«Насколько я могу судить, главный вопрос, довлеющий над нашей сферой: какой контур активности в коре головного мозга позволяет времени течь именно так, чтобы у нас возникало субъективное ощущение увеличения количества тактов? При каких обстоятельствах было бы возможно существование модели распознавания образов, индуцирующей более упорядоченное поведение? Я твердо уверен, что такая модель может проявляться в действии, что два высказанных мною положения каким-то образом сочетаются в единое целое. Но на данный момент я не знаю, как к ней подобраться». «Я не уверен, что у нашей проблемы вообще найдется решение. Мне не хотелось бы оставлять вас во власти убеждения, что я вообще не имею понятия о том, что происходит в процессе таймирования. Но я и вправду не могу сказать ничего конкретного, так как у меня нет четкого представления о том, как мозг определяет длительность временных отрезков прямо сейчас». Далее Мэтелл сообщил, что хотел бы побеседовать с Меком и тогда он, возможно, сподобится на более оптимистичный ответ. «Может быть, Мек продвинулся дальше, чем я, к тому же он не разделяет моих упаднических настроений и более заинтересован в продвижении нашей модели, а я всегда предпочитаю указывать на проблемы, связанные с ее практическим применением». Через несколько дней я связался с Меком. «С точки зрения физика эти часы ужасны», – заключил ученый, уверяющий, что показания нашего внутреннего таймера непозволительно изменчивы. Ансамбли нейронов, которые входят в его состав, могут расходиться на десять, а то и двадцать процентов, не в пример циркадным часам, у которых вариация показаний составляет всего один процент, но в то же время, как заметил Мек, «циркадным часам недостает гибкости – они отмеряют только один-единственный интервал длительностью двадцать четыре часа». Часы Мека, напротив, демонстрируют потрясающую гибкость, оперируя широким спектром интервалов продолжительностью от нескольких секунд до нескольких минут, и по-прежнему проявляют инвариантность показаний, которая объясняет многие нарушения восприятия времени у лиц, страдающих шизофренией и болезнью Паркинсона. Это не выводится из теории линейного таймирования, однако основывается на ней в комплекте с модулями часов и памяти, «наделяя теорию „биологическим обоснованием“ – мы предпочитаем именно такую формулировку», – рассказал Мек. «Послушайте, – сказал ученый в конце. – Для других важно, чтобы я не поставил модель тактового генератора-манипулятора с ног на голову только из погони за новизной; в качестве эвристической модели она по-прежнему значима для когнитивной психологии. Если ваши научные изыскания не вынуждают вас выйти за рамки данной модели, можете спокойно ею пользоваться. Но в моем представлении ученым может считаться только исследователь, стремящийся разобраться в том, как работают те или иные вещи, особенно если речь идет о мозге. Я усматриваю свою задачу в том, чтобы с высоты многолетнего опыта в нашей сфере проявить достаточно догматизма и профессионализма в опровержении безумных идей о разных модальностях, множественности шкал измерения времени, упадке памяти и тому подобных предположений. Это отнимает много времени». * * * Когда мне вновь довелось побеседовать с Джоном Уэарденом, пролетела еще пара лет. Уэарден сообщил, что по большей части отошел от дел, но секунду спустя добавил, что на пенсии ему показалось «довольно скучно» и он снова начал преподавать. Уэарден вел несколько исследовательских проектов, но в основном он занимался тем, что помогал младшим коллегам проводить собственные исследования. Мать ученого умерла в возрасте девяносто одного года. Сам же он успел побывать в Египте и Южной Корее и заодно приобрел «пенсионный автомобиль» – «Порше», издающий предупреждающий сигнал, когда скорость превышает сто тридцать километров в час. Впрочем, Уэардена все еще волновали некоторые аспекты восприятия времени, и среди них не последнее место занимает вечный вопрос о причине ощущения ускоренного хода времени, которое с возрастом становится все сильнее. В числе многочисленных загадок, которые подбрасывает нам