Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 15 из 36 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
На отлогой песчаной отмели у догорающего костра сидели старый Аким Дятала с сыном Никифором и Николай Иванович Петухов, однорукий, с пустым рукавом, которым он неловко отмахивался от наседавших комаров. Нас здесь не ждали. Когда из протоки выскользнула наша оморочка, Никифор, завидя ее издали, поднялся, подбежал к воде и долго рассматривал, кто это плывет. А когда узнал Дынгая, радостно закричал: — Батькафу! — Батькафу! — ответил Дынгай. Никифор подал ему шест. Василий Карпович ухватился за него и сильно подтянул к себе. Оморочка тотчас же врезалась в песчаную отмель. Мы сошли на берег, поздоровались, сели у костра. — Что-то огонь у вас совсем слабый, — сказал Дынгай, — наверно, уже отчаевали? — Однако, мало-мало отчаевали, — ответил старик таким тоном, что можно было понять: он не прочь почаевать еще раз. Он выколотил трубку, набил ее свежим табаком, раскурил. — Не слыхал, что там говорит Петрович: много ракушки примут или мало? — Сергей Петрович говорил, чтобы ловили. Сколько выловим, столько и примет. Наверно, из Биробиджана заявка на перламутр пришла. А как ловится ракушка? — Хорошо, — ответил по-нанайски Аким и обратился к Никифору: — Слыхал? Петрович говорил, чтобы ловили. Но Никифор промолчал. Он, казалось, был даже недоволен советом директора заготконторы — Сергея Петровича Слонова. — Лучше бы билет на отстрел изюбря взял. Панты всегда берут, — немного погодя сказал он. — А ракушку — сегодня требуют две — три тонны, а завтра ее, гляди, и вовсе не берут. А ты сиди тут, думай-гадай... — Ничего, Никифор, не горюй, — попытался его успокоить Петухов. — Чем за изюбрем с одним билетом по тайге рыскать, лучше ракушки побольше выловим. — Я, однако, за изюбрем долго не рыскаю, — с некоторой обидой в голосе заметил Никифор. От Николая Ивановича Петухова я после узнал, что такая неопределенность — сегодня берут ракушку, а завтра вдруг не берут — очень лихорадит артель. Если уж настроился ловить жемчужницу, отправился в глубь тайги на студеную речку, отыскал место побогаче, то хочется и поработать подольше, чтобы и государству польза была и себе выгода. За килограмм чистой ракушки платят пятьдесят копеек. В день ручной драгой можно выловить не меньше пятидесяти килограммов, а когда посчастливится, то и добрую жемчужину найти, ведь каждую ракушку открываешь, очищаешь от мяса моллюска, просматриваешь, нет ли у него в мантии перла. — Ведь жемчуг, как я слышал, не принимают, — значит, выходит, для собственного удовольствия добываете его? Николай Иванович смеется: — Все-таки драгоценность. Может быть, когда-нибудь и до него очередь дойдет, ведь должен в конце концов возродиться жемчужный промысел. Вот дедушка Дятала еще помнит, как здесь на Гаиле жемчуг промышляли. Верно, Аким Иванович? — Помню, конечно, однако, давно дело то было. — А нынче за жемчужницей не приходится, как бывало, нырять. Ручной драгой действуем. Скоро увидите, как мы ее приспособили. А ведь было время — ныряли. И мне приходилось. Повесишь на боку сумочку, наберешь побольше воздуха в легкие и кинешься с лодки в воду. Выдернешь со дна ракушку, забросишь ее в сумочку, за другой кидаешься, а если хватает воздуху, то и за третьей. Больше трех ракушек, однако, сразу не брали. Воздуха не хватало... — Как же вы без руки так ловко действовали? — спрашиваю я, пораженный его рассказом. Петухов улыбается: — Приспособился. Главное, чтобы легкие были здоровые, а остальное уж не так сложно. А у меня они, слава те господи, как кузнечные мехи. Прежде, — Петухов улыбается, — бывало, ныряли... — Чего там! Можно и сегодня мало-мало понырять, — отзывается Никифор, немного повеселевший. На вид молодому нанайцу года двадцать три. Лицо у него круглое, красноватое от загара, с черными, широко расставленными глазами, порою задумчивое, даже несколько