* * * Илка очнулся оттого, что Ланка, задыхаясь от слез, обнимала его за шею, гладила по голове и причитала тонким голосом: – Ой, да что же это! Что же теперь с нами будет?! Он умира-ает, а мы все пропадем… – Кто умирает? – спросил он, быстренько проверив, не болит ли что. Вроде ничего не болело. – Ва-а-арка, – последовал невнятный ответ. Варка? Туда ему и дорога. Впрочем, вслух он сказал другое: – Не бойся, не помрет. Подумаешь, побили. Отлежится. В первый раз, что ли… – Ой! – Ланка вдруг пискнула, отстранилась и уставилась на него, полуоткрыв нежный ротик. Надо же, как похудела за эти недели. Щеки совсем провалились, волосы нечесаные, лицо зареванное, но даже это ей идет. Ей все идет. Ланка замолчала, но плач не прекратился. В свете дрожащего красноватого огня Илка увидел не то кровать, не то лежанку. У лежанки, уткнувшись лицом в изголовье, скрученное из мерзких вонючих тряпок, тихонько скулила рыжая попрошайка с Болота. На постели, запрокинув голову, неподвижно лежал Варка, раздетый донага, пергаментно-желтый и такой тощий, что вздымавшиеся от тяжелого дыхания ребра выпирали как обручи на бочке. Беспомощно висела рука в жутких лиловых струпьях. Светлые волосы, предмет вечной Илкиной зависти, сбились в колтун и уже не казались светлыми и прекрасными. Над Варкой склонился некто черный, горбатый, страшный. Илке показалось, что он уже видел такое. Может, во сне? – Тихо! – прошипел этот страшный. – Сейчас никто не умирает и, будем надеяться, не умрет. Рыжая с Болота оторвалась от лежанки и уставилась на говорившего огромными, полными слез глазами. – Вы сами сказали, что у него грудная немочь, – послышался холодный отстраненный голос Фамки, – в Норах прошлой зимой только на нашей улице пятеро померло. – У вас в Норах трудно выжить даже здоровому, – проворчал горбун, – конечно, он болен не меньше недели и все переносил на ногах, не лечился. Опять же голод, страх, нервное истощение… – Чего-чего? – жалобно спросила рыжая. – Душа устала, – с тоской сказала Фамка. – Это ты голосом поешь. А он ради нас душой торговал. – До чего ты умная, госпожа Хелена, – хмыкнул горбун, – даже страшно делается. Тут Ланка наконец обрела утраченное дыхание и завизжала. – Ну что там еще? Горбатая тень стремительно обернулась, и над сидящим Илкой нависло существо из кошмара, крылатое чудовище, убийца Витуса. Ясно, растерзал Варку, а теперь его, Илкина, очередь. Илка стиснул зубы и подался назад, слепо зашарил за спиной в поисках какого-нибудь оружия. – О, – с легким удивлением протянул оживший кошмар, – а я думал – ты безнадежен. – Не подходи, – выдохнул Илка. – Где мы находимся? – криво усмехнувшись, поинтересовался крайн. – В башне Безумной Анны, – отрапортовал Илка. Привычка отвечать на вопросы проклятого Крысы въелась исключительно прочно. – Ну что ж. Могло быть и хуже. Илка был уверен, что хуже уже некуда, но тут с лежанки раздался хриплый напряженный шепот: – Пожар! Снег… Снег горит! Жданка, пулей домой! Тощее желтое тело изогнулось в приступе кашля. – Так, – сказал крайн, пристально глядя на Илку, – сейчас не до тебя. Ты, – длинный палец уперся в Фамку, – расскажи ему. – Все рассказать? – скривилась Фамка. – Все. Но без… э… подробностей. А ты сиди с ним, держи за ручку. Не дай ему снова уйти. – Почему я? – перепугалась Ланка. – Он вернулся ради тебя. Ты звала его, разве нет? – Ну… да. – Так держи его здесь. Впрочем, если тебе больше нравится водить его за собой как бычка на веревочке… Ланка в ужасе замотала головой. – Эй! – возмутился Илка. – О чем это он? Вы что, с ним заодно? – Видишь ли, – Фамка встала перед ним, сморщила