стоить ничего, даже рваной кроны в кармане последнего гельсингфорсского золотаря – так говорили четверть века назад в еще великом княжестве Финляндском, и правильно. С проигравшими никогда не церемонятся, тем более Англия со своими доминионами поддерживает СССР, за спиной «Туманного Альбиона» вся экономическая мощь США. Исход войны, если быстрого крушения большевицкого режима не произойдет, предстанет для немцев неприятной перспективой, до точности повторится 1918 год. И что самое печальное, финны окажутся рядом с проигравшими немцами – такой расклад маршала категорически не устраивал, потому от письменных соглашений с нацистами под любым предлогом уклонялся. Но договоренности имелись, фактически он, маршал Карл Маннергейм, позволил немцам с территории Финляндии нападать на русских. Именно с финских аэродромов взлетали бомбардировщики для бомбежки Таллина и Ханко, от Петсамо перешли в наступление на Мурманск и Кандалакшу части германской горной армии Дитля. Даже сама договоренность со штабом ОКВ предусматривала, что с северной Финляндии будут наступать 4 немецких и 2 финских дивизии 3‐го армейского корпуса – 6‐я и 3‐я пехотные. От Ухты до Выборга сразу полтора десятка финских дивизий при поддержке только одной германской должны были взломать фронт русских 7‐й и 23‐й армий. И в шхерах находились германские минные заградители и торпедные катера, что начали действовать еще с вечера 21 июня, за несколько часов до официального объявления войны. Так что, когда в Хельсинки заговорили о «нейтралитете», то его как такового уже не было. Да, сами финны не воевали, зато с их территории начал боевые действия их союзник. Так какой здесь нейтралитет?! Вот большевики потому так и восприняли эти акции, и сами нанесли 25 июня удары своей авиацией по многим аэродромам и городам Суоми. Теперь спровоцированная финскими и немецкими генералами война возникла самой настоящей реальностью, без всякой маскировки. Вот только ход ее стал не таким, каким рисовался раньше. Маннергейм взглянул на карту – ход боевых действий на ней, отображенный синими и красными кружками и стрелками, оказался совсем иным, не победоносным стремительным наступлением, а мучительным прогрызанием русских позиций как в заполярной тундре, так и в дремучих карельских лесах и болотах. На севере наступали на Мурманск горные стрелки Дитля, две дивизии попытались опрокинуть две русских. Не удалось, едва прошли 30 километров на восток, к Мурманску. На реке Западная Лица вот уже три недели шли ожесточенные схватки, оставшееся вдвое большее расстояние до Мурманска, судя по всему, немцы пройти уже не смогут, их силенок едва хватило только на часть пути. И самое худшее еще только впереди – 31 июля британские самолеты с авианосца бомбили тылы германцев на финской территории. По этому поводу правительство заявило протест и отозвало финского посла из Лондона, адекватно ответили и британцы. Война, правда, не объявлена, сам Маннергейм ее категорически не желал, да и англичане не горели желанием начинать, памятуя о своем дружеском отношении к финнам в ходе «зимней войны». Через посла в Швеции неофициально предупредили – с пониманием отнесутся к выходу финской армии на границу 1939 года, существовавшую до советского нападения, но резко выступят против, если финны со своей бывшей территории вторгнутся в русские земли. Вторая группировка германских войск в составе дивизии СС «Норд» и 169‐й пехотной дивизии при поддержке 6‐й финской начали наступление на Кандалакшу. С трудом освободив поселки Кулоярви и Алакуртти, которые захватили большевики в ходе «зимней войны», сейчас остановились на старой финской границе, не в силах продвинуться дальше. Правда, немцы собирались перебросить эсэсовцев на Кестеньгу, но Маннергейм сомневался, что там им удастся проломить русскую оборону – противнику провозить подкрепления там намного легче по железной дороге, чем немцам сквозь камни и болота по утопающим грунтовкам. А вот южнее начиналась уже