– Что это? Потемневшие глаза впились в Варку, вытягивая ответ. Варка, опустив голову, смотрел в пол. Провалиться бы сквозь этот пол, и чем скорее, тем лучше. Спасая жизнь крайна, он совсем забыл об утраченных крыльях. – Ну, – прошипел крайн, – говорите! Ланка тоже уставилась в пол, завесив лицо волосами. Умная Фамка юркнула за печку и забилась там в самый дальний угол. Жданка не удержалась и всхлипнула. Прозрачно-зеленые глаза затопил дикий смертный ужас. Крайн грубо оттолкнул Жданку, выпрямился без посторонней помощи. Слева рубаха вздыбилась неуклюжим кривым горбом. – Нет… неправда… я чувствую их… Варка сжал кулаки. Один из отцовских пациентов постоянно жаловался на боль в отрубленной руке. Лицо крайна успокоилось, подбородок взлетел вверх. Варка втянул голову в плечи. Сейчас в хижину ворвутся живые огромные крылья, пробьют крышу, по досточкам разнесут закопченные стены… Крайн без сил прислонился к печному боку, затылком прижался к теплым кирпичам. Глаза на пол-лица, переполненные недоумением и острой детской обидой. – Не может быть… – прошептал он, – я не отрекался… не предавал… не отказывался… крылья служат мне, пока я им верен… Варка протянул руки, пытаясь удержать, но опоздал. Раненый сорвался с лежанки, одним длинным движением преодолел пять шагов до порога, ударом плеча распахнул дверь и, раскинув руки, прыгнул вперед и вверх, так привычно, легко и уверенно, что Варке опять показалось: он взлетит, крылья развернутся, и воздух станет надежной опорой. Толкаясь, все бросились наружу. Кое-как обрезанные сизые космы разметались по промерзшей земле. Крайн лежал ничком на припорошенных снегом камнях, и снег под ним уже покраснел от крови. Общими усилиями возвращенный на лежанку, он сразу же отвернулся лицом к стене. Он плакал, костлявые плечи тряслись от рыданий. Варка робко заикнулся, мол, надо бы сделать перевязку, но не получил никакого ответа. Просто стоять и смотреть на эти дрожащие плечи, на руку в свежих ссадинах, впившуюся в край лежанки, на нелепый горб, вздымавшийся под тонкой рубашкой, было выше его сил. – Ну, я пошел, – бросил он Фамке, кое-как нахлобучил шапку и выскочил наружу. Через пять минут его догнала Ланка, тащившая за собой Илку. – Уж лучше навоз, – несчастным голосом сказала она. Глава 12 Ночь выдалась ясная и холодная. Чахлый костерок, сложенный меж камней под сухим деревом, почти не грел, только освещал протянутые к нему руки. Усталые лица, склоненные над огнем, тонули в тени, видно было лишь шевелящиеся губы. – Не ест, – говорила Фамка, – не пьет, не разговаривает и, по-моему, даже не спит. Третий день уж так. – Тоской от него тянет, – вздохнула Жданка, с головы до ног закутанная в Варкину безрукавку, – такой черной кручиной, будто покойник в доме. Не, хуже. Будто все мы уже умерли… – Ты опять его мысли слышишь? – Не, не мысли. Я же говорю, тоской тянет. Беседа происходила под деревом, во-первых, потому, что от Варкиной и Ланкиной одежды нестерпимо несло навозом. Хлев у дядьки Антона оказался обширным и очень грязным. Во-вторых, в доме некуда было деться от горестно неподвижной фигуры крайна. – Я бы на его месте тоже затосковал, – пробормотал Варка, – лучше помереть, чем лишиться такого… – Зря ты это, – заспорила Ланка, – он радоваться должен, что в живых остался. – А если ему без этого не жизнь? – Варка съежился над костром, запустил руки в волосы. На плечи навалилась вина, огромная и черная, как ночь над горами, неподъемная, как горы. – Он умрет без питья… или от раны… или от истощения. Говорила я тебе – отпусти его, не мучай напрасно. – Хладнокровная Фамка вдруг отодвинулась в тень, подальше от костра. – Умная ты у нас, – сказал Варка, – а я – дурак, ничего в жизни не понимаю, – встал и направился к хижине. Войдя, он ощупью зажег лучину и долго возился у стола, косясь на крайна, позванивал склянками, шуршал мешочками, вслух отсчитывал капли. Наконец, держа в руках кружку, присел на край лежанки и будничным тоном поинтересовался: – Яду не хотите? Спина крайна, лежавшего лицом к стене, с головой укрытого одеялом, слегка вздрогнула. Варка решил, что это хороший