замкнутое. Никифор беспрерывно курит; кажется, что он чем-то недоволен. А причина его недовольства, как я после узнал, была в том, что перламутр приходилось заготавливать от случая к случаю, и промысел этот в конце концов превратился в чисто любительский. В студеных реках, в тайге, запасы даурской жемчужницы огромны. Николай Иванович говорит: — Вот если бы возродить жемчужный промысел! При нынешней технике можно добыть много ракушки. А за последние годы перловицы прибавилось. Посмотрите на отмели — всюду ее следы. Романтический промысел, увлекательный, один из благороднейших на Земле! Давайте возродим его. Семья Петуховых переселилась на Дальний Восток из Орловской губернии. В 1916 году, отслужив службу в Уссурийском пехотном полку, Иван Иванович Петухов решил остаться в этом полюбившемся ему крае. Он съездил на родину, справил дела и, взяв жену и двух ребятишек, вернулся на Амур. Сперва Петуховы жили под Хабаровском, а когда Иван Иванович получил должность лесного объездчика в таежном районе долины реки Кур, то переехал в Шаманку — небольшое селеньице, где жили русские и нанайцы. С тех пор Петуховы пустили здесь глубокие корни. Николай, старший сын, десятилетним парнишкой уже пристрастился к охоте и рыбной ловле, а когда он увидел, как нанайские ребятишки ловко ныряют за даурской жемчужницей, то быстро вошел к ним в компанию. Однажды он принес матери две белые как снег жемчужинки, и мать не поверила, что их добыл со дна реки ее Николенька. Но дружки-нанайцы подтвердили, что он говорит правду. — Сам он с лодки кидался, тетя Катя, он уже не хуже любого из нас ныряет за ракушкой... — Как это кидался с лодки? — испуганно всплеснула руками Екатерина Дмитриевна. — Так ведь утонуть в два счета можно. Господи, что за напасть такая — с лодки кидаться в воду! С годами нанайцы приучили русских новоселов не только ловить даурскую жемчужницу, но и выслеживать в тайге пантовых изюбрей и заготовлять дорогую кору амурского бархата. Зимой шли они вместе на добычу пушного зверя и даже обкладывали медвежьи берлоги. Со временем русские уже ни в чем не уступали нанайцам, и это еще больше укрепило дружбу между ними. Словом, Петуховы были из тех, кто всем сердцем полюбили Дальний Восток. С фронтов Великой Отечественной войны Николай Иванович вернулся, как я уже говорил, без руки, инвалидом. Но не хотелось ему, еще полному сил, сидеть на пенсии — скучно. Привыкший к труду, влюбленный в свой таежный район, он быстро вернулся к работе. Правда, вначале друзья сомневались, справится ли он с одной, да еще левой, рукой. Но когда разделся, повесил на боку сумочку и нырнул с лодки в студеную реку, то друзья поняли, что Петухов еще силен ловить перловицу. А после, когда стали ручную драгу применять, и вовсе не отставал от других. Простая штука — драга, а ведь как ловко с ней! Сделана она в виде грабель с сильно загнутыми внутрь острыми зубьями, а внизу прилажен сачок. Насаженную на длинный шест драгу погружают до самого дна реки; лодка медленно тащит ее за собой, и зубья захватывают торчащие в наклонном положении ракушки и опрокидывают их в сачок. Аким Иванович Дятала был уже в преклонных годах, лет за семьдесят, но сохранил бодрость и энергию. Маленький, сухонький, на коротких, немного кривых ногах, он казался несколько суетливым и вовсе не имел степенного, стариковского вида, очень характерного для нанайцев. Его широкое лицо с редкими следами оспы было сильно обожжено солнцем и обветрено. Глубокие темные морщины спускались по щекам до самой шеи. Глаза у него были небольшие, острые, с чуть заметной раскосостью. Правда, на белках уже переплелись кровавые жилочки, что свидетельствовало о том, что Аким Иванович в свое время много нырял за даурской жемчужницей. Дятала прожил всю свою жизнь в тайге. Он и ловец жемчуга, и охотник за пантами, и кородер, и искатель женьшеня. Все тайны природы познал старик и читал ее, как книгу. По самым, казалось