финская зона ответственности, и удары наносились на Ухту 3‐й и на Реболы 14‐й пехотной дивизиями. Эти два села с финско-карельским населением большевики по мирному соглашению 1922 года оттяпали в свою пользу, хотя они были заняты финнами еще в далеком 1918 году. Так что здесь Маннергейм надеялся на понимание британского правительства, хотя наступление на первое село было остановлено красными в десяти километрах западнее его. Леса, озера, камни, речки, болота и почти полное отсутствие пригодных дорог делали войну здесь затяжной и долгой, и чем усилить 3‐ю дивизию, Маннергейм не знал. А русская 54‐я дивизия уже получила подкрепления из ополченцев, причем значительные. И теперь взять Ухту станет совершенно невозможным делом. С Реболами получилось подобно – 14‐я дивизия полковника Рааппавиа с трудом подошла к райцентру, обороняемому 337‐м стрелковым полком и погранотрядом русских. Но со станции Кочкома большевики перебросили на помощь полк НКВД, несколько истребительных и ополченческих батальонов с артиллерией – все эти части, по сообщениям разведки, были уже сведены в 27‐ю дивизию, достаточно полнокровную и обеспеченную необходимым. Да еще ожидалось прибытие стрелковой бригады – перспективы наступления на Кировскую железную дорогу и Беломорско-Балтийский канал становились уже откровенно мизерными. Да и взять Реболы не получится. – Господин маршал, может быть, следует усилить Карельскую армию генерала Хейнрихса? Ведь продвижение на Питкеранту и реку Толуокси уже остановилось, и к нашей старой границе мы не выйдем. – Нет, Айво, у него 5 пехотных дивизий, 2 егерских и кавалерийская бригада, вполне достаточные силы, снабжать которые пока проблематично. А русские осуществляют перевозки своих войск по железной дороге быстрее, их группировка наращивается каждый день. Маршал задумался – еще 30 июня он назначил наступление на 10 июля, ожидая, что к этому времени немцы захватят Псков и проломят русские доты «Линии Сталина» на старой советской границе. Вот только у союзника дела пошли скверно – весьма чувствительные потери в танках и пехоте заставили германские войска топтаться на месте, а потом и перейти к обороне. Такой ход событий насторожил Карла Маннергейма, и он дважды переносил начало наступления Карельской армии – на 16-е, а потом на 21 июля. И теперь ругал себя за нерешительность – собранное в Ленинграде огромное ополчение массами хлынуло на фронт, причем не только на Псковщину и в Эстонию, но на Перешеек и в Карелию. В сводках разведывательного отдела появлялись все новые и новые номера советских дивизий, бригад и полков. Если бы 10 июля финны нанесли бы удар по 7‐й армии, то войскам бывшего начальника Генштаба Хейнрихса противостояли бы 71‐я и 168‐я дивизии, 26‐й укрепрайон в Сортавале и два погранотряда общей силой в егерский полк. Была еще 237‐я дивизия, но ее русские 7 июля перебросили под Псков. Задержка наступления сразу на 11 дней стоила дорого. Укрепрайон насытили ополченцами, численность довели до полнокровной бригады, если не больше. Вместо убывшей дивизии взамен появилось управление 19‐го стрелкового корпуса с тремя сформированными горнострелковыми бригадами, и к ним добавились две стрелковые бригады с номерами дивизий, что закрывали границу. Более того, в Петрозаводске и Олонце уже закончилось формирование еще двух горных бригад. И это все не считая отдельных батальонов и батарей, что большевики создавали прямо стремительно, быстрее только пироги пекут. Вот эти мысли он и озвучил – и лицо собеседника приняло угрюмое выражение. – Против нас крупный промышленный центр, население которого равно Финляндии, а производство значительно превышает наше, Айво. Даже если корпусу Тайвела и удастся выйти к Ладоге западнее Сортавалы, это ничего нам не даст – на пути преградой станет Кексгольмский укрепрайон. А его уже пополнили ополченцами, как и Выборгский УР, и каждую из 6 дивизий, что противостоят на Перешейке. Причем 67‐ю и 84‐ю дивизии перебросили к нам