время, именно этот вопрос затрагивают чаще прочих, хотя он по-прежнему остается самым сокровенным и самым обескураживающим. В ходе экспериментов, которых было проведено несколько, не менее восьмидесяти процентов испытуемых утверждали, что время действительно ускорилось с тех пор, как они вступили в пору зрелости. «По мере того как мы стареем, тот же промежуток времени нам начинает казаться более коротким – это справедливо относительно дней, месяцев и лет, – писал Уильям Джеймс в «Принципах психологии», – относительно часов – сомнительно, что же касается минут и секунд, то они, по-видимому, всегда кажутся примерно одинаковой длины»[59]. Но неужели время и в самом деле летит, когда мы стареем? Как и всегда, ответ в значительной мере зависит от того, как мы понимаем время. «Это каверзный вопрос, – рассуждал Уэарден. – Что вообще имеют в виду, когда говорят, что время ускорило ход? Какие показатели следует измерить, чтобы получить правильный результат? Люди думают, что время проходит быстро, только потому, что кто-то так сказал, либо отвечают утвердительно, когда вы спрашиваете, ускоряется ли течение времени по мере старения: „Конечно же, время ускорилось!“ – но это не доказывает, что они правы. За людьми водится привычка всему поддакивать, не так ли? В действительности перед нами открывается совершенно неизведанная область, а ведь мы еще даже не подобрали адекватный инструментарий для овладения ею ни экспериментальным путем, ни посредством регистрации реальных событий». Проблему взаимоотношений времени с возрастом можно сформулировать по меньшей мере двумя способами. Чаще всего под этим подразумевают что-то вроде ощущения, что заданный промежуток времени сейчас заканчивается быстрее, чем в молодости. Допустим, что в сорок лет вам кажется, будто год прошел быстрее, чем в десять или двадцать лет. Джеймс процитировал Поля Жане, философа из Сорбонны: «Кто бы ни взялся измерить память пятилетиями, достаточно задать себе один-единственный вопрос, чтобы обнаружить, что последние пять лет пролетели намного быстрее, чем предшествующие. Попробуйте вспомнить последние восемь или десять школьных лет, они покажутся вам столетием. А теперь для сравнения попробуйте вспомнить последние восемь или десять лет своей жизни: они покажутся вам часом». В попытке дать объяснение своим ощущениям Жане более или менее успешно вывел математическую формулу: воспринимаемая длительность заданного промежутка времени обратно пропорциональна возрасту. Для пятидесятилетнего мужчины один год кажется в пять раз короче, чем для десятилетнего мальчика, потому что он составляет одну пятидесятую продолжительности жизни мужчины и только одну десятую продолжительности жизни мальчика. Предположение Жане дало начало серии аналогичных попыток объяснить чувство ускорения времени по мере старения, получивших название теорий пропорциональных соотношений. В 1975 году Роберт Лемлих, профессор химической технологии Университета Цинциннати в отставке, обновил формулу Жане. (В свое время Лемлих, возможно, получил большую известность как один из изобретателей технологии пенного фракционирования, которая заключается в очищении жидкостей от загрязняющих частиц посредством потока пены.) Исходя из предположения, что субъективно воспринимаемая длительность временного промежутка обратно пропорциональна квадратному корню возраста, Лемлих вывел такое уравнение: dS1/dS2 = √(R2/R1), где dS1/dS2 – относительная скорость течения времени по субъективным ощущениям по сравнению с несколькими годами; R2 – возраст субъекта в настоящий момент; R1 – возраст субъекта в то время. Если вам сейчас сорок лет, вам покажется, что год проходит в два раза быстрее, чем тогда, когда вам было десять лет, поскольку квадратный корень из частного 40/10 равен двум. (Лемлих педантично заметил, что его формула не учитывает продолжительного влияния психотравмирующих факторов и необычных переживаний.) Из уравнения следуют удручающие выводы. Строго говоря, к сорока годам при продолжительности жизни около семидесяти лет у вас пятьдесят семь процентов отпущенного срока, но, по данным