– Ну что, Спиридон Васильевич, пришли твои командиры к общему мнению? – спросил Шкрабатюка Орлов, вместе с Рокоссовским с интересом разглядывая полигон, на котором танкисты отрабатывали маневры вместе с пехотинцами. – Пришли, товарищ генерал. Пройдут наши танки до Синявино, – уверенно заявил Орлу комбриг. – Вот вы говорите, пройдут, товарищ подполковник, а у немцев на трофейных картах эта местность обозначена как непроходимая для танков, – вступил в разговор Рокоссовский, для наглядности развернув перед танкистом карту, добытую ему разведчиками. – Карта свежая, пять дней назад была по ту сторону реки. Предъявленный аргумент был очень весом, но он не смутил комбрига: – Вруны и перестраховщики, товарищ командир, те, кто рисовал эту карту. Пройдут мои танки, я в этом уверен. – Не всякая лихость в дело, – покачал головой Рокоссовский. – Почему так уверены? – Потому что сам лично объездил эти места и могу твердо сказать, что пройдет не только Т-50 с «бэтэшкой», но и Т-34. – Загибаешь насчет тридцатьчетверки, Спиридон Васильевич, – не поверил комбригу Орел. – Это легко проверить, товарищ генерал. Вон мой танк стоит, поедем, посмотрим, чья правда, – предложил Шкрабатюк. – Давайте, – немедленно откликнулся Рокоссовский, – но только поедем не по полигону, где вам каждая кочка и взгорок знаком, а так, куда товарищ Орел скажет. – Как скажете, товарищ командир, – согласился комбриг, принимая Рокоссовского за въедливого штабного офицера. По приказу подполковника экипаж покинул машину, и вскоре танк вместе с генералами двинулся вперед. На месте механика сидел сам Шкрабатюк, командирское сиденье занимал Орел, а Рокоссовский занял место наводчика, строго соблюдая конспирацию. Комбриг оказался прав. Тридцатьчетверка уверенно проходила все те места, по которым Орел заставлял её проехать. Когда танк остановился, генерал первым спрыгнул на землю и от души пожал комбригу руку. – Спасибо за отличную работу, Спиридон Васильевич, убедил. – Скажите, а «Валентайн» или «Матильда» также смогут пройти? – спросил спрыгнувший с брони Рокоссовский. – «Валентин» точно пройдет, а вот «Матильде» сюда лучше не соваться. Завязнет, как пить дать завязнет. – Что совсем-совсем не стоит? Ведь такая сила. Броня чуть хуже, чем у «Клима»… – продолжал настаивать Рокоссовский. – Завязнет ваша «Матильда» по ту сторону речки, товарищ командир, – сухо бросил комбриг, недовольный навязчивостью собеседника. Сразу видно – «штабная крыса», никогда в танке не ездил, в отличие от Орла, а туда же, с рассуждениями. – Огнем она ещё, может, и поможет оборону вскрыть, а дальше от неё толку нет. Через каждые полчаса придется останавливаться и гусеницы ломом прочищать. – А если боковушки снять? – предложил Рокоссовский. – Тогда через каждый час чистить придется, – отрезал Шкрабатюк, – не для наших условий эта машина, товарищ командир. – Хорошо, убедили, Спиридон Васильевич, – улыбнулся танкисту Рокоссовский и пожал ему руку. – Очень надеюсь, что ваши танки на той стороне не оплошают. Успехов. – Я тоже на это надеюсь, – сдержанно молвил Шкрабатюк, и гости удалились. Было уже поздно, когда Рокоссовский прибыл в район рабочего поселка № 8, где планировалось нанесение второго удара. Верный своему принципу не сидеть в штабе, а потрогать все своими руками, генерал не стал останавливаться в штабе дивизии и сразу отправился на передовую, в расположение 365-го стрелкового полка. Совершая подобные действия, Рокоссовский не только желал увидеть своего недавнего протеже – капитана Петрова, чей полк находился на самом острие планируемого удара. В штабе дивизии похвастались, что разведчики полка захватили важного языка, но не успели его отправить в штаб фронта. Пленным оказался майор инженерных войск Карл Магель, прибывший в Синявино по делам службы. Завершив инспекцию