из Петербурга, заново сформировав из ополчения, как и одну горную бригаду. Добавь к ним 50‐й стрелковый корпус из трех новых бригад, что пока у них во второй линии – и это только то, что нам известно. Чем усилить армию Хейнрихса прикажете?! Вместе с резервом у нас только 8 дивизий, и новых не будет – мы задействовали всех годных к службе мужчин. Русских на Перешейке уже больше, и они прибывают каждый день. В кабинете воцарилось молчание, маршал и его старый товарищ долго размышляли, время от времени бросая напряженные взгляды на карту, будто ища на ней решение. Наконец Маннергейм негромко заговорил: – Я ненавижу большевиков, но перед нами русские, причем отнюдь не крестьяне, а гораздо более грамотные рабочие, многие из которых воевали против нас прошлый раз. А потому знают, как это правильно делать в наших лесах и болотах. Знаешь, Айво, мы сможем наступать, если большевики хотя бы треть своих сил уберут из Карелии – это произойдет только в том случае, если немцы прорвут «Линию Сталина». К сожалению, этого уже не будет, вернее, маловероятно. Выбить русскую пехоту с позиций, когда она почувствовала вкус побед, невероятно сложно. Вспомни Луцкий прорыв? – Вы правы, господин маршал. Но что нам делать тогда? – Попытаться освободить наши территории, выйти на старые границы. И это все – больше только в случае, если немцы будут под Москвой. В этом, правда, я начал сомневаться, и сильно, хотя они в Смоленске и под Киевом. Но если они не пройдут дальше, если их остановят… Я не хочу связывать судьбу Финляндии с Третьим рейхом господина Гитлера. – И каким вы видите выход? – При посредничестве Англии заключить мир с Москвой на прежних границах 1939 года. Помните тот первый вариант соглашения, что выдвинул генерал-квартирмейстер Айро? – Возвращение к старой советско-финской границе, но при этом мы принимаем русские предложения, которые они нам сделали в том октябре до начала «зимней войны»? – Да, – кивнул Маннергейм, – взамен уступки части Перешейка и наших островов в восточной части Финского залива, мы корректируем восточную границу от Ладоги до Куусамо на основе русского плана. Возьмем те болота, леса, пустоши. Со временем освоим эти земли, ведь нам предложили вдвое больше в обмен. Дадим в аренду Ханко, если большевики будут настаивать. Но только при гарантиях Англии и США, что очень желательно, пока они не вступили в войну. А президент Рузвельт от нее в стороне не останется. И не будем давить на русских – я запретил авиации не только бомбить Петербург, но даже летать над ним. Надеюсь, мистер Черчилль оценит это наше решение и сам предложит выступить посредником на переговорах – усиление Советов не в интересах Британской империи и США. – А как же немцы?! – У нас нет с ними договора. А потому с нашей территории мы можем их выпроводить. Опять же, при гарантиях Англии. Нам в этой войне лучше быть нейтральными, Айво. Я думаю, что, несмотря на все эти победы, Гитлер потерпит неизбежное поражение. Потому должны выбрать самый удобный момент, чтобы выйти из войны без ощутимых потерь, и желательно притом быть среди победителей. Мы не имеем права бесцельно рисковать судьбою своего маленького народа! Командующий Северо-Западным фронтом генерал-лейтенант Гловацкий Псков – Мне многие говорят, что немцы по шаблону воюют! Все время одно и то же у них, – маршал Ворошилов обвел собравшихся за столом взглядом, в котором Гловацкий увидел победный блеск. А это было совсем не кстати – как метко подметил товарищ Сталин, – сие есть не просто «головокружение от успехов», а обычная форма исконно русского зазнайства. – Да, по шаблону, Климент Ефремович, – спокойно произнес Николай Михайлович, – только оный уставом называется. А они кровью написаны! У них тоже, кстати, потому что бьют нас пока! А там, где они от своих уставов, то есть шаблонов, отошли, мы их крепко приложили. Только и всего. Сейчас фашисты будут относиться намного серьезнее, а мы начнем юшкой умываться вскорости. Если сами