, куколка, куколка, - повторял Крип-марионетка. Его голос скрежетал как ржавый гвоздь по бетону. - Мою куколку зовут Рамона, и я буду играться с ней. Его деревянный пенис стал набухать, пока не стал таким же большим, как фонарь в руке Рамоны. Головка была розовая и блестящая, но это была не головка человеческого пениса, а пульсирующая кукольная головка, розовые пухлые губки которой раскрылись и произнесли писклявым голоском: “Ма-ма, ма-ма, ма-ма”. Рамона вся дрожала. Безумие приковало её к месту и ей захотелось истерически расхохотаться. Было ли это ужасно, или смешно, или и то, и другое, или ни то, ни другое, но её почему-то сильно трясло, а по спине и рукам ползли мурашки. Крип шагнул в её направлении, и не было никаких сомнений в его намерениях, точнее в намерениях Матушки Кроу: какой самый лучший способ унизить, осквернить и уничтожить Рамону, как не позволить сексуально озабоченной марионетке изнасиловать её? С Су-Ли это сработало. Рамоне хотелось отступить, но она заставила себя перебороть страх. Крип потянулся к ней, но она отбила его руку фонарём. Его рот скривился в гримасе, и он попытался вцепиться в неё когтями, но она была быстрее. Она с размаху ударила его фонарём прямо в лицо. Но он не упал. Он лишь раскачивался взад-вперёд, словно его удерживали невидимые нити. Он повернулся к ней, и его пальцы заскользили по её груди. Она снова ударила его фонарём, и он отскочил, возвращаясь назад как маятник, его оскаленный рот, казалось, сказал: “Ты тупая манда, я могу играть в эту игру всю ночь. Туда-обратно, туда-обратно. Ты устанешь, а когда устанешь, я схвачу тебя, потому что ты моя грёбаная игрушка, и я буду обращаться с тобой как с грёбаной игрушкой, моя милая маленькая куколка.” На самом деле Рамона слышала его голос в своей голове, и каждое слово, казалось, звучало всё громче. Она снова ударила его, когда он запустил руки в её волосы и выдернул прядь. Она оттолкнула его, и он снова нырнул в темноту, причем, казалось, быстрее, чем свет мог его выхватить. Он приводил в движение всю комнату. Все части тела кукол начали извиваться. Они хотели слезть со столов и освободиться от крюков. Она увернулась от него, и он захихикал пронзительным, радостным звуком. Он снова развернулся к ней, уставившись на неё своим единственным сверкающим глазом, который выпирал из глазницы, как утиное яйцо. Рот куклы теперь был усеян зубами, похожими на окровавленные рыболовные крючки. Гравитация должна была остановить его или, по крайней мере, немного замедлить движение, но не сделала ни того, ни другого. Крип-кукла вращался всё быстрее и быстрее как маятник, проносясь мимо нее. Она попросту не успевала уклоняться. Его пальцы царапали её. Головка его выпуклого ярко-красного пениса покусывала её. Игольчатые зубы стучали так громко, что ей казалось, она вот-вот сойдёт с ума. Когда он в очередной раз задел её, то выбил у неё из рук фонарь, и тот, потухнув, покатился под стол. Времени на то, чтобы вернуть его, не было. Он достал бы её в тот же миг, как только она попыталась бы это сделать. Теперь их было только двое. Она слышала, как он хихикает в темноте вокруг неё, но не видела его. Дверь была недалеко, но она знала, что не успеет добраться до неё. Крип-кукла появился из темноты с пронзительным звуком, как сова, ищущая мышь. Его пенис был твёрдым и сильно разбухшим, нацеленный на неё, как ракета класса "земля-воздух". Она проскользнула мимо него, и он хихикая исчез в темноте. Запаниковав, она бросилась к двери, а он набросился на неё, как акула, вынырнувшая из глубин, его пальцы разорвали рубашку и оставили глубокие борозды на спине. Когда он снова спикировал на неё, она отшатнулась и задела лампу с абажуром, отчего та начала раскачиваться взад-вперёд, дезориентируя тем самым Рамону и, как она надеялась, его. В попытке достать её он врезался в стену. Он издал рычащий звук, и когда он отскочил от стены, Рамона замахнулась пожарным топором. Удар пришёлся ему в голову, расколов лицо, и его кукольное тело тут же рухнуло на пол, невидимые нити были перерезаны. Рамона держала топор наготове. Крип самовосстанавливался. Он лежал между ней и дверью, и она собиралась пройти прямо сквозь него, но у неё не было ни шанса. Когда Крип встал, дверь позади него распахнулась... точнее была