оборонительных рубежей Липок, рабочего поселка № 5 и Синявинских высот, он собирался вернуться в штаб генерала Линдемана, когда попал в руки советской разведгруппы. Попал довольно банально. При возвращении из Липок его машина сломалась, не доезжая до рабочего поселка № 5, и майор был вынужден заночевать на хуторе, превращенном немцами в опорный пункт обороны. Командир обороны обер-лейтенант Зиберт угостил высокого гостя чем бог послал, отчего Магель стал часто бегать в туалет, где его и взяли разведчики капитана Сидоренко. Доставленный за линию фронта, он дал довольно ценную информацию, но начальник разведки был опытным «кольщиком» и сразу почувствовал, что пленный что-то ему недоговаривает. – Темнит он, Георгий Владимирович, чувствую, не все гад говорит, что знает, – уверял Сидоренко начштаба полка Петрова. – Помоги его дожать. – Опять! – возмутился Петров, недовольный предложенной ему ролью, которая имела специфический характер. – Ну надо, Владимирович. Ну вот как надо! – капитан провел ладонью по горлу. – Ну что тебе стоит Чингисхана показать? Раз-два, и он расколется! Нутром чувствую, что расколется. – Иди ты знаешь куда! – взбрыкнул Петров, но разведчик вцепился в него словно клещ, и тот уступил. Все дело заключалось в том, что в своем подавляющем большинстве немцы стали жертвами тотальной пропаганды доктора Геббельса, который усиленно вколачивал им в мозги страх перед «ордами монголов, служивших у большевиков». Именно азиатская внешность Петрова вкупе с холодной невозмутимостью и знанием немецкого языка вызывала у пленных сильный страх. А когда «страшный монгол» начинал пугать их смертью в экзотическом исполнении, они были готовы рассказать все, лишь бы только выскочить живыми из его рук. Магель не был исключением из этого правила. Четкий прусский выговор капитана, его обходительные манеры сначала обрадовали майора, несмотря на необычную внешность собеседника. Ведь любому немецкому офицеру было приятнее иметь дело с относительно культурным человеком, чем кровавым комиссаром или чекистом, что постоянно пьют водку, садистски пытают иглами и щипцами, а затем расстреливают всех попавших к ним в руки немцев, независимо от того, сказал он им что-либо или нет. Ещё больше обрадовало майора, когда выяснилось, что Петров побывал в его родном городе Нюрнберге. Удобно расположившись на стуле, он начал перечислять улицы города, на которых ему довелось побывать, его знаменитые достопримечательности. Особенно собеседнику пришлось по душе пыточное устройство под названием «Железная дева», или «Большая Берта». Единственное, что несколько пугало Магеля в этом разговоре – это полное отсутствие каких-либо эмоций на лице его собеседника. Речь Петрова была учтива, вежлива, но в то же время в узких азиатских глазах капитана сквозили жестокость и откровенная снисходительность в отношении пленного. И каждый раз, когда их взгляды встречались, по спине майора предательски пробегали мурашки. Видя, что пленный доведен до нужной кондиции, не дожидаясь условного знака Сидоренко, Петров решил взять быка за рога. Прервав разговор и быстро пробежав взглядом листы протокола допроса, он произнес: – Я внимательно прочитал все ваши показания, господин Магель. В описании ваших оборонительных рубежей вы довольно откровенны, но боюсь, что эти сведения не представляют для нас большого интереса. Все сказанное вами в большей части нам известно и вряд ли заинтересует высокое командование… – Петров сочувственно повел черными бровями и небрежно бросил на стол протокол допроса. – Однако мне больше нечего вам сказать, господин капитан! – голос пленного был абсолютно искренен, но он не произвел на Петрова никакого впечатления. – Мне очень жаль, господин майор, но всего этого… – капитан выразительно постучал пальцем по листам допроса, – совершенно