Лемлиха, позади уже √(40/70) ожидаемой продолжительности жизни. (В интерпретации уравнения есть и положительный момент – согласно арифметике Лемлиха, у вас не должно возникнуть ощущения, что половина жизни уже прожита.) ПОКАЗАНИЯ НАШЕГО ВНУТРЕННЕГО ТАЙМЕРА НЕПОЗВОЛИТЕЛЬНО ИЗМЕНЧИВЫ. АНСАМБЛИ НЕЙРОНОВ, КОТОРЫЕ ВХОДЯТ В ЕГО СОСТАВ, МОГУТ РАСХОДИТЬСЯ НА ДЕСЯТЬ, А ТО И ДВАДЦАТЬ ПРОЦЕНТОВ Для проверки своего уравнения Лемлих провел эксперимент. В состав группы испытуемых вошли взрослые добровольцы, средний возраст которых составлял сорок лет, и тридцать один студент (средний возраст молодых людей, изучавших инженерные науки, равнялся двадцати годам). Испытуемых просили определить, насколько, по их мнению, ускорился или замедлился ход времени по сравнению с двумя другими жизненными этапами, когда возраст каждого из респондентов был равен половине и четверти текущего возраста. Почти все участники эксперимента ответили, что на момент опроса время текло быстрее, чем в ранние периоды жизни. Через несколько лет Джеймс Уокер, психолог из Университета Брендона в Манитобе, получил похожие результаты, опросив группу студентов старших курсов, средний возраст которых равнялся двадцати девяти годам. Испытуемым задавали вопрос, насколько изменилось их субъективное восприятие продолжительности одного года по состоянию на сегодня в сравнении с ощущением продолжительности года в прошлом – когда возраст респондентов составлял половину и четверть прожитых лет. В итоге семьдесят четыре процента респондентов сообщили, что время текло более медленно, когда они были младше. С 1983 по 1991 год Чарльз Джоуберт, психолог из Университета Северной Алабамы, провел еще три аналогичных исследования, которые, по всей видимости, также подтвердили выводы Жане и Лемлиха. При подобном подходе, однако, вырисовывается одна проблема, связанная со значительной переоценкой возможностей человеческой памяти. Лично я не упомню, что я ел на ланче в прошлую среду, еще труднее вспомнить, каков был мой ланч на вкус – лучше или хуже, чем в позапрошлую среду. Каковы мои шансы сохранить точные воспоминания о куда более абстрактных переживаниях, включая субъективное ощущение скорости течения времени, которое было у меня десять, двадцать или сорок лет назад? Более того, еще Джеймс отмечал, что теории пропорциональных соотношений ничего не объясняют: по его мнению, формулировка Жане содержит «приблизительное выражение феномена», но «не раскрывает всех тайн». Джеймс полагал, что чувство ускорения времени с возрастом мотивировано «упрощением ретроспективы». В молодости почти каждое ощущение для нас внове, так что воспоминания о них не меркнут даже спустя годы. По мере старения мы попадаем во власть привычки и рутины и считаем это нормальным; ощущение новизны посещает нас все реже (потому что мы уже испытали все, что можно), поэтому мы едва ли замечаем течение времени, в котором мы пребываем в настоящий момент. В итоге, писал Джеймс, «дни и недели изглаживаются из памяти и более не принимаются в расчет, а годы наполняются пустотой и схлопываются». Мрачное предположение Джеймса относится к категории теорий, которые можно назвать теориями памяти, следуя примеру Джона Локка: мы судим о длительности минувшего отрезка времени по количеству запомнившихся событий, которые произошли на протяжении данного интервала. Период, полный запоминающихся событий, в ретроспективе покажется более продолжительным, тогда как временной отрезок, не отмеченный событиями, пролетит как один миг, оставив вас в недоумении, куда подевалось время. Известно несколько возможных способов, при помощи которых память может оказывать влияние на субъективное ощущение скорости времени. События, вызывающие эмоциональную реакцию, склонны выходить на передний план в наших воспоминаниях, как, к примеру, ваше четырехлетнее обучение в старших классах школы – первый выпускной, покупка первого автомобиля и сам выпуск, высвеченные в памяти множеством фотографий и памятных альбомов с вырезками – в представлении поглощенного заботами родителя вполне могут оказаться длиннее, чем усредненные четыре года из