– Мне нужна только ты. Она пристально поглядела на него: – Когда речь об экспериментальной работе, шутить не стоит. – Я не шучу. – Ты не забыл прошлое? Белизариус покачал головой. – Я встречался с другими женщинами. Но никого из них не полюбил. – Надо было постараться. – Ага, наверное. – И зачем тебе встревать между правительствами, Бел? Тебе незачем становиться преступником. Возвращайся домой. Белизариус выключил голограмму. – Я не могу вернуться домой, Касси. – Что с тобой не так? – Что со мной не так? Белизариус задумался. Ему хотелось выплеснуть свой гнев на этот идиллический мир, по которому он так тосковал, и не хотелось одновременно. Он наклонился ближе. – Они сделали меня неправильным, Касси, – хрипло прошептал он. – Кто? – Весь проект. Они напутали с инстинктами. Мое любопытство не менее сильно, чем инстинкт самосохранения. Я могу входить в фугу быстрее всех, но не могу из нее нормально выйти. Квантовый интеллект переписывает мои приказы. Меня выводит из фуги лишь сильнейший жар, и каждый раз квантовый интеллект держится все дольше. Когда я нырну в следующий раз, он не отпустит меня, а потом уже будет поздно. Я умру, Касси. У него колотилось сердце. Он не рассказывал об этом никому. Кассандра выпрямилась и протянула пальцы к его лицу. Потом передумала и положила руки на колени. – Бел, они могут исправить это. С надлежащим оборудованием и наблюдением они это исправят. И тут весь гнев, скопившийся в нем по отношению к проекту Homo quantus, вырвался наружу. Он пытался сдержаться, но она же его просто не слышит! – Я уже с этим справляюсь! – прошептал он. – Каждую секунду я сдерживаю инстинкт, который заставляет меня делать то, что мне навредит. – Тебе незачем сопротивляться. Они помогут тебе справиться. Белизариус с трудом находил слова. Их разделяли пространство, опыт и представления, слишком огромные. Ее оптимизм по отношению к проекту бесил его. – Зачем с этим справляться, Касси? Сидеть здесь, размышляя о том, что на самом деле не имеет значения? Вокруг нас огромный мир, а мы себя от него отрезали. – Это ты себя отрезал, Бел. Жить во внешнем мире, с его людьми и его гадостями – не значит жить в реальном мире. Это всего лишь закономерности, алгоритмы и время жизни. А здесь мы можем проводить наши исследования. – Ни фига не можем. Кучка инвесторов и генетиков решили, что нас надо наделить этими инстинктами. Проект взял на себя право принимать решения, принимать которые должны мы сами. Они находились в разных мирах. Он терял ее. Терял ее для дела, которым занялся. – Разве ты не свободен, Бел? Ты просто бегаешь от себя. – Мы настолько же свободны, как Племя Дворняг или Куклы. Кассандра скривилась. – Как отвратительно. – Если еще до нашего рождения другие люди определили, чего мы будем желать и что нас будет радовать, мы такие же, как Куклы. – Я люблю то, что я есть, Бел, – сказала Кассандра. – Я люблю математику! Я люблю вглядываться в космос так, как не способен никто из обычных людей. Как способен делать ты. – И на что тебе то, что ты узнаешь, Касси? Homo quantus – баловни, лишь пассивно воспринимающие информацию. Пройдет двадцать лет, и ты не изменишься. Она крепко сжала губы и кулаки. – А чем станешь ты, Бел? Ты двенадцать лет бегал от самого себя. И еще двенадцать лет бегать будешь. – У меня есть это, – ответил Белизариус, поднимая руку с кремниевой полоской в ней. – На Гаррете никогда такого не будет. Вы будете вечно прокручивать в голове теории. Я не потерял того, что люблю, но обрел контроль над инстинктами. – Это звучит ужасно, – сказала Кассандра. Казалось, мир вокруг них зашатался. Разговор уходил в сторону. Воссоединение, о котором он так мечтал, было на грани краха. Белизариус заговорил тише: – Ужасно то, что я могу доказать, что твое любопытство запрограммировано, Касси. С помощью вот этой информации. Но я пришел не ради того, чтобы попытаться изменить тебя. Не ради того, чтобы ты меня изменила. На этой работе можно получить много больше информации. Пойдем со мной. Пожалуйста. Ее взгляд стал мягче. Белизариус продолжал держать в руке между ними кремниевую пластинку. – Нам придется напрямую взаимодействовать с Кукольной Осью, Касси. Я открыл способ прямого управления ею. Кассандра напряженно