сорвана с петель, прихватив с собой добрую часть стены. Даже Крип не ожидал этого. То, что вышло через дыру в стене, было вершиной ужаса - Франкенкукла. Она вернулась. Отвратительная, гигантская масса извивающейся кукольной плоти, она вышла на дюжине ног, множество манекенов и кукольных лиц кричали и вопили в предсмертной агонии. Рамона узнала новеньких: Су-Ли, Чазза и Даниэль. Теперь Франкенкукла хотела Крипа. Он попытался убежать, но многочисленные руки рванулась в его сторону, как хорошо смазанные поршни, ногти и когти вонзились в него, разрывая на части. Крип кричал, когда её останки ассимилировались в общую массу. Затем его бледное лицо вновь высунулось наружу, присоединившись к другим призрачным лицам, которые свисали с груди существа, как распухшие полипы. Всё ещё сжимая топор, Рамона сделала отчаянный рывок за фонарём. Посмотри в лицо своим страхам. Преодолей их, - приказал ей голос. Не наделяй их силой. Но глядя на воющие, визжащие, ухмыляющиеся лица Франкенкуклы, это было не так-то просто. Они были похожи на фетишистские маски, злобные лица японских храмовых демонов. Некоторые из них были целыми, другие раскололись при рождении ещё одной головы, третьи делились, как клетки. И на каждую взрослую голову приходилась группа зародышевых, бесформенных шишек, растущих вокруг неё. Одни - с сосущими ртами, другие - с единственным глазом, а третьи были просто зубастыми голодными безднами. Рамона вернулась к нам, - сказал хор голосов, нестройных и стонущих, скрипящих и пронзительных, как трубы плохо настроенного церковного органа. – Достаньте её. Трон готов, пусть наша королева взирает с высоты. Как бы в подтверждение этих слов, две головы манекенов на самом верху существа разделились, чтобы показать Рамоне уготованное ей место. Думай! - приказала она себе. Должен же быть какой-то выход! Должен же быть способ победить эту тварь! Но борьба уже была почти проиграна. У неё был небольшой выбор. - Я убью тебя, - сказала она, пытаясь направить всю ненависть, разочарование и ярость, которые преследовали её с тех пор, как начался этот кошмар. “Я собираюсь разрубить тебя на куски.” - НЕТ, РАМОНА! ТЫ НЕ ДОЛЖНА ЭТОГО ДЕЛАТЬ! – сказали ей голоса. Рамона вся пылала от ярости. Франкенкукла сделала несколько неуверенных шагов назад, наткнулась на стол и опрокинула его. Щёлк-щёлк, щёлк-щёлк, щёлк-щёлк - стучали её многочисленные ноги. - Бедная, бедная Рамона. Посмотрите, как она одинока, как одинока была всегда. Никогда не могла довериться кому-нибудь, даже себе. Всегда растерянная, несчастная до глубины души, - насмехались голоса. - Посмотрите, какая она маленькая, хорошенькая, но маленькая, слабая и наполненная лишь тёплым воздухом. Её дразнили, и били в слабые места, причем довольно умело. Матушка Кроу знала, что населяет души её врагов, она знала, как выжать из них всё до последней капли, как грязную серую воду из губки. Образы Чазза заполнили её голову. Он был мудаком и ублюдком... и всё же она винила и себя, считала, что испортила их отношения случайно обронённым словом, не заметила неявной подсказки судьбы. Щёлк-щёлк, щёлк-щёлк, щёлк-щёлк. Франкенкукла теперь уже приближалась к ней, в то время как её собственный разум закрывался, как двустворчатый моллюск, когда она тонула в море неуверенности в себе и вины, которые делали её нерешительной и слабой, сомневающейся в том, кто она и даже что она такое. - Бедняжка, всегда такая одинокая. Ей нужно стать частью чего-то большего, и теперь ей представился шанс, - говорили голоса, больше между собой, чем с ней. “Мы будем любить её, мы будем защищать её, мы позволим ей присоединиться к нам.” - Но я не хочу, - выдавила она неуверенно. Чудовище было в ярости. Оно переворачивало столы и срывало полки со стен, раздавливая спадающие кукольные части на своём пути к Рамоне. И в этот момент слабости, когда её жизнь висела на волоске, она подняла топор и атаковала Франкенкуклу на свободной от обломков территории. Пасти широко открывались и кричали от ярости. Десятки новых кукольных лиц раскрылись как распустившиеся цветы, когтистые и смертоносные руки тянулись к ней. Топор задел тварь. Лезвие попало прямо в грудь монстра, расколов два лица и глубоко вонзившись в массу за ними. От Франкенкуклы отваливались конечности и головы. Вязкая струя