вашего прошлого и уж во всяком случае длиннее, чем последние годы вашей нынешней жизни, заполненные ежедневными поездками на работу из пригорода и обратно, беготни по делам и мытьем посуды. Кроме того, мы запоминаем отдельные этапы жизненного пути, обычно отрочество и годы между двадцатью и тридцатью, ярче других периодов – явление, известное как всплеск воспоминаний, которое может способствовать возникновению чувства, что определенный отрезок времени в прошлом длился дольше, чем сейчас. Гипотеза о том, что наша жизнь с возрастом запоминается хуже, чем раньше, произрастает из попыток объяснить разницу в восприятии времени, апеллируя к свойствам памяти. Тем не менее свидетельств, подтверждающих истинность данной гипотезы, крайне мало, и обобщенный опыт, по всей видимости, ей противоречит. Тот вечер, когда я познакомился с женой, запечатлен в моей памяти более отчетливо, чем первый поцелуй в летнем лагере. Я не помню, какая была погода или сколько мне было лет, когда я впервые сел на велосипед, но я хорошо помню ясный субботний день, случившийся весной пару лет назад, когда мне было сорок шесть лет: пробежав трусцой несколько метров, я отпустил седло велосипеда шестилетнего мальчишки и наблюдал, как он, виляя, уносится вперед по травянистому покрытию бейсбольного поля, впервые доверившись собственным силам. За свои пятьдесят лет я путешествовал, любил, терпел поражения и вновь собирался с духом, и все это время во мне крепло убеждение, что воспоминания о детстве и юности принадлежат кому-то другому или вовсе происходят из прошлых жизней, а все, что произошло со мной в этой жизни, случилось за годы, когда я женился и стал отцом. В то время на моих глазах росли и крепли два мальчика, и все, что казалось им в новинку, представлялось новым и мне; я как будто переживал все ощущения заново: азбука, сложение, вычитание, уроки фортепиано, четыре типа вопросов и футбольный мяч, аккуратно отправленный броском левой ноги точно в верхний правый угол сетки после долгих тренировок на задворках. По моим ощущениям, время и вправду ускорилось – оно определенно течет быстрее, но что я хочу этим сказать? За последние несколько лет чувство ускорения времени возникает чаще, чем раньше? Или чувство сжатия времени вызвано идентификацией с опытом переживания времени моих сыновей, который, похоже, менее отягощен заботами и суетой, чем мой собственный опыт? Едва ли мое время улетучивается только потому, что его содержание хуже запоминается, так что не исключено, что дело обстоит с точностью до наоборот: содержательное времяпрепровождение лучше запоминается, или запоминающихся событий становится больше, в результате чего я острее осознаю все потенциально запоминающиеся дела, которые мне хотелось бы сделать, но на них нет времени и никогда не появится. Ускорилось ли время с тех пор, как я стал старше? Может быть, меня попросту раздражает неизменная скорость течения времени, потому что его остается все меньше и оттого оно приобретает для меня особую ценность? Одной из первых попыток распутать клубок загадок стала исследовательская работа под названием «О возрасте и субъективно ощущаемой скорости времени», изданная в 1961 году, еще до публикации работ Лемлиха, и преподавшая хороший урок изменчивой науке. Исследователи заметили, что субъективному ощущению ускорения времени способствует одно важное обстоятельство – чувство занятости. «Что первично: занятость как таковая, которая, безусловно, имеет значение, – вопрошали ученые, – или возрастающая ценность времени в глазах занятого человека?» Исследователи набрали две группы испытуемых: сто восемнадцать студентов колледжей и сто шестьдесят взрослых людей в возрасте от шестидесяти шести до семидесяти пяти лет. Каждому участнику эксперимента вручили для ознакомления список, содержащий двадцать пять метафор: галопирующий всадник; убегающий вор; быстро плывущий челнок; поезд, набирающий скорость; волчок; всепожирающий монстр; птица в полете; космический корабль в полете; струящийся водопад; вращение бобины; марш ног; большое вращающееся колесо; заунывная песня; песок, гонимый