острый носик, поджала губы, – мы не в башне Безумной Анны, мы не во дворце. Мы даже не в городе. * * * Илка брел, проваливаясь в снег почти по колено, протаптывал тропу. Фамка утверждала, что здесь до метели была наезжена дорога, но в это не очень верилось. Морозило, ветхая одежда почти не грела, но он вспотел и уже давно задыхался. Впрочем, задыхался он не столько от усталости, сколько от справедливого неутоленного гнева. Еще вчера сын городского старшины, перед которым заискивали приятели, побаивались учителя, с которым был вынужден считаться сам Главный мастер, – сегодня нищий сирота, до которого никому нет дела. Такой же, как прочее серое быдло. Все предали. Все. Родители позволили себя убить. Друзья-приятели преспокойно остались дома, в благополучном Липовце. Ланка… У этой, как всегда, на уме только Варка. Да и Фамка, курица убогая, как принялась рассказывать, так через каждое слово… Варка спас, Варка вылечил, Варка добыл еду… Того не понимает, что ради них, пустоголовых, красавчик-герой просто сжег себя, как свечку, с обоих концов. Лежит теперь, помирает. Выпили его досуха. А теперь только и ждут, чтоб всем табором взгромоздиться на шею Илке. Нет. Не выйдет. Хотя вот ведь, заставили. Погнали к какому-то Антону, и что обиднее всего, за лекарством для того же Варки. Вся жизнь в этой грязной, вонючей, насквозь прокопченной лачуге крутится вокруг Варки. То компресс на голову, то мазь на отмороженные места. Даже Крыса, который раньше Варку просто не выносил, и тот… Похожие на паучьи лапы пальцы крайна целый час отплясывали на тощей Варкиной груди странный беззвучный танец. Но и этого ему показалось мало. Полез в чуланчик, долго там возился, чем-то гремел и, наконец, вернулся с охапкой коротких веников. От веников пахло сырой трухой. – Старье, – ворчал крайн, – это еще моя мать сушила… выдохлось все. – Что это? – тут же влезла с вопросом любопытная Жданка. – Душица, – крайн отломил стебелек, растер его в ладонях, – ромашка, мята… В лачуге слабо потянуло сеном, медом, гудящими пчелами… или это гудела вьюга? Потом Фамка и Ланка носились как угорелые кошки, кипятили воду, готовили отвар, заставляли больного дышать над паром. Ничего не помогало. Героический красавчик валялся в жару, кашлял и самым жалким образом звал мамочку. На третий день метель стихла, и крайн решительно заявил: – Будем готовить овсяное молочко. Мне нужен медвежий жир, мед, молоко, мерка овса. Госпожа Хелена, пойдешь в Починок-Верхний. Дядька Антон – человек запасливый. – Даром он не даст, – вздохнула Ланка. – Деньги пока есть, – сумрачно отозвалась Фамка, – заплатим. – Ты, – на этот раз костлявый палец уперся в Илку, – пойдешь с ней. – С какой стати? – от всей души возмутился Илка. – Я-то тут при чем? – О, простите, господин Илм. – Губы крайна раздвинулись в змеиной улыбке. – Вы совершенно правы. С моей стороны это была дерзость. – Ил, ты что?! – округлила глаза Ланка. – Это же Пригорье. Здесь девушки без провожатых не ходят. – Нашей убогой провожатый не нужен. Она сама кого хочешь зарежет. – Надо будет – зарежу, – сухо согласилась Фамка, – дело не в этом… Тропинку придется заново протаптывать. Одному будет трудно. У нас вон дверь почти до половины замело. Откапывать нужно. – Я вам не нанимался. – Ил, это же для Варки… Он же помереть может… – Не моя печаль. Ланка обиженно заморгала длинными ресницами. – Давайте я схожу. Где мои валенки? – Жданка, сидевшая в ногах у Варки, завозилась, спихнула с колен пригревшуюся птицу, перегнулась вниз, отыскивая пропавшую обувку. – Хочешь на его место? – сварливо поинтересовался крайн. – Давно не помирала?