Пашка наконец-то справился с костром, помог Сенька, присоединившийся к компании. Галочка в полнейшем трансе сидела на траве, ее обнимали и утешали Матильда и старший Лукин. Казимир куда-то исчез. Белгородской тоже было не видно. – А где Донателла? – спросил Ванька. – Мачеха передо мной не отчитывается, – буркнула Кристина и стала чужой. Терехин кожей почувствовал холод. – Штаны снимай, простудишься. На вот тебе… Криста швырнула ему полотенце и торопливо пошла в сторону завода. Он хотел ее окликнуть, но сил не было. – Ну и вали, злючка. Я же просто спросил. Что теперь делать – не ясно, – буркнул Ванька, стянул мокрые джинсы, накинул полотенце и перебрался ближе к костру. Только сейчас он понял, как продрог, зубы отбивали чечетку, по коже ползали мерзкие мураши. Терехин просушил волосы, растерся полотенцем, вытянул руки к костру и почувствовал, как блаженство разливается по телу. Человеческая психика – удивительно гибкая субстанция, блокирует негатив и радуется любой возможности расслабиться. Рядом в пруду свежий покойник, но это кошмарное обстоятельство совершенно не мешает получать удовольствие от жизни и наслаждаться теплом. Странная реакция на чужую смерть… Покойников Ванька дико боялся с детства. Когда умерла любимая бабушка, ужас отхватывал его от одной мысли, что увидит ее в гробу, а потом придется целовать покойницу в лоб на прощанье. Родители на похороны сына не взяли, чтобы не травмировать детскую психику, и он так обрадовался, что забыл о горе. И сейчас, когда нашел Родиона, чуть не захлебнулся от страха. Теперь страх прошел, в душе только легкая грусть. Вернулся Казимир в банном халате, с бутылкой красного вина, пластиковыми стаканчиками и пакетом с картошкой. Странный продуктовый выбор Казика никого не шокировал. Напротив, народ оживился. Шустро зарыли картофелины в костер. Выпили, не чокаясь, сосредоточенно, без лишних слов и панихиды. «Пикник на костях», – стучало у Ваньки в голове. После нескольких глотков красного стучать перестало, стало хорошо и благостно. О Буденом не говорили. Никому не хотелось нарушать мнимое спокойствие июльской ночи. О том, что скоро придет рассвет и спасатели извлекут из пруда распухшее синее тело, Терехин предпочел не думать. Перекусили с большим аппетитом, допили вино. Решено было отправить Галочку и Матильду спать. Лукин-старший вызвался проводить дам. Донателла так и не пришла. Криста не вернулась. Девчонка-то ладно, а вот директор проекта должна бы прийти. Ведь, судя по всему, реалити, едва начавшись, подошло к концу. – Где руководитель программы? – нахально поинтересовался Ванька у Лукина-старшего. – Прошу ее извинить. Донателла плохо себя почувствовала. На нервной почве у нее случился срыв. Я дал ей снотворное и уложил спать, – сообщил режиссер. – С утра решим, что делать дальше. – То есть в каком смысле решим, что делать дальше? – возмутилась Матильда. – У нас покойник тут! Надеюсь, вы вызвали милицию и спасателей? – У нас односторонняя связь с внешним миром, – пробурчал режиссер. – На территории установлены блокаторы сотовой связи, чтобы герои не могли воспользоваться мобильниками. Соответственно, мы тоже не можем никуда позвонить. Машины нет, по моей просьбе ее отогнали в Москву, чтобы местные не разобрали на запчасти. Идти несколько километров до населенного пункта ночью опасно и вообще глупо, потому как Буденому уже ничем не поможешь. Не паникуйте, продолжайте играть. С утра операторы начнут монтировать отснятый материал, узнают о трагедии, пришлют спасателей и соответствующие органы. – С утра? – изумился Ильин. – Почему только с утра? – У операторов такой же рабочий день, как у всех, – усмехнулся Лукин-старший. – Какого рожна этот дурень полез в пруд ночью?! – спросил Сеня, волком глядя на папашу, словно именно Лукин-старший утопил Родиона. – От безделья закинешь