горячей жёлтой жижи вырывалась из раны, обжигая лицо Рамоны и шипя при соприкосновении с полом. Множество агонизирующих ртов вопили от боли. А Рамона всё рубила и рубила, пока кукольные руки царапали её лицо и били, вырывая пряди волос и разрывая рубашку, пытаясь добраться до плоти, чтобы разорвать её и ассимилировать. Тысячи красных глаз выглядывали из этой массы, миллионы когтистых серых пальцев вцепились в неё, и дюжины голов широко раскрыли свои пасти и обдали её белой рвотой, которая имела консистенцию риса. Рамона сражалась, и Франкенкукла сражалась. Они рвали, били и царапали друг друга. Конечности отлетали, головы падали, пока топор не вырвали из её рук, и она оказалась притянута к пульсирующей массе, десятки чёрных языков-червей высунулись, как угри из глубоких морских пещер, чтобы вылизать её глаза из глазниц. Но она не сдавалась. Облепленная рвотой и жгучей жёлтой кровью, которая продолжала струиться из множества щелей, она была прижата к отвратительной опухшей плоти существа, пытавшегося похоронить её заживо в себе, в своей горячей пластиковой коже, в липком заражённом бульоне из тканей. Именно в этот момент она услышала, как что-то пульсирует внутри, и поняла, что это, должно быть, сердце твари. У машин нет сердца, но эта штука была не совсем машиной, скорее биомеханическим существом. Собрав последние силы, Рамона глубоко погрузила в неё руки, повреждая костяшки пальцев о шестерёнки и вращающиеся колёса, и почувствовала, как её руки сжимают мясистую пульсирующую массу размером и формой напоминающую футбольный мяч. Она оттолкнулась изо всех сил, выпадая из объятий чудовища вместе с его сердцем. - НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! - гремели голоса, отчего казалось вся комната затряслась. Сосуды и банки разбивались вдребезги, по стенам пошли трещины, а с потолка посыпалась пыль. Сердце было очень скользким, похожим на какой-то гнилой, разбухший чёрный помидор. ТУК-ТУК! ТУК-ТУК! ТУК-ТУК! Она попыталась разорвать его пальцами, но оно было резиновым и скользким, дико трепетало, как будто пыталось выпрыгнуть из её рук. ТУК-ТУК! ТУК-ТУК! ТУКТУКТУКТУКТУК… Когда шипящая, пузырящаяся масса Франкенкуклы приблизилась к ней, она бросила сердце на пол и подняла топор. Голоса закричали в последний раз, прежде чем лезвие опустилось и рассекло дрожащую мышцу, которая взорвалась жёлтой жижей, как переполненный водой воздушный шар. Франкенкукла закричала, шатаясь и врезаясь в предметы. Рамона схватила свой фонарь и топор и прошла через дыру, проделанную чудовищем там, где раньше стояла дверь. 53 У Лекса оставались считанные секунды. Находясь внутри смертоносного часового механизма, который был воплощением разума Кукловода, он знал, что единственный способ остановить его - вывести из строя эту машину. Это был единственный возможный выход. Когда Лекс почувствовал, что Кукловод уже близко, он стал искать что-нибудь, что можно было бы использовать для уничтожения механизмов. Должно же что-то быть. А потом он увидел это. Огромный четырёхфутовый гаечный ключ, который должно быть весил фунтов тридцать. Для Чазза было бы детской забавой размахивать чем-то подобным, но для Лекса, который всегда был худым, жилистым парнем, который никогда не мог набрать вес, независимо от того, сколько нездоровой пищи он съедал, это было похоже на размахивание огромным боевым топором. Лекс сжал гаечный ключ, наслаждаясь ощущением его тяжести. Не колеблясь, он замахнулся на первое, что увидел — шестерни. Ему показалось, что он услышал крик сверху, когда ударил первый раз, а затем он был уверен в этом, когда гаечный ключ выбил несколько шестерён, нарушив их калибровку, отчего они начали скрежетать и извергать хлопья металла и искры. Завыла сирена. Здесь, в самом эпицентре, это было похоже на сирену воздушной тревоги, оглушительную и ревущую, такую чертовски громкую, что он больше ничего не слышал. Он ещё раз ударил по шестерням, затем развернулся и опустил гаечный ключ на металлическую трубу, которая тут же зашипела от выходящего пара. Эти два несильных удара казались пустяком по сравнению с необъятностью машины вокруг него... но всё же они имели эффект. Фабрика вся задрожала. Её хрупкое оборудование подверглось нападению. Он был вирусом, который заражал всё её тело.