Но мыть ее обувку никто не стал бы. Значит, у нее провалы в памяти. Сама вымыла да и забыла. Фамка начала присматриваться. Нет, что-то происходит. Вот и перья у нее на столе всегда заточенные, и бумага сложена ровненько, и чернильница полная. Фамка была аккуратна, но в пылу чтения любила грызть перья. А тут стол вытерт, пол выметен и ни одного, ну ни единого хрупкого огрызка. Фамка начала думать, что немножко свихнулась от прошлых тяжелых переживаний. Осторожненько расспросила господина Луня. Господин Лунь, внимательно посмотрев на нее, сказал, что вообще – да, бывает, но она-то как раз совершенно здорова. Фамка успокоилась, но тут появились цветы. Лиловая кисть поздних лесных колокольчиков лежала в раскрытой книге в луче нежного утреннего солнца. Фамка огляделась. В библиотеке никого не было. Сердце дрогнуло, пропустило удар. В груди стало горячо от одной только мысли. «Глупо», – подумала она, но все-таки решила проверить. Сурово поджала губы, взяла цветок и отправилась к Варке. Варка лежал на животе, уткнувшись в книгу. Рядом на полу валялись раскрытые фолианты. Наученная горьким опытом, Фамка постаралась в них не заглядывать. – Что это? Варка поднял голову, посмотрел на цветы, качавшиеся перед носом. – Колокольчик раскидистый, по-местному синелька или пичужница, лечебных свойств не имеет. Пробормотал и снова уткнулся в книгу. Фамка медлила… Хотя что тут скажешь. Колокольчик есть колокольчик. – Фамочка, – нежно сказал Варка, – уйди, а? Все лето он отчаянно боролся с лекарской премудростью. На другой день в книге «О свойствах двенадцати камней» лежала охапка синих васильков. Потом покрытая желтыми цветочками богородская травка, что растет в сухих сосновых борах. Потом золотой солнцецвет, отыскать который совсем не просто. Фамка цветы жалела, не выбрасывала, ставила в воду. Жданка только носом крутила, недоумевая, отчего это практичная Фамочка вдруг начала собирать букеты. Фамка пыталась подстеречь неведомого насмешника. В том, что над ней насмехаются, она уже не сомневалась. Но ей ни разу не удалось подстеречь никого, кроме Липки, который честно корпел над букварем или столбцами. – Липка, сюда никто не приходил? На этот вопрос Липка неизменно мотал головой и жалобным басом спрашивал: – Фамочка, а мы заниматься будем? Заниматься с ним было куда легче, чем со Жданкой. Он никуда не убегал, слушался как солдат генерала, только иногда застывал, задумчиво глядя на нее печальными, полными серого тумана глазами. Но как же быть с цветами? Если не Варка, тогда кто? Девчонки ей цветы дарить не станут. Илка? Ага, как же. Остается господин Лунь. М-да… Что может прийти ему в голову – великая тайна. Кто их разберет, этих крайнов. Фамка решила выяснить все до конца и засела в библиотеке еще до рассвета. Сначала сидела тихо, потом бродила вдоль полок, потом вытянула книжку с завлекательным названием «Кормчие звезды или дорога над облаками», присела на высокий табурет и зачиталась. – Фамочка, а мы заниматься будем? – Щас, Липка, – не отрываясь от книги, Фамка попыталась ногой нащупать неведомо куда подевавшийся башмачок. Теплые пальцы обхватили ее ступню, погладили, надели башмачок, мягко, осторожно и нежно. Фамка вздрогнула, выронила книгу. Липка, сидя на корточках, смотрел на нее снизу вверх и вдруг наклонился и поцеловал слегка запыленный кожаный мысок. От неожиданности Фамка подскочила и едва не упала. Липка подхватил ее, поставил на ноги, посмотрел виновато. – Фамочка… – Отвали, придурок! – рявкнула Фамка и, оттолкнув его, бросилась к двери. * * * – Не буду я с ним заниматься! – Могу я узнать, почему? – Господин Лунь, которому помешали предаваться созерцательному безделью в обществе лютни, смотрел на Фамку неодобрительно. – Он надо мной насмехается! Я ведь не какая-нибудь нежная барышня. Я могу и сдачи дать, мало не покажется. – Насмехается? Я полагал, если молодой человек постоянно дарит даме цветы, это означает, что он… кхм… немного влюблен. – Немного! – сварливо заметил вошедший Варка. – Скажете тоже! Он не влюблен. Он втрескался по уши. Втюрился. Влип. – Врешь! – вскипела Фамка. – Орясинадолгоногая! – Угу. Вру. Пришел ко мне, прямо как в этих книжонках про придворную жизнь: весь в интересной бледности, весь в слезах… Ах, говорит, что мне делать, что мне делать? Я, говорит, ее оскорбил, я, говорит, недостоин… Она, говорит, прекрасная крайна, а я, говорит, ничто, грязь под ногами. – И что ты на это ответил? – поинтересовался крайн. – Ну