нужные выводы не сделаем, чтобы бить их по-нашему, «ворошиловскими ударами»! – Какими ударами? «Первый маршал» пребывал в растерянности – ведь столь откровенная лесть из уст Гловацкого была совершенно неуместна там, где сидели рядом с ним Жданов, Кузнецов и Ватутин. Николай Михайлович тем же спокойным тоном пояснил: – «Ворошиловскими», не ослышались. Вот у меня к вам такой вопрос, Климент Ефремович – вы в Гражданскую войну свою 1‐ю Конную армию бросали в плотном строю на пулеметы и пушки, чтобы героически полечь всем скопом, людям и лошадям? – Мы что, с Семеном Михайловичем придурки?! Обходили с флангов и рубили тылы! – Удивительное дело, – хмыкнул Гловацкий, – два человека, военных академий не кончавшие, сражения охватами да обходами выигрывали. Так какого хрена сейчас многие умники дивизии под пулеметами кладут, в лоб атакуя и забыв, что у противника фланги есть и тыл. Таких поганых метлой гнать нужно – это же вредительство чистейшей воды! Потерь много – пошел вон, с дивизии на полк! Посему немцы наши ряшки еще много раз начистят, пока мы воевать правильно научимся, как надо, по-ворошиловски! – Поясните, Николай Михайлович, вашу мысль. Кого вы под умниками понимали, было бы интересно узнать. – Жданов улыбнулся, но глаза на чуть одутловатом припухшем лице светились интересом. Живым любопытством они горели, но в любой момент могли полыхнуть молнией. Очень непростым человеком был член ЦК и секретарь Ленинградского обкома, волей Сталина задвинутый в северную столицу. – Андрей Андреевич, как вы думаете, ополченцы в своей обученности много уступают нашим кадровым, уже обстрелянным дивизиям? Той же 111‐й, 118‐й или 235‐й? – Вопрос чисто риторический, Николай Михайлович, и так ясно, что ваши «старые» дивизии германским мало в чем уступят, а про ополченцев и говорить нечего. Это уже лучшие дивизии РККА, насколько мне известно! – Андрей Андреевич, простите, но сейчас я вам открою истину – чисто кадровых дивизий у нас уже нет. Все они уже дивизии народного ополчения, и чем дальше, тем быстрее Красная армия превратится в ополченческую. И войну с немцами выиграет именно такая армия! Во всех названных мною дивизиях состав на пятую часть только кадровый, остальные ленинградские рабочие. А соответственно под их обученность необходимо осваивать новую тактику действий, чтобы как можно быстрее победить врага! А иначе… Нам стоит посмотреть на новые отмобилизованные дивизии – их сейчас бросят на фронт. И что там произойдет? Бестолково погибнут, не принеся никакой пользы стране, ни ощутимого вреда врагу. А отступление на всех фронтах будет продолжаться дальше, при нашей-то растянутости и скудости резервов. А вот решить эту проблему непросто… Гловацкий сделал паузу, вытаскивая папиросу из коробки. Жданов сам курил, продолжая внимательно смотреть на генерала, который сам понимал, что сейчас сказал то, за что другого уже сейчас бы запросто линчевали. Или под трибунал отдали «за неверие в могущество РККА». Вот только томить он столь влиятельных людей не стал, а резанул: – Не просто, а очень просто! – Поясни и не темни в своей манере. – Ворошилов поморщился. – Да не тяни ты жилы, тебя же слушают. – Комсостав недостаточно обучен, прибывшие из резерва откровенно плохи, половина бойцов вообще ранее не служила. И победить немцев можно лишь тогда, когда все дивизии получат боевой опыт. Следовательно, потери в них недопустимы, серьезные я тут имею в виду. Четверть потеряли, при этом израсходовав запасной батальон – отводить в тыл на доукомплектование. Не создавать новых дивизий, а именно постоянно держать пополненными до штата. Через пару месяцев накопится боевой опыт, а значит, даже если мы и ошибемся, то такие дивизии за счет опыта выправят наши дурные ошибки. Даже раненых бойцов и командиров следует после лечения в госпиталях немедленно отправлять в их бывшие части. Это первое! – Согласен, – кивнул Ворошилов. – Мы сейчас так и начали делать – все пополнение давно уходит сразу в