недостаточно, чтобы отправить вас в лагерь для военнопленных офицеров. У нас большие проблемы со снабжением, и поэтому, согласно секретному приказу командования, вы подлежите незамедлительному уничтожению в прифронтовой полосе. Петров говорил эти страшные слова обыденно, без каких-либо эмоций, слегка уставшим голосом, отчего в душе у пленного все разом оборвалось. – Вы шутите, господин капитан, – заплетающимся языком произнес Магель, но стоило ему встретиться с холодным взглядом Чингисхана, как все слова разом застряли у него в горле. – Не будем терять напрасно время, господин майор. Если у вас есть последнее желание, естественно в разумных пределах, то я, как исполнитель вашей казни, готов его выполнить. – Вы, офицер, собираетесь лично меня убить? – Да, лично я, и для этого у меня есть свои причины, – в голосе Петрова зазвучал металл. – В начале июля сорок первого года, в Риге, ваши солдаты захватили в плен мою жену с маленьким ребенком и расстреляли их как членов семьи командного состава. Говоря эти страшные слова, Петров немного кривил душой. Его жена действительно оказалась на временно оккупированной германскими войсками территории Латвийской ССР, но сумела избежать ужасной участи, так как по национальности была латышкой и соседи её не выдали. Однако семья его хорошего друга Гоши Кравца действительно была расстреляна в Риге в полном составе, включая двухлетнего ребенка, и в этом случае капитан Петров говорил от их имени. – Когда я узнал об этом, то поклялся отомстить за них, убить по сорок немецких солдат за каждого члена моей семьи. Вы тридцать девятый в моем списке. Первых двадцать пять я убил в бою, остальные были казнены мною из числа пленных, не подлежавших отправке в тыл, – безучастным голосом судьи вещал капитан, нагоняя на немца неимоверный ужас. – Каждому из них я предлагал выбор смерти: или от пули, или от моего фамильного клинка. Мой род ведет свое начало от самого великого Чингисхана, и быть им убитым – большая честь. Что бы вы ни выбрали, обещаю, что вы умрете быстро и без мучений. – Зачем вы говорите мне эти страшные вещи, господин капитан?! Ведь то, что вы намерены сделать, достойно дикаря, но никак не цивилизованного человека! – взвизгнул Магель. – Именно чудовищные действия ваших солдат на Рижском взморье и побудили меня позабыть о цивилизации и вернуться к своему природному естеству, – жестко ответил немцу Петров. – Но ведь я не убивал ваших родных! Меня призвали в вермахт только в феврале этого года, – попытался апеллировать к логике и разуму своего собеседника Магель, но все было совершенно бесполезно. – Для закона кровной мести это не имеет никакого значения. Важны только две вещи: ваша национальная принадлежность и служба в вермахте. Вам, как потомку древних тевтонов, подобное положение дел должно быть хорошо известно. С каждым сказанным капитаном словом глаза у пленного стремительно вылезали из орбит, а лицо неудержимо бледнело. Приближался, как цинично называл его капитан Сидоренко, «момент потрошения». – Вы так и не назвали свое последнее желание, поэтому обойдемся без него. Если хотите, можете написать прощальное письмо своей супруге и близким, – капитан учтиво положил перед пленным листок бумаги, карандаш и уставился на него пристальным немигающим взглядом. – Слово офицера, что сделаю все, чтобы оно попало в руки адресата. Поданная Магелю бумага была условным знаком для не проронившего ни слова за время беседы Сидоренко. Выждав положенное время, он заговорил с Петровым, и тот, не отрывая от пленного полного превосходства взгляда, покачал головой. – Мой помощник почему-то считает, что вы можете знать что-то важное, но я уверен, что он ошибается. Ведь у вас, простого майора инженерных войск, нет ничего ценного, что могло бы спасти вашу жизнь, – Петров неторопливо достал