ветром; старушка за прялкой; горящая свеча; низка бисера; распускающиеся листья; старик с посохом; бегущие облака; лестница, идущая вверх; ширь небес; тропа, ведущая через холм; океан, застывший в тишине; Гибралтарская скала. Участникам эксперимента дали задание оценить, насколько подходит каждая из метафор для «создания удовлетворительного образа времени», и отметить пять наиболее удачных определений цифрой 1, следующие пять – цифрой 2 и так далее, пока не останется пять самых неподходящих метафор с пометкой 5. Анализ результатов показал, что респонденты молодого и пожилого возраста ощущали время примерно одинаково: в обеих группах к числу самых точных метафор отнесли такие выражения, как «быстро плывущий челнок» и «галопирующий всадник», а среди наименее подходящих оказались фразы «океан, застывший в тишине» и «Гибралтарская скала». Произведя некоторые манипуляции со статистикой, изощренная сложность которых может возбудить подозрения у современного читателя, исследователи заключили, что люди старшего возраста при выражении своих ощущений склонны предпочитать динамичные метафоры статичным, а молодые люди, как правило, тяготеют к статичным образам. ПЕРИОД, ПОЛНЫЙ ЗАПОМИНАЮЩИХСЯ СОБЫТИЙ, В РЕТРОСПЕКТИВЕ ПОКАЖЕТСЯ БОЛЕЕ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНЫМ, ТОГДА КАК ВРЕМЕННОЙ ОТРЕЗОК, НЕ ОТМЕЧЕННЫЙ СОБЫТИЯМИ, ПРОЛЕТИТ КАК ОДИН МИГ Впрочем, в методологии исследований обнаружился вопиющий промах. Задавшись целью определить, какой фактор оказывает большее влияние на появление чувства скоротечности времени: уровень занятости или субъективная ценность личного времени, авторы рассуждали примерно так: если предположить, что занятость более принципиальна, тогда о стремительном беге времени должны сообщить молодые люди, ведущие более активный образ жизни, чем пожилые респонденты. Однако на деле о скоротечности времени говорят пожилые, следовательно, заключают исследователи, ценность личного времени имеет более важное значение, потому что «время пожилого человека истекает с приближением смерти». Тем не менее, сделав вывод, что «в старости человек не столь обременен делами и менее активен, чем раньше», авторы так и не озаботились предъявить нам доказательства. Единственной мерой субъективной ценности личного времени оказался порядок ранжирования метафорических образов. Как и многие другие попытки объяснить, почему с возрастом у нас появляется чувство ускорения времени, результаты проведенного исследования, мягко говоря, неубедительны и большей частью замкнуты на самих себя. Существует и другое, более простое объяснение загадки ускорения времени по мере старения: время на самом деле не ускоряется. Примите это как данность – в действительности время не ускоряется с возрастом, просто у нас складывается такое впечатление. Однако некоторые ученые склонны полагать, что даже само по себе впечатление иллюзорно. Иными словами, нам только кажется, что нам кажется, будто с возрастом время ускоряет бег. На первый взгляд, результаты многих исследований выглядели вполне последовательными: более чем две трети испытуемых – от шестидесяти семи до восьмидесяти двух процентов – сообщили, что в молодые годы течение времени ощущалось как более медленное. Если воспринимать субъективные ощущения буквально, следовало ожидать, что скорость течения времени с возрастом будет постепенно нарастать. Если в возрасте сорока лет год в среднем протекает быстрее, чем в двадцать лет, тогда во время анкетирования среди утверждавших, что время ускорило ход, сорокалетних респондентов насчитывалось бы больше, чем двадцатилетних. А если бы вы обратились к представителям обеих возрастных групп с просьбой охарактеризовать, как быстро прошел минувший год, сорокалетние респонденты чаще отвечали, что год прошел быстрее обычного. Безусловно, присутствовал бы некоторый разброс данных, но в старшей возрастной группе сообщения о чувстве скоротечности времени все равно встречались бы чаще. Однако цифры не подтверждают нашего предположения. Результаты опросов всякий раз показывают, что ощущение ускоренного хода времени в равной