и коня на гору… – прошептала Галочка. – Что? – с недоумением спросил Лукин. – От безделья закинешь и коня на гору, – повторил Ванька. – Это что, подсказка Буденого? – Пользуйтесь, Родиону она уже не нужна, – усмехнулась поэтесса. – Антифраза. По-гречески – antiphrasis. От anti, против, и phrasis, речь. Употребление слов в смысле, прямо противоположном их настоящему значению, – отчеканил Пашка сквозь сон. Хлебников налопался картошки и, довольный, задремал у костра. – Без труда не вытащишь и рыбку из пруда? – перевел Терехин и озадачился. – Боже мой, неужели Родион решил, что граф Беркутов спрятал журнал в пруду? – изумилась Матильда. Ответ был очевиден, как и бессмысленность поступка Буденого. Журналист, раззадоренный миллионным призом, полез в пруд ночью в надежде найти конезаводческий журнал графа Беркутова, пока кто-нибудь его не опередил. – Позвольте, но это же бред! – застенчиво пролепетал Зебельман. – Возможно, граф вовсе не пруд имел в виду. С ним согласились другие участники, активно обсуждая идиотский поступок журналиста. Все, кроме Галочки. – Начало – голос птицы; конец – на дне пруда… – пропела она. – Дурашка Родион не дочитал. – А что там было? – полюбопытствовал Зебельман. Галочка лишь хмыкнула, дав всем понять, что не намерена полностью раскрывать карты. Григорий стал пунцовым и от сконфуженности принялся обгрызать заусенцы на пальцах. Он и за столом так делал. Ванька обернулся и посмотрел на пруд, на то место, где утонул Буденый. На берегу росла вековая береза, склонившаяся корявыми ветками к воде. Дерево возвышалось над зарослями ивняка. Возможно, это и привлекло Родиона. Журналист принял березу за указатель. «Начало – голос птицы»… Логика простая, на березе в XIX веке могли быть птичьи гнезда. Возможно, они и сейчас там есть, только в темноте не видно. – Конец – на дне пруда… – прошептал Ванька, снова чувствуя озноб. – Похоже, Родион нашел то, что искал. – Мы все скоро найдем, – всхлипнула поэтесса. – Неспроста это все. Неспроста. Граф злится. – Пойдем, милая, тебе надо отдохнуть. – Лукин-старший по-хозяйски обнял поэтессу и повел в дом. Следом, чмокнув Казимира, спать отправилась Матильда. Повар-миллионер сразу сник. Без Моти Казик чувствовал себя одиноким и несчастным. Затосковали и другие участники. Зебельман, свернувшись эмбрионом и положив ладошки под щеки, приготовился отойти в царство Морфея прямо на травке. Ильин отчаянно зевал и клевал носом. Пашка храпел, привалившись спиной к пню. Филарет медитировал. – Может, мы тоже спать пойдем, раз спасатели только утром приедут? – предложил Ванька. – Нехорошо. Поди, не собака, человек погиб, – пробасил Филарет, вернувшись наконец-то из нирваны. Художник затолкал в себя картофелину прямо с кожурой, подоткнул трусы, шагнул в пруд, пошарил руками в воде и выдернул из глубины тело журналиста вместе с утонувшим поваленным деревом, тиной и лягушками. Подтяжки отцепляли всем миром. Из строя выбыл только Хлебников, который, взглянув на труп, издал утробный звук и метнулся в ближайшие кусты. Ильин деловито осмотрел тело и сообщил, что Буденый мертв и смерть наступила в результате утопления, словно все вокруг сами не догадались. Ванька смотрел на покойника и поражался собственному цинизму. Ни страха, ни ужаса, ни сострадания он к умершему не испытывал – полнейшее равнодушие. Остекленевшие глаза Родиона смотрели в небо бессмысленно и глупо, хотелось встряхнуть утопленника и стереть дебильное выражение с его мертвого лица. Филарет закрыл Буденому веки, но идиотское выражение с лица журналиста не исчезло. Решено было до приезда милиции положить утопленника в ледник. Не оставлять же покойника на берегу! Благо продукты хранились в холодной комнате, а ледник соорудили на случай отключения электричества. Уставшие и отупевшие от последних событий мужчины разбрелись