– Готовность двигаться вперед в темноте. Кира подняла на нее вопросительный взгляд. – Вы напрасно улыбаетесь, – сказала Шишигина, хотя Кира не улыбалась. – И, между прочим, я бросаю курить. Избавляюсь от всех вещей, связанных с этой привычкой. – Со школой? – не удержалась Кира. – И со школой в свое время, – спокойно ответила Шишигина. – Но школы не жалко, а за эту вещицу переживаю. Она мне дорога как память о бабке. Пускай побудет у вас. Она протянула Кире длинную зажигалку в зеленом корпусе. – Это же пластик, – сказала Кира, рассмотрев неожиданный презент. – Разумеется, пластик! – Шишигина как будто даже оскорбилась. – Во времена вашей бабушки таких зажигалок не делали. – При чем здесь времена, Кира Михайловна? Бабка нещадно меня порола, когда заставала за курением дедовой папиросы. Как видите, это не помогло. 4 Кира шла по улице, теребя зажигалку в кармане. Эстафетная палочка, чтоб ее. Несколько раз она порывалась избавиться от дешевки, но в последний момент передумывала. Кира никак не могла определиться со своим отношением к Вере Павловне. Шишигина была деспотична и раздражительна, а временами откровенно груба; без конца курила, выпуская дым из ноздрей; была несправедлива и жестока к родителям учеников; мальчиков называла охламонами, а девочек профурсетками; имела любимчиков, которых изводила сильнее остальных. Кира следовала по пятам за директрисой, исправляя разрушения и ощущая себя маленьким строителем с лопаткой и ведром цемента, чей город облюбовал Годзилла. Она не могла понять, отчего дети продолжают ходить в их школу, когда есть другие. Более того, они явно чувствовали себя здесь неплохо. Постепенно Кира, как ей казалось, нащупала причину. Вера Павловна никогда не выходила за раз и навсегда установленные рамки. Она могла приложить охламона линейкой по плечу, но никогда – по затылку или пальцам. Кроме того, возле нее существовало устойчивое и очень сильное поле, распространявшееся на всю школу. Одним своим присутствием Шишигина сообщала миру незыблемость. Она транслировала в ноосферу недвусмысленный сигнал: «Рядом со мной вам будет плохо, но в целом – хорошо». К великому удивлению, Кира обнаружила, что примерно так и получается. «Зажигалку все равно надо бы выкинуть к чертовой бабушке». День образовался совершенно пустой, стоячий, как вода в дождевой бочке. И слава богу, подумала Кира, хватит с нас происшествий. Навстречу прошел начальник дежурной части, смерил ее немигающим змеиным взглядом. – Здрсссссть… – Евгений Игнатьевич, – сухо кивнула Кира. Каждый раз, встречая Павлюченко, она думала, что перед ней человек, который достиг пределов отпущенной ему омерзительности, но спустя каких-то два месяца Евгений Игнатьевич своим видом доказывал обратное. Он походил на сгнившую кряжистую колоду. Кира не могла отделаться от мысли, что когда Павлюченко встает со стула, из-под него расползаются червяки и жуки. По нему можно было объяснять детям про единство формы и содержания: Евгений Игнатьевич выглядел отъявленным скотом и им и являлся. Он, конечно, ничего ей не простил. Кира не питала иллюзий: Павлюченко не расквитался с ней лишь потому, что ему не выпало случая. – Кирмихална! Она обернулась. – Может, снова поднимете шум? – По губам расползлась улыбочка. – Гробик вскроем, то-се… Говорят, мамка в него куклу сунула, чтоб пустым не закапывать. Откупорим, – он выразил комическое изумление всем лицом, – а там эта проблядушка! Как ее… Куренная. Подтухла за четыре годочка! Вам, глядишь, медаль вручат. Хочется медальку-то, а? Киру скрутило от ненависти. Как в Беловодье могло завестись такое чудовище? И вокруг себя собрало подобных, разве что масштаб поменьше. И ведь не выгоняет его никто, мерзавца, все ругаются, но терпят, – то ли Завражного боятся, то ли не пойми кого. А может, привыкли: свой ведь упырь, прикормленный. – Вы бы не о медальке моей тревожились, Евгений Игнатьевич, – кротко сказала она, – а о цвете своего лица. Я вам как дочь врача говорю: этот оттенок свидетельствует о склонности к апоплексии. Между прочим, в случае кровоизлияния труп выглядит крайне неэстетично. А ведь вместо вас куклу в гроб не положишь. Павлюченко стал свекольного цвета. – Эт-то вы мне что, угрозами… угрозы?!.. Кира пожала плечами: – Побойтесь Бога. Я беспокоюсь о вашем здоровье, только и всего. Настроение у нее улучшилось. Упыри, подобные Евгению Игнатьевичу, панически боятся смерти. Бога в их мире нет, только дьявол. Значит – что после? Ад либо небытие. Потому они себе на земле так отчаянно выцарапывают персональный рай с кирпичным коттеджем и сторожевыми собаками: уверены, что нигде больше им его не обрести. Кира вышла на обрыв, но вместо того, чтобы повернуть к дому, спустилась к реке и обнаружила свою лодку лежащей на песке килем кверху. Старик храпел под брезентовым навесом. Пришлось его растолкать. – Воркуша, ты что, ремонтировал ее? – Она в порядке, Кирмихална! – прохрипел Воркуша. – Зачем тогда? – Я ей название придумал. Кира, нахмурившись, обошла лодку. На борту желтой краской было выведено «Иволга». – Это еще зачем? Ну что за глупости, ей-богу? Сторож уже растянулся на спине, разбросав руки. – Воркуша! – Иволга – по латыни ориолас, – сказал он, не открывая глаз, словно читая по книге. – Держится в густой кроне деревьев. Необщительна, встречается в одиночку, крайне редко – парами. Лицо Воркуши обмякло, и он снова захрапел. Кира покачала головой. Бог с ним, иволга так иволга, хотя и безымянная лодка ее вполне устраивала. Она сняла обувь и медленно пошла вниз по берегу. Неподалеку от этого места нашли платье Алины, аккуратно свернутое и прижатое камнем. «Что с ними делать? Два варианта: приучать бояться реки или приучать не бояться реки. По молчаливой договоренности был выбран первый путь, а надо бы второй. Учить их плавать именно здесь, отдавая себе отчет в рисках, – всех детей, без исключения, начиная лет с шести. Набрать тренеров…» Кира осеклась. Каких тренеров… Из взрослых горожан умеет плавать в лучшем случае каждый десятый, то есть нормально плавать, а не барахтаться в теплом озере, где ни течений, ни обрывистого берега, уходящего из-под ног. Если живешь рядом с опасностью, самое глупое – избегать ее. Двое детей за два года… Впереди показалась пристань. В это время дня здесь обыкновенно никого не было. Мужчина в кепке, с обветренным лицом, курил на берегу. – Прогулялись, Кира Михайловна? Она не могла вспомнить его, как ни пыталась. – Да, погода хорошая… Кира начала подниматься, но, пройдя десять шагов, обернулась: – Скажите, вы плавать умеете? Рыбак усмехнулся. – Нам зачем? Моторки редко переворачиваются. – Мало ли что случится! Допустим, все-таки перевернется. – Тогда каюк. – Что же спасательный жилет не купите? – Дорого… – Умирать, конечно, дешевле, – согласилась Кира. Оставшийся путь она растянула на полчаса. Удивительное ощущение, когда идешь никуда не торопясь; лучше только поход без цели. Напротив фотоателье толпились, хихикая, девчонки из выпускного девятого.