посмотрела на него. – Бел, насколько это опасно? Он видел, как в ней борются два инстинкта. Жажда знаний и инстинкт самосохранения. У нее инстинкт самосохранения немного сильнее. Будь он таким же, он бы до сих пор жил на Гаррете. – Ты знаешь, Бел, о чем я сейчас думаю? – Нет. – Меня не беспокоит, что ты, возможно, пытаешься воспользоваться чувствами прошлого. Не беспокоит, что то, что ты задумал, что бы это ни было, незаконно и опасно. Не беспокоит даже то, что, как мне кажется, ты меня дурачишь. Она намеренно сделала паузу, прищурив темные глаза. – Меня беспокоит, что ты мог подделать эти данные. Белизариус выпрямился. Он же такой же Homo quantus, как она. Заложенный проектом инстинкт пронизывал его жилы, искушая его, маня войти в фугу и понять. Кем она теперь его себе представляет? Он коснулся ее руки. Все еще горячая, после фуги. В кончиках пальцев закололо слабым электрическим током, ее и его. – Данные настоящие, Касси. И я тебя не дурачу. Если согласишься, будешь знать весь план. Она снова прищурилась, разворачивая руку и касаясь кончиков его пальцев там, где к поверхности кожи выходили углеродные нанотрубки, ведущие к их электропластинам. Особый род пульсации, интимный, совершенно не предусмотренный ни эволюцией, ни инстинктом продолжения рода. Затрагивающий потаенные глубины сердца, старомодный в своей невинности. Соприкосновение их пальцев длилось долго, будто долгий поцелуй. И она тяжело вздохнула. – Хотела бы я верить тебе, Бел, – сказала она. – Я согласна. 11 Альгамбра была главным городом Новой Гранады, но не ее столицей. Подобно странному политическому обычаю прошлого: с Бразилиа и Сан-Паулу, Квебеком и Монреалем, Бонном и Берлином, Энцелад-Сити и Титан-Хайв. Столицей Новой Гранады был Трухильо, чья экономика ограничивалась учреждениями трехпалатного парламента, объектами культуры и искусств и тюрьмой. Официально тюрьма именовалась Исправительной Колонией имени Сингха, но среди бедноты ее называли «Диккенсом». Здесь содержались должники, а также осужденные за подделку документов, нарушение контрактов, мошенничество в сфере инвестиций и страхования и нарушения патентного права. Система исправительных учреждений Англо-Испанского Союза производила на посетителей либо впечатление бодряще цивилизованной, либо – ужасающе грабительской. Приговор мог быть смягчен или отменен за изрядную сумму наличными или за передачу активов, таких как акции или рента. За исключением этого, корпоративные тюрьмы с радостью перепродавали закладные на приговоры, под умеренный процент, либо спонсорам, либо даже самим лицам, претендующим на досрочное освобождение. Посетители тюрем имели возможность приобрести разный уровень доступа, согласно совершенно прозрачному прейскуранту вознаграждений, тех, что конгрегаты назвали бы взятками. Просто у некоторых государств тюремный бизнес был налажен лучше, чем у остальных. Белизариус приобрел права доступа на уровне супервайзера, в него входили экскурсия с охраной, пятиразовое питание и бар. Заключенные производили еду и алкоголь прямо здесь, имея возможность зарабатывать деньги, подрабатывая официантами или сопровождающими, дабы оплачивать камеру, пребывание и воздух. Столы были застелены первоклассными скатертями, на которых лежали достойные их посуда и приборы, стояли аперитивы и закуски. Белизариус как раз разговаривал с тюремным сомелье, когда официант с натянутой улыбкой открыл дверь. Позади двери в нерешительности стоял мужчина в дешевой синтетической одежде. Он был выбрит, а зачесанные назад черные с сединой волосы были влажными. Посмотрев на Белизариуса и на изобилие стола, он нахмурился. – Права доступа на уровне супервайзера просто впечатляющие, – сказал Белизариус, делая жест в сторону стула. – Не хочешь попробовать их пино нуар? Уильям Гэндер медленно двинулся вперед. На вид ему было лет шестьдесят пять, светлая кожа, староевропейского типа. Встав у стола как вкопанный, он взял бокал с вином и осушил его до дна. Нахмурился, а потом протянул бокал официанту, который принялся аккуратно наполнять его. – Даже не думал, что еще тебя увижу, – сказал Уильям. Второй бокал он допил до половины. – Прилетел, чтобы вспомнить старые добрые времена? – Можно подумать, они были добрые!