степени присуще всем возрастным группам: две трети респондентов старшего возраста уверяют, что сейчас время летит быстрее, чем в молодости, но то же самое утверждают и две трети опрошенных молодых людей. Доля респондентов, полагающих, что время ускорилось после того, как они стали старше, примерно одинакова во всех возрастных группах. (Впрочем, следует отметить, что остальные респонденты, которых среди представителей всех возрастных групп набралось не менее трети, заявляют, что не заметили ускорения времени ни с возрастом, ни в более молодые годы.) Результаты исследований оказались парадоксальны: почти у каждого человека независимо от возраста с годами возникает ощущение ускорения времени, из чего следует, что впечатление, если его можно так назвать, никак не связано с возрастом. Так что же происходит? Очевидно, что многие люди испытывают какое-то чувство, но что оно собой представляет? Путаница отчасти обусловлена формулировкой задач, которые ставят перед участниками экспериментов, побуждая тех задуматься о времени. Так или иначе, всем респондентам задают вопрос, на который невозможно дать ответ, заслуживающий доверия: как вы воспринимали течение времени десять, двадцать или тридцать лет назад? Действительно, если уж необходимо что-нибудь измерить, так только субъективно ощущаемую скорость времени по состоянию на данный момент, под которой лежит чуть более прочное основание. В общих чертах, ощущение ускорения времени в большей степени зависит от психологического состояния человека и в особенности от того, насколько занятым ощущает себя испытуемый, а не от возраста. Как выразилась Симона де Бовуар, «наш способ переживать свое существование в потоке времени изо дня в день зависит от содержания времени». В 1991 году Стив Баум, психолог из Медицинского центра Саннибрук в Торонто с двумя коллегами решили внимательнее присмотреться к гериатрическим пациентам. Исследователи опросили три сотни пожилых людей в возрасте от шестидесяти двух до девяноста четырех лет (среди которых преобладали пенсионерки еврейской национальности); половина опрошенных вела активный образ жизни, остальные были менее активны, причем многие из них постоянно проживали в учреждениях по уходу или в специально оборудованных помещениях для престарелых. Сначала испытуемым задали серию вопросов с целью оценки степени эмоционального благополучия и общей удовлетворенности жизнью. Затем каждому респонденту задали один и тот же вопрос: «Насколько быстро, по вашим ощущениям, сейчас проходит время?», предложив выбрать один из трех вариантов ответа, обозначенных цифрами 1 («быстрее»), 2 («примерно так же, как всегда»), 3 («медленнее»). При этом не уточнялось, какой интервал времени имеется в виду – неделя или год; также было не вполне ясно, к чему относятся определения «быстрее» и «медленнее» (быстрее или медленнее – чем что или чем когда?) Тем не менее результаты опроса были сопоставимы с данными других исследований: шестьдесят процентов опрошенных заявили, что течение времени ускорилось. Помимо прочего, лица, сообщившие об ускорении времени, в среднем были активнее ровесников, находили свою жизнь содержательной и утверждали, что ощущают себя моложе фактического возраста. При этом тринадцать процентов опрошенных в сущности считали, что время замедлило ход, причем среди них чаще, чем в других опросных группах, встречались лица, обнаруживающие явные признаки депрессии. «Субъективное ощущаемое время с возрастом не ускоряется», – заключили исследователи. Чувство ускорения времени, по их мнению, возникает скорее на фоне психологического благополучия. Самый веский довод против мнимой связи чувства ускорения времени с процессом старения изложен в трех исследовательских работах, датированных последним десятилетием или около того. В 2005 году Марк Виттманн и Сандра Ленхофф из Университета Людвига Максимилиана в Мюнхене опросили пятьсот немцев и австрийцев в возрасте от четырнадцати до девяноста четырех лет, разделив респондентов на восемь возрастных групп. Анкета содержала следующие вопросы: Как вы оцениваете обычную скорость течения времени? Как