из кобуры «вальтер» и, сняв с предохранителя, привычным движением дослал в ствол патрон. – Я убью вас из своего любимого трофея, добытого мной в честной рукопашной схватке. Если хотите, можете помолиться, я подожду, если нет, прошу на выход. Вид изготовленного к стрельбе пистолета переполнил чашу страданий майора Магеля. – Нет! Нет! Мне есть, что вам сказать! Есть! – выкрикнул немец, но его слова никак не повлияли на выражение лица Петрова. – Если вам есть что сказать, говорите быстрее, если нет – то примите смерть с осознанием того, что вас убьет потомок великого Чингисхана… – капитан встал и направил дуло пистолета на Магеля. – В районе деревни Безрукавки ожидается прибытие орудия большого калибра! Это очень большая пушка, очень большая! Калибр снаряда не меньше полуметра! Для неё приказано приготовить специальную площадку и склад для хранения боеприпасов к ней. Запишите, что это я вам сказал! – потребовал немец, но его слова вновь не тронули Петрова. – Подойдите к карте и покажите, где находится то место, о котором вы говорите, – потребовал он, не выпуская пистолета из рук. Затравленно глядя на узкоглазого мучителя, Магель подошел к карте и, судорожно взглянув на неё, торопливо ткнул пальцем. – Вот это место! Сюда должно прибыть это орудие для обстрела ваших позиций. – Позиций или города? – немедленно уточнил Петров. – Позиций. Точнее, Пулковских высот! Запишите, что это я вам сказал об этом! – настаивал Магель, тыча пальцем в листок бумаге. – Запишем, запишем… – пообещал немцу Сидоренко, хорошо понимавший немецкий язык. Кивнув в знак благодарности Петрову, он приступил к основательному потрошению пленного. Интуиция разведчика его не обманула. Когда Рокоссовский приехал в полк, протокол допроса уже был составлен по всей форме, и Сидоренко с гордостью положил листы с важными сведениями перед генералом. – Если это правда, то немцы готовят штурм Ленинграда, делая главный упор на осадную артиллерию. Знакомый ход. В Крыму они тоже хотели взять Севастополь при помощи орудий больших калибров, но не получилось, – задумчиво произнес Рокоссовский, ознакомившись с протоколом допроса. – Спасибо за добытые сведения. Думаю, в штабе фронта разберутся с ними, а пока давайте вернемся на нашу грешную землю. Что дало наблюдение за передовой противника за последние дни? Есть признаки того, что немцы ждут нашего наступления на вашем участке обороны, капитан? Комполка майор Ерофеев в этот момент отсутствовал в штабе, и ответ приходилось держать его заместителю. – В том, что они предполагают возможность нашего наступления до наступления осенних дождей, я не сомневаюсь. Инспекционный визит майора Магеля наглядное подтверждение этому. Однако то, что ждут нашего наступления в полосе нашего полка и дивизии, далеко не факт. Нет никаких признаков, говорящих за появление на нашем участке обороны свежих подразделений противника. – Так уж нет? Возможно, у ваших наблюдателей, что называется, глаз замылен? Такое явление, к сожалению, бывает сплошь и рядом, и не один, пусть даже хороший, наблюдатель от этого не застрахован, – усомнился Рокоссовский. – Здешняя оборона врага состоит из опорных пунктов, товарищ командир. Много людей без увеличения их размеров в них не разместишь, да и болотистая почва к этому не располагает. Главные силы немцев находятся в районе Синявино, откуда они перебросят их на передовую сразу после начала нашего наступления. – С немецкой обороной ясно. Будем считать, что вы правы и немцы нас здесь не ждут. Огоньком для прорыва переднего рубежа обороны мы вас поддержим, можете не сомневаться, – заверил Петрова Рокоссовский. – Меня интересует другое, как быстро дойдете до Синявино и как долго будете его брать? Учтите, много времени немцы вам не дадут. Перебрасывать подкрепления к месту прорыва они хорошо умеют.