действующие части. Как и легкораненые и выздоровевшие бойцы. Что во‐вторых? – Где дивизиям легче всего получить боевой опыт и при этом меньше понести потерь? Исключительно в обороне! У нас очень удачный для этого фронт, тут не степи с равнинами, а леса с болотами главный пейзаж. Очень удобная местность именно для обороны. А если ее вести еще и правильно, то главная цель будет легко достигнута! – Какая главная цель? – В Германии населения вдвое меньше, чем у нас. Потому главная цель для нас максимально обескровить противника, чтобы у того со временем исчерпались резервы. Тогда враг перейдет к обороне, а мы перехватим у него инициативу. Пример перед глазами – окружение в Локновском укрепрайоне двух дивизий. Вот только с их уничтожением ничего не вышло – вырвались из «котла», к большому сожалению. Пробил им все же дорожку «покойник» Манштейн – половину немцы вывели, а мы лопухнулись. Ну да ладно, для первого раза и так хорошо, главное, потрепали мы их там изрядно. Проще говоря, нам сейчас надо уничтожить как можно больше немцев! Лишь потом мы сможем освободить наши земли! В поле они нас превосходят, их шаблон мы не сразу освоим, но в обороне кровушку у них выцедим. А потому нужно заранее перейти к преднамеренной обороне, именно преднамеренной – и пусть фашисты пытаются прогрызть дорогу на Ленинград. Но при всяком удобном моменте самим бить, и крепко – уничтожить пару дивизий и снова отбиваться от их приступов. Вот так – отмахиваться и кусать попеременно, в обороне потери будут намного меньше у нас, у врага возрастут. И пусть они штурмуют нас до посинения! – Вроде того, что ты устроил под Псковом, – усмехнулся Ворошилов, но тут Гловацкий его невежливо перебил: – Не я, а Ленинград, и командовали вы, товарищ маршал Советского Союза! Вот это и был только первый «ворошиловский удар» – выбрать самый слабый у противника пункт, сосредоточить сил раз в пять больше, проломить оборону, окружить – и не штурмовать в лоб, а раскатать артиллерией. Мы им снарядов накидаем, а фашисты пусть кровушкой умываются. И территорию ущипнули, и в землю поглубже вкопаемся. Даже если нас выбьют с нее, и то нам благо – цену дорогую возьмем, бойцов обучим, да на главную линию обороны снова отойдем. И пусть снова нас штурмовать попробуют. А наша главная оборона по рекам Навесте и Эмбах в Эстонии, тут Великая, Череха и Шелонь – от Пскова до Новгорода. Впереди у нас предполье – Валга, Карсава и Пушкинские Горы и дальше до Старой Руссы и Холма. Но желательно еще сдвинуть к югу – к Опочке и Великим Лукам. Тогда удар амортизировать там можно – а он последует вскоре. Фашисты на Москву сейчас не пойдут – с фланга Великие Луки нависают, какое тут наступление, если коммуникации под ударом. А значит, снимут 3‐ю танковую группу или один из ее корпусов, перебросят через Ригу 4‐ю группу и нанесут сдвоенный удар в междуречье Ловати и Великой. Вот там мы их и должны встретить во всеоружии! – А Латвия?! Там же кавгруппа Фоменко, уже в Вендене! – Окружить их не могли, не по силам! Зато они нашу кавалерию всерьез восприняли, раз с Эстонии отступили, пусть и ненамного. И это победа! Ведь немцы свою 4‐ю танковую группу в Ригу отводят, с одной пехотой уже нашу оборону не прорвут, так что самую северную из прибалтийских республик удержим. Продолжать наступление там нет ни смысла, ни резервов! Ключ к войне в Великих Луках – вот там 34‐я армия должна подпереть 22‐ю со стороны Холма! Там наши резервы нужны! Предлагаю – незамедлительно вывести в резерв на пополнение все пять дивизий бывшей 11‐й армии, что сейчас у Берзарина и Ершакова. И у того отвести в тыл все шесть дивизий, пока боеспособность окончательно там не потеряли. За две-три недели их пополним и снова на фронт направим – это 11 дивизий, плюс 3 отдельных стрелковых корпуса уже из бригад. Они и будут тем резервом, на котором фашисты сломают зубы! – Так, а что взамен?! Где взять лишние дивизии? – Лишних нет, вы правы, Климент Ефремович! Но вот перегруппировку произвести необходимо. Николай Федорович уже детально проработал этот вариант. И все необходимые расчеты проделали! И приказы готовы! – Сговорились опять? Ладно, что там у тебя? – 8‐я армия двумя стрелковыми корпусами – 10‐м и 11‐м, а это 6 бригад, и пятью дивизиями держит Эстонию, в резерве одна дивизия и три бригады, включая танковую. 