быстро, по вашему мнению, пройдет следующий час? Как быстро прошла минувшая неделя в вашем представлении? Как быстро, на ваш взгляд, прошел минувший месяц? Как быстро, по вашим ощущениям, прошел минувший год? Как быстро, по-вашему, прошли последние десять лет? К каждому вопросу прилагалась пятибалльная шкала с вариантами ответов от «очень медленно» (–2) до «очень быстро» (+2). И вновь, не в пример ранним работам, исследователи не удосужились уточнить у респондентов, как они ощущают скорость течения времени на данный момент по сравнению с каким-нибудь периодом из прошлого. Вместо этого людей разного возраста расспрашивали о том, какой им представляется скорость течения разных интервалов времени исключительно по состоянию на сегодняшний день. Результаты исследования были вполне очевидны: во всех опросных группах среднее оценочное значение скорости времени по каждому из промежутков составило 1 (то есть «быстро»); между ответами представителей разных возрастных групп не оказалось статистически значимых различий, и мало было видно, что пожилые люди больше, чем молодые, чувствовали ускорение времени. Небольшое расхождение обозначилось только по одному вопросу: лица старшего возраста чаще склонялись к мысли, что последние десять лет пролетели быстро, но влияние возрастного фактора выражалось достаточно слабо и достигало пика, по всей видимости, к пятидесяти годам. Все респонденты в возрасте от пятидесяти до девяноста лет и более заявили, что минувшее десятилетие прошло почти с той же скоростью, что и раньше (оценка «1»). Аналогичный эксперимент, проведенный в 2010 году при участии более тысячи семисот датчан от шестнадцати до восьмидесяти лет, выявил все те же закономерности. В очередной раз представители разных возрастных групп в среднем оценили течение каждого промежутка времени длительностью от одной недели до десяти лет как быстрое («1»). Выступившие в роли инициаторов опыта Уильям Фридман из Оберлинского колледжа и Стив Янссен, сотрудник Дьюкского и Амстердамского университетов, не обнаружили статистически значимой разницы между ответами представителей разных групп, за исключением небольшого численного превосходства лиц старшего возраста среди тех, кто расценивал скорость течения времени как высокую («1»). Как и в исследованиях Виттманна и Ленхофф, наблюдалась незначительная тенденция к большей распространенности чувства ускорения времени за последние десять лет прямо пропорционально возрасту – во всяком случае, зависимость сохранялась до достижения респондентами пятидесятилетнего возраста, после чего субъективные оценки скорости течения времени выравнивались. С незначительными расхождениями в данных Фридман и Янссен заметили, что результаты анкетирования были связаны не с возрастом, а с интенсивностью субъективного ощущения цейтнота, которое испытывали респонденты на момент опроса. Помимо вопросов о скорости течения времени, Янссен и Фридман также предъявляли испытуемым ряд заявлений, позволявших судить о степени выраженности чувства занятости: к примеру, «Нередко мне не хватает времени, чтобы сделать все, что нужно, или то, что хочется» или «Мне часто приходится спешить, чтобы гарантированно все успеть». Варианты ответов ранжировались по шкале от –3 («категорически не согласен») до +3 («полностью согласен»), а результаты опроса точно отображали восприятие времени: те, кто утверждал, что часы, недели и годы проходят «быстро» или «очень быстро», чаще сообщали, что чувствуют себя занятыми и не успевают выполнить все запланированные дела, намеченные на тот или иной день. В 2014 году исследователи повторили эксперимент с участием более восьмисот японцев всех возрастных групп и получили практически идентичные результаты. Все опрошенные говорили, что по их ощущениям иллюзия ускорения времени связана не с возрастом, а с дефицитом времени, что объясняет, почему люди любого возраста утверждают, что время ускоряет ход: по сути, только нехватка времени – единственное, что ощущается всеми практически одинаково. «Каждому человеку кажется, что время летит быстро в любом масштабе», – сказал мне Янссен.