признак. По крайней мере, его услышали. – У меня тут отвар коры волчьего лыка, настой листьев черного паслена, сок ягод болиголова. Хорошо получилось. Быка свалит. Разом бьет в голову, в сердце и в печень. Очень быстро. Ничего почувствовать не успеете. От раны или от жажды – это еще сколько мучиться. А тут сразу… Одеяло на лежанке медленно, толчками собралось в бесформенный ком, похожий на мохнатого паука. Из складок вынырнула рука и неуверенно потянулась к кружке. Варка осторожно вложил кружку в руку, прижал к ней дрожащие холодные пальцы. – Зачем ты это делаешь? – прошелестело из темноты. – Из жалости. Но если вам нравится просто умирать от жажды – я спорить не буду. Тогда мы еще успеем к дядьке Антону сбегать. – Зачем? – За лопатой. Могилу копать. – Камнями завалите, – отрезал крайн и поднес кружку к губам. В следующий миг отрава полетела Варке в лицо. Кружка ударилась в переносицу, а содержимое залило глаза, нос и рот. – Ты кого обмануть вздумал? – яростно прошипел крайн. – Ты, лживый ублюдок! Издеваешься?! – Я не издевался. – Варка протер глаза, не без удовольствия облизал губы. – Да?! Маковое молочко, мед, анисовое семя, фиалковый корень… Успокаивающее, обезболивающее, дарующее радостные сны… Черный паслен с анисом перепутал? Болиголов с фиалкой? Знахарь-недоучка! – Откуда вы знаете? – искренне удивился Варка. – Вы же ни глотка не выпили. – Пить не обязательно. Достаточно понюхать. В конце концов, кто здесь травник, ты или я? – Вообще-то я, – уперся Варка. Он поднял голову, стараясь в темноте поймать взгляд крайна. – Да если бы у меня был яд, – запинаясь от ненависти к себе, выговорил он, – я бы, наверное, сам его выпил. Это моя вина. Все из-за меня. А я даже прощения просить не буду, потому что такое простить нельзя. Я же понимаю, что вы потеряли. – Ты понимаешь?! – Крайн вынырнул из тени, как клещами впился в Варкино плечо. – Ты, человек! Последнее слово прозвучало как непристойное ругательство. – Но я… – робко начал Варка, – тот миг, пока мы летели… я никогда не забуду… – Я тоже, – с неимоверной язвительностью прошипел крайн. Тугая дверь распахнулась, и внутрь ввалились курицы. Как выяснилось, они подслушивали и то ли решили, что Варку пора спасать от разъяренного крайна, то ли просто не удержались на ногах, толкаясь у дверной щели. – Не бросайте нас! – Жданка подбежала, припала к лежанке, умоляюще заглянула снизу вверх в страшное лицо, исковерканное чистым, обнаженным гневом. – Мы без вас пропадем. Не умирайте, ладно? – Откуда ты взялась, рыжая? – Да Жданка я, Жданка с Болота. Не умирайте… Вы же крайн, вы все можете. – Крайн без крыльев – мертвый крайн. Я уже умер. – Слова обрушились на нечесаную Жданкину голову парой тяжких могильных плит. Жданка смотрела непонимающе: – Но ведь вам же больно. Вам больно и страшно, значит, вы живой. Некоторое время крайн молча разглядывал ее, глаза его как будто прояснились, ярость ушла из них, осталась одна тоска. – Не надо так убиваться, – ласково, как маленькому, сказала Ланка, – все как-нибудь уладится. Обычным людям тоже живется неплохо. – Лю-ю-юдям, – издевательски протянул крайн, – людям! Да лучше быть чумной крысой, чем человеком! – П-почему? – перепугалась Ланка. Варка тяжело вздохнул. Цели он достиг, вывел несчастного из апатии, но вовсе не хотел будить такие страсти. – И кто же это у меня спрашивает? – Яд сочился из крайна, как вода из мокрой губки. – Может, это крысы травили вас собаками? Навозные черви жгли и грабили беззащитный город? Вонючие хорьки убивали на улицах? Крысы, когда жрут своих детенышей, по крайней мере, не ведают, что творят! Ненавижу. Негромкий голос шелестел змеей в сухой осоке, но ненависть была такой силы, что он резал уши как крик. – Но не все же люди такие, – жалобно сказала Жданка. – Какие? – Злые. – Ха! Если бы они были злы! Не-ет! Никто из отправивших вас в пасть к мантикорам не желал вам зла. Одни хотели выбиться из нищеты, другие спасали свою шкуру, третьим не хватало на девок и выпивку, а четвертым… четвертым просто на все плевать. Самые обычные, можно сказать, милейшие люди. Обожают своих жен, детей и собак.