бы, мельчайшим приметам он с исключительной точностью предсказывал погоду. Аким Иванович чем-то смахивал на арсеньевского Дерсу. Дятала носил синие дабовые штаны, заправленные в мягкие олочи из сохатиной кожи, сатиновую рубаху с вышитым наискось орнаментом; а темные, с редкой сединой волосы, собранные на затылке в короткую косичку, были повязаны у него по-бабьи тряпицей, и узелок приходился на левом виске. Дятала уже не ловил жемчужниц. Когда Дынгай, Никифор и Петухов расселись по своим лодкам и отчалили от берега, Аким Иванович принялся кипятить воду в котле, чтобы без всякой задержки, когда они вернутся, начать обработку ракушки. Подле костра, в траве, уже лежала довольно большая горка вываренной и очищенной перловицы. Я спросил Дятала: — Аким Иванович, много нашли сегодня жемчужин? Он поднял на меня свои маленькие острые глаза, слегка улыбнулся. — Были, наверно, штук десять. — И хорошие, крупные попались? — На вот, погляди. — Он достал из глубокого кармана брюк узелочек, развязал и показал мне горсточку мелких, как крупинки, жемчужин. Лишь две или три были величиной с вишневые косточки. Но по цвету они были очень разными — от снежно-белой до розовато-бирюзовой, а когда все эти цвета перемешались, то получилось очень красиво. Старик и сам залюбовался яркой игрой цветов и долго держал жемчужины на своей смуглой ладони. Лодки Никифора и Дынгая стояли рядом. Не давая им уйти по течению, нанайцы немного притормаживали шестами. Они почти одновременно погрузили драги и несколько минут водили их по дну реки. Потом вытащили из воды, опрокинули сачки над лодкой. Было слышно, как падали на звонкое днище грузные ракушки. Метрах в десяти от них работал Петухов. Он притормаживал свою лодку ногами, свесив их с борта в воду, и одной рукой погружал и вытаскивал драгу. Правда, ему было трудно опрокидывать сачок, он тратил на это много времени, но движения его были четкими, неторопливыми. С середины реки раздался веселый голос Никифора: — Я, однако, поныряю! Он быстро сбросил с себя одежду, повесил на бок сумочку, уселся верхом на корму, склонился, глянул в воду и вдруг ринулся вниз головой. Тотчас над ним разошлись волнистые круги и сразу же сомкнулись. Когда через минуту—две Никифор вынырнул, то вынул из сумочки две ракушки и бросил в лодку. Набрав побольше воздуха, он снова пошел под воду. Так он нырял три раза подряд. Заметив, что лодку снесло течением, он кинулся за ней вплавь, ловко работая руками, и лицо его было иссиня-багровым от жуткого напряжения и недостатка воздуха. Догнав лодку, он с трудом взобрался в нее, тяжело дыша. — Устал? — крикнул я ему. — Мало-мало есть. Отдохну немного и еще поныряю! С берега было трудно следить за удивительной работой ловцов даурской жемчужницы, я попросил у старика Дятала его лодку. — Бери, чего там! — почти ласково сказал Аким Иванович и помог мне столкнуть лодку на воду. Я подплыл к Никифору в тот момент, когда он только вынырнул из воды. Лицо его на этот раз выглядело страшно. Он жадно глотал воздух и не мог надышаться. — Что с тобой, Никифор? — спросил я, решив, что ему очень плохо. Он грустно махнул рукой и упавшим голосом произнес: — Попал, знаешь, в улово. Чуть не закрутило меня там. — Зачем же было нырять в таком опасном месте? Он поднял на меня уже немного посветлевшие глаза: — В улове самая добрая ракушка попадается. Хотел тебе на память жемчужину подарить, все-таки далеко заехал к нам в тайгу. Сюда редко кто из большого города приезжает, а ты собрался и приехал. — Почему в улове самые хорошие ракушки? — Точно не знаю, однако, мне уже приходилось в уловы попадать, там я самые дорогие ракушки брал. — И были в них жемчужины? — Были, и всегда, знаешь, такие добрые, что беда. А однажды такая попалась — чистая, светлая жемчужинка, и солнце так здо́рово в ней заиграло, что глазам стало больно, честное слово, паря...
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!