Под легкими сухими пальцами юного крайна сердце угомонилось, перестало извиваться от боли, воздух пошел в легкие, глаза открылись. Лампа выгорела, огонек едва теплился, и в кабинете было совсем темно. Луна исчезла. Небо затянуло наглухо. Резкий ветер, врывавшийся в комнату, давно выдул табачный дым и запах нагоревшего масла. Становилось холодно. – Пожалуй, пойду в спальню, – решил городской старшина. – Нет, – замотал головой Варка, – лежите. Вставать вам нельзя. – Лежите. А то на пути в спальню еще напоретесь на какой-нибудь острый предмет. Кинжал там или еще чего. Всякое бывает, – добавил Илка. – А вот я пойду прогуляюсь. По всему выходит, у меня дело в городе. Справишься без меня? – спросил Варка. – Придется, – мрачно согласился Илка. – Я смотрю, в этом городе нам опять не рады. Предатель на предателе сидит, предателем погоняет. Ты прав, надо наших предупредить. Рыжая дурочка только хихикать умеет. Твой черед прикрывать ему спину. Вспомнив про беззащитную рыжую дурочку, Варка заторопился. – Окно не запирай. Я вернусь еще. Дверь никому не открывай, даже если будут орать про пожар. В случае чего возьми господина Анджея под щит, а будут приставать – пообещай, что проклянешь их прямо не сходя с места. Душу заберешь и тому подобное. – Крайны не умеют проклинать, – заметил воспрянувший духом господин Анджей, – это все знают. – Конечно. Где уж нам, – усмехнулся Варка, стащил с головы венец, ужом вывернулся из кольчуги, стянул сапоги и исчез в темной пустоте, бесстрашно нырнув под начавшийся дождь. Илка высунулся наружу, но за окном уже не было ничего, кроме воды и ветра. Волосы сразу стали мокрыми, будто на голову опрокинули полный кувшин. – Улетел? – спросил городской старшина. – Да, – буркнул Илка и закрыл окно. Дождь молотил в стекло. Флюгер на ратушной башне, кораблик с крыльями, скрипел и гнулся под напором ветра. * * * Варка и рад был бы лететь, но вместо этого пришлось сползать по мокрой болтающейся веревке, потом почти в полной темноте пробираться по скользкой черепице. Низкое небо над головой кипело, как густая каша. Тучи закручивались над городом тяжелыми валами, ветер усиливался с каждой минутой, дождь накатывал волнами, с грохотом разбивавшимися о гребни крыш. Внизу, на улицах, тоже было неспокойно. Большой отряд стражи с чадящими под дождем факелами быстрым маршем спустился по Мостовой улице и растворился во мраке приречных трущоб. Второй отряд занял рыночную площадь, окружил здание ратуши. По крутой и узкой улице Королевы Цветаны от приречных трущоб в сторону городских казарм скорым шагом двигались какие-то люди. На солдат и стражников не похожи. Никакой формы. Но идут не толпой, а вроде строем. И выправка военная чувствуется. Варка всматривался, но так и не понял, кто это – свои или чужие. Похоже, умный Илка как в воду глядел. Враги в Бренне не только снаружи. Желание немедленно прикрыть крайну спину стало еще сильнее. В конце концов Варке надоело скользить и карабкаться. С облегчением шлепнувшись на залитую водой мостовую, он бросился бежать, разбрызгивая грязные лужи, утопая в растоптанной глине, одолел грязную тропинку под стеной, почти ощупью нашел вход в башню. Здесь, у выхода из колодца, остались крайн и Жданка. Окованная железом дверь была открыта. Да ее, похоже, лет двести не закрывали. Он изо всех сил уперся ногами в пол, руками и головой в тяжелую створку. Медленно, неохотно, с мерзким скрежетом ржавого железа по камню дверь начала закрываться. Варка захлопнул ее, наложил пудовый засов. По всему выходило, что не так страшно войско снаружи, как эти купленные князем Сенежским громилы внутри городских стен. Может статься, к утру и защищать будет нечего. Но, по крайней мере, в башню им теперь не попасть. * * * – Ну вот, лиха беда начало, – сказал крайн, подставив лицо дождевым струям. Жданка преданно кивнула. Зачем ее взяли с собой, она не понимала. Взяли, и хорошо. Разговаривает с ней господин Лунь, и прекрасно. – Знаешь, мой отец был облакопрогонником. Я его почти не помню, и, конечно, научить он меня ничему не успел, но кое-что я унаследовал. – Кем он был? – Одна ласточка погоды не делает, но один крайн вполне может. Конечно, это удобнее делать там, наверху… Жданка представила себе крылатых крайнов, таскающих облака по небу туда-сюда словно громоздкую мебель, и улыбнулась. – Но для этого мне нужна ты. Вся твоя мощь. Надеюсь, я смогу распорядиться ею. – Моя что? Крайн тяжело вздохнул. Пускаться в долгие объяснения ему не хотелось. – Сейчас ты захочешь, чтобы дождь усилился. Нам нужна буря. Штормовой ливень. Целые реки, океаны воды. Впервые в жизни ты можешь вытворять все что угодно. Давай, рыжая! Покажем им! – Покажем! Да здравствует дождь! * * * Варка, запыхавшись, поднялся по полуразрушенной лестнице, выскочил на площадку и стал свидетелем вопиющего безобразия. Босая, насквозь мокрая Жданка плясала на залитых водой каменных плитах, поднимая тучи брызг и распевая нечто невразумительное. Господин крайн вел себя поспокойнее, во всяком случае, не прыгал и не орал. Всего лишь стоял у парапета, устремив взор в небо, но с первого взгляда было совершенно ясно, вся эта свистопляска – его рук дело. Тучи закручивались над его головой в тугие узлы, ветер раздувал