по своим логовам. Ванька тоже вернулся к себе, забрался в мешок, но спать катастрофически не хотелось. Глупое лицо Родиона, искореженное смертью, так и стояло перед глазами и отчаянно мешало уснуть, а сердце сжималось от острого чувства одиночества. Еще не рассвело, а воронье, словно почуяв беду, уже кружило над «Алым». Как хорошо, что они положили тело в ледник, иначе вороны с утра с удовольствием бы несчастным Родиком позавтракали. Воронье… Голос птицы… Конец на дне пруда… – Кар-тина! – Ванька усмехнулся, поражаясь простоте загадки. Забавно, он ведь раньше эту шараду знал. Совершенно точно граф не сам ее сочинил, а передрал из какого-нибудь журнала типа «Вестника Европы». Терехин напряг память, пытаясь вспомнить, как шарада заканчивается. «А целое в музее найдете без труда», – отчетливо всплыло в голове. Картина в музее. Если бы Родик дочитал подсказку Галочки до конца, то вряд ли сиганул бы в пруд. Замечательно! Кипарисы, пруд, музей, картина и загадочный мужик с окончанием на «он». Пора баиньки. Сосчитав дюжину слонов, овечек и ворон, Ванька отчаялся уснуть, выбрался из спальника, натянул сухие джинсы и отправился гулять по конезаводу. Ноги сами принесли его в правый флигель. Что он здесь забыл, Терехин не понимал, но тянуло именно сюда. За окнами занимался рассвет, но в коридоре, ведущем в кабинет графа и соседнюю комнату, было темно. Он прислонился ухом к дверям графских апартаментов – тишина. Офелия с Кристой спали, будить их было неловко. Собственно, он и не собирался никого будить, просто проверил, все ли хорошо. – Ванечка… – пропел вдруг недалеко русалочий голос. Терехин вздрогнул, отлепился от двери и уставился в серую дымку коридора. На него шло длинноволосое привидение в белом платье. Кровь застыла в жилах, пока призрак не подошел ближе. – Дона? – спросил Ванька, стараясь выровнять дыхание. – Блин, как вы меня напугали. Что случилось? На вас лица нет! – Мне плохо, – замороженно произнесла Донателла. – Понимаю, приятного мало… Чаю, может? Или Ильина разбудить? – Думаешь, помочь мне сможет только венеролог? – рассмеялась Белгородская. – Он не простой венеролог, а изобретатель вечных двигателей, – улыбнулся Терехин. – Вам, случайно, не нужен такой агрегат? – Забавный ты. Милый, славный мальчик, – улыбнулась Дона и погладила его по щеке. Ванька окаменел и совершил вращательные движения глазами, пытаясь определить место, куда встроены камеры. – Не напрягайся. В коридоре и у меня в комнате видеонаблюдение не ведется, – почувствовав его беспокойство, успокоила Донателла. – В кабинете графа тоже. Белгородский запретил. – Почему? – глупо спросил Ванька. – Чтобы не показывать грудь падчерицы на всю страну. Так что можно не париться и спокойно заниматься сексом. При слове «секс» кровь прилила к щекам, и Ванька обрадовался, что в коридоре темно, а на нем узкие джинсы. – Я тебя с Кристой имела в виду, – уточнила Донателла. В ее темных глазах плясали чертики. – Догадался, не дурак, – пролепетал Терехин. – Так как насчет чая? – А как насчет полтишка коньяка? – эхом отозвалась женщина. – Выпить хочу, но одна не могу. Пойдем, помянем несчастного Родиона. Надо же ухитриться так бездарно и глупо умереть… – Дона распахнула свою дверь и кивком пригласила его войти. Разве смерть бывает другой? – хотел возразить Терехин. Но вместо этого сказал: – Вообще-то утро уже… – В таком случае будем пить не коньяк, а шампанское! – торжественно провозгласила Донателла. И добавила будничным тоном: – Ну что ты ломаешься, как девственница? Не бойся. Никто не собирается покушаться на твою честь. Ты для меня не мужчина, а жених Кристины. Белгородская нахально врала. Терехин видел в ее глазах огонь, чувствовал сексуальную энергию и женский интерес к его скромной персоне, но совесть сразу притихла. Ванька бодро вошел и закрыл за собой дверь.