11‐я армия генерала Морозова в Латвии точно таким же составом, только во второй линии у нее две дивизии и одна бригада, плюс 2 танковых полка. В армии Берзарина два стрелковых корпуса – 24‐й и 65‐й и 3 стрелковых дивизии. В переданную в состав фронта 22‐ю армию отправим четыре бывших «эстонских» и «латышских» дивизии и танковую бригаду. Состав сосредотачиваемой у Холма 34‐й армии прежний – 4 стрелковых и одна кавалерийская дивизия с частями усиления. – А 48‐я армия, что прежде Новгородской группой была? – А в нее стягиваем все наши лучшие соединения – 41‐й корпус, и пять дивизий – 70‐ю, 90‐ю, 111‐ю, 118‐ю и 235‐ю, к ним две танковые бригады и конно-механизированную группу генерал-лейтенанта Лелюшенко. Рубежи по Черехе и Великой занимают две сформированные в Ленинграде дивизии, а также выведенные в резерв соединения от Берзарина и Ершакова. Кроме трех корпусных управлений со всеми частями – они будут сразу же пополнены готовыми бригадами ленинградского и новгородского ополчения. И через неделю каждый такой корпус, по своей численности вполне равный любой германской пехотной дивизии, будет уже на фронте. Вот ими и усилим эти три армии – 27‐ю, 34‐ю и 22‐ю – по одному корпусу передадим в каждую из них. – Ватутин остановился и достал из кармана платок, вытер выступившие на лбу капельки пота. – У нас 24 обстрелянных дивизии, в них от 8 тысяч человек и больше, плюс семь только недавно сформированных дивизий, укомплектованных по полному штату с запасными батальонами. И 11 дивизий из 27‐й и 22‐й армий, что предстоит отвести в тыл на пополнение – в них от 2 до 5 тысяч человек. Даже без отводимых в тыл соединений у нас сейчас почти вдвое большее число дивизий, чем у немцев, пусть меньших по численности и слабых по вооружению. И это без стрелковых бригад, которых три десятка, без 4 бригад морской пехоты, 3 противотанковых бригад и 4 кавалерийских дивизий. По танковым соединениям с врагом полный паритет – два мехкорпуса и четыре танковые бригады равноценны их 3 танковым дивизиям. И это без учета 3 танковых полков КВ и 8 отдельных танковых батальонов. Примерно шесть сотен танков у нас и не более двухсот у фашистов. – Ватутин подвел общий перечень перечислением всех номеров соединений и частей и остановился, глядя на маршала. Тот взял листки, внимательно посмотрел текст и цифры, передал Жданову, задумался. Потом взял ручку и, получив листы обратно, размашисто наложил резолюцию. – Зашифровать и передать в Генштаб немедленно! Начальник штаба и член Военного Совета, – Ворошилов посмотрел на Ватутина и Кузнецова, – вы все доработайте незамедлительно, а мы с командующим еще поговорим. Да, с командующим фронтом – из Ставки пришел приказ. Так что, Николай Михайлович, готовь место для звездочки. – Не рановато мне?! Я ведь только генерал-лейтенанта получил. Такие «прыжки» до добра не доводят! – Вы судите верно, Николай Михайлович, – мягко произнес Жданов. – Но Климент Ефремович имел в виду не петлицы, хотя, по моему мнению, вы вполне достойны следующего звания. За разгром Псковской группировки фашистов вы удостоены звания Героя Советского Союза. – Герои врукопашную сходятся, жизни кладут, а я по штабам больше. А тут нет ничего героического, мы просто долг свой выполняем, как умеем, Андрей Андреевич, вы уж простите… – Ты только товарищу Сталину перечить здесь не вздумай! Видишь ли, Андрей, ты им слово, а они пять в ответ. Своенравные и с норовом! Не тебе решать, Николай Михайлович. – Ворошилов коротко хохотнул и повернулся к Жданову, который улыбался, но тут же стал серьезным. – Ладно, идите все, нам еще ряд вопросов с командующим решить нужно…