белые волосы. Он был там, в обезумевших облаках, свободный летун, танцующий с бурей. Глаза его смеялись, но рот был упрямо сжат. Бунтарь. Непокорный. Не сломленный. – А ты что здесь делаешь? – спросил он, не оборачиваясь. – Так это… когда мы сказали, что мы крайны, там не все обрадовались, – сообщил Варка. – Старшину ихнего, который город сдавать не хочет, сегодня отравить пытались. И по улицам ходят всякие. Вот я и подумал: надо предупредить, проверить, как вы тут. А у вас дверь нараспашку. И сами вы того… видать, сильно заняты. Может, вам помочь? – Присоединяйся, – весело сказал господин Лунь. – Послушай. Тебе понравится. Варка замер под дождем, напряженно прислушиваясь. Струи воды лупили по камню, ветер ревел над темным городом, бурлила, клокотала, билась об опоры моста норовившая выйти из берегов Тихвица. Музыка. Конечно, музыка. Не пляска, как он думал вначале, а безумный боевой марш. Пенье флейты, вопль медных труб, тревожные сигналы горна. Варка взмахнул руками, ловя ритм, и оказалось, что все эти трубы и горны послушны ему. Он может, он должен управлять ими. Громче, быстрей, тревожней. Вперед, на врага. Вперед и только вперед! А теперь… теперь барабаны. Барабаны ахнули так, что башня дрогнула до самого основания. – Осторожней! – рявкнул над ухом крайн. – Город спалишь! – Чего?! – заорал в ответ Варка. Барабаны были нужны ему, чтобы небесная конница неслась еще быстрее, не останавливалась, не уставала. Белая молния снова сорвалась с туч и пала на Бренну с трескучей дробью, с долгим тяжелым грохотом. Крайн стиснул его плечо: – Правильно. Все правильно. Только гроза нам ни к чему. – Так это что, я? – Ты, ты. Продолжай. Только осторожней. * * * Вечер был бы даже приятным, ясным и в меру прохладным, если бы не комары, собравшиеся со всей округи, полной болотин и сырых лугов, чтобы подкормиться за счет людей и лошадей князя Сенежского. Поэтому Аскольд Сенежский, старший сын и ближайший наследник князя Филиппа Сенежского, не стал любоваться стенами и башнями Бренны на фоне золотистого заката, а поспешил скрыться в палатке и завалился на походную койку, приказав поплотнее задернуть защитные сетки. Кабы не отец с его страстью к извилистым политическим ходам, уже два дня они могли бы спать в удобных постелях и есть что-нибудь получше, чем пропахшую дымом размазню из походных кухонь. Взять Бренну с наскока ничего не стоило. Но старому хрычу понадобились эти глупейшие переговоры. «Мы не захватчики, – внушал он своему сыну, – мы всего лишь защищаем народ Пригорья от посягательств известного своей жестокостью барона Сильвестра. Люди, оставленные крайнами без всякой помощи, должны сами стремиться под нашу сильную руку. Пойми, добровольное присоединение куда удобнее прямого захвата. И обойдется дешевле. Конечно, тебе не удастся поразвлечься, как ты любишь. Все выйдет тихо и скучно. Но что делать. Нужно чем-то жертвовать для блага государства». Обычно забота о благе государства оборачивалась очередной выгодной сделкой для князя Филиппа. Княжич Аскольд относился к таким вещам с пониманием. Пригорье – лакомый кусок. Владеть Пригорьем, не разоренным войной, намного выгодней. Ради этого можно пойти на жертвы, например, второй день валяться в жесткой постели, слушая комариный звон и урчание в желудке. Хорошо хоть, дождя нет и, судя по ясному закату, ночью не будет. Аскольд Сенежский ненавидел ночевки в мокрых палатках. Довольно натерпелся три года назад, в Поречье. Проснулся он оттого, что на голову сплошным потоком льется ледяная вода. Дождь был таким сильным, что полотно палатки не выдержало веса скопившейся влаги. Тут же, ведомый чутьем опытного воина, он скатился с койки, сжимая палаш. На освободившееся место немедленно рухнул главный опорный столб, увлекая за собой груду мокрого полотна. Отсыревшая ткань облепила княжича со всех сторон, стоял он по щиколотку в воде, а снаружи доносились вой, рев, дикое ржание испуганных лошадей и отчаянная ругань. От проклятой тряпки он избавился, тремя ударами прорубив себе дорогу на волю. Но лучше не стало. Полный мрак, ветер, тяжелый и упругий как мокрое полотно, и вода, вода повсюду, сверху и снизу, как будто Гусиный луг внезапно погрузился на дно моря. В глаза вонзилась яркая вспышка. В небе над Бренной встал белый столб молнии. На миг из темноты вырвались хлопающие на ветру полотнища сорванных палаток, вздыбленные обезумевшие кони, десяток солдат, пытавшихся бежать в этом хаосе из палок, веревок и взбесившихся лошадей. – Княжич! – заорал над ухом сотский, с вечера посланный проверить на всякий случай брод у Овсяниц. – Уходить надо! – Дождика испугался? – Тот берег ниже Бренны подмыло, в реку рухнул кусок саженей сорок, а там дубы в три обхвата, у Овсяницкого брода все застряло на перекате, потом из-под Бренны мусора нанесло. Реку как есть заперло. Вода уже поверх моста идет. Аскольд тут же представил себе обширный, ровный как стол Гусиный луг, который неизменно заливало обычным весенним паводком, и приказал трубить отступление. Может, его и протрубили, но это мало что меняло. Коня своего княжич отыскать не смог, так что бежать по колено, а потом и по пояс в воде прочь от Тихвицы, к лесистым Блошиным пригоркам пришлось на своих двоих. Глава 15