что… Обещал дать в глаз, если он ее обидит. И это… посоветовал еще цветочков принести. Вдруг поможет… Поможет, а, госпожа Хелена? – Ты… – всхлипнула Фамка, – ты… Совсем тупой, да? Разуй глаза. Кто в меня влюбится-то? – Сама разуй глаза, – рассердился Варка, – у тебя чего, зеркала, что ли, нету? – Нету, – призналась Фамка. – Так сходи к Ланке, у нее по три в каждой комнате. Да я бы сам в тебя в два счета влюбился! Только не могу почему-то. Вы с Ланкой… вы мне после всего стали как… ну, как сестры… – Значит, в меня не можешь, а в Светанку можешь? – не соображая от ярости, что говорит, прошипела Фамка. – В Светанку из Бродов или в Светанку из Язвиц? – Светанка в Быстрицах. Эту, которая в Язвицах, Цветанкой зовут! – Та-ак, – заметил крайн, – список поклонниц господина Ивара зачитаете потом. У меня трудный больной в стадии выздоровления. Тревожить его я не позволю. Так что ты, госпожа Хелена, изволь обращаться с ним мягко, вежливо. Ногами по голени, заточкой в грудь, книгами по голове не бей, даже если негодяй будет дарить цветы и говорить комплименты. И учить ты его будешь. Больше некому. * * * Липка считал, что ему безмерно повезло. Госпожа Хелена, Фамочка, больше не сердилась и снова, как прежде, проводила с ним целые часы. Мыть посуду, носить воду, чистить овощи и таскать тяжелые корзины ему тоже никто не запрещал. Теперь он только и делал, что ждал беды. Такое счастье не могло продолжаться вечно. Беда на Липкину голову пришла, когда кончилась молотьба, лиственница на Крайновой горке пожелтела, засияла как факел, дальний лес запламенел закатными красками, и ночи стояли ледяные, ясные, звездные. Вестником беды явился присланный из Бродов голубь. Крайн прочел письмо, велел парням одеться поприличней, в господское, сам принарядился, Липке, неплохо освоившему щит, позволил идти с ними, а вот девчонок не взял. На Фамкин робкий вопрос: «Война с Сенежем?» лишь пожал плечами, чем вверг куриц в тихую, тщательно скрываемую панику. В Бродах было сыро. День выдался скучный, бессолнечный. С реки тянуло холодом. И сама река иззябла, покрылась мелкой рябью, точно гусиной кожей. Они стояли на взгорье, над длинной излучиной, над мокрыми бурыми полями, над ржавым золотом дальних лесов, и смотрели, как через брод переправляется сенежское посольство. Варка пригляделся и глазам своим не поверил. Впереди скакал сам князь Филипп. Конечно, он был уже стар, но в седле держался прямо, спокойно, может быть, даже лучше, чем на земле. К крайну он приблизился один, взмахом руки остановив свою свиту. «Значит, пока не война, – успокоился Варка, – наверное, договор заключить хочет». С весны князь сильно осунулся. Резко очерченное лицо пожелтело, оплыло как нагретый воск, углы рта опустились. Князь видимо мерз, губы посинели, слушались плохо. – Приветствую вас, господин старший крайн. Господин Лунь поклонился со всей возможной вежливостью, но прохладно, поинтересовался без всяких предисловий: – Что привело вас сюда? Филипп Вепрь тоже не был расположен к дипломатическим уверткам. – Верните мне сына. Крайн удивился, но не слишком. – Княжич Аскольд попал в плен? Князь посмотрел на него в упор, плотно сжал губы, словно раздумывая, сказать или нет. – Княжич Аскольд убит под Раменьем, что в Поречье. Крайн опустил глаза: – Сожалею. Значит, природная неосмотрительность княжича Хенрика… – Природная неосмотрительность княжича Хенрика привела к тому, что я приказал повесить его на воротах Пучежа за попытку поднять восстание против законной власти. Не знаю, что делают с отцеубийцами у вас, в Пригорье, но у нас это карается смертью. – Прискорбно слышать все это, – медленно отозвался господин Лунь, – но… простите… Каким образом я могу их вернуть? К моему великому сожалению, крайны не всесильны. – Я вижу, вы намеренно не желаете меня понимать. Хотите поторговаться? – Беда в том, – приятным голосом начал крайн, – что я не понимаю вас совершенно искренне. Ваш старший сын убит. Ваш второй сын… гм… тоже убит. Сочувствую вам, но крайны не занимаются воскрешением мертвых. Чем мы можем вам помочь? – Полечить от маразма, – шепнул Илка. Варка еле заметно кивнул. М-да, старость не радость. А горе, видать, совсем старика добило. Князь подъехал вплотную, слегка наклонился, навис над крайном. – Вот что, Рарка, я помню, как ты, сквернавец, еще под стол пешком бегал. Со мной твои штуки не пройдут. Все знают, что мой парень у вас. Коня, так и быть, оставь себе. А парня верни. Он мне нужен.