Билли приставил мне ко лбу дуло ружья, и в это время на меня нацепили наручник. С цепью длиной в фут. А на цепи — жестянка. Представьте себе: заваренный кусок металлической трубы толщиной с огурец и длиной с руку от локтя до запястья. Внутри трубы фитиль, от которого торчит наружу только кончик. Когда его подожгут, выдернуть его невозможно. Я держал эту штуку обеими руками, и она была тяжела, как смерть. Оставалось только одно: бежать, будто сам Сатана хочет откусить кусок твоей задницы. По дорожке, через ворота, по дороге в деревню и к церкви. Потом лезть на колокольню, тащить ключ из стеклянного кувшина, отмыкать наручник и кидать бомбу как можно дальше. У некоторых получалось, у других нет — иногда Билля для смеху делал у бомбы короткий фитиль. Тогда ты успевал добежать только до ворот. Я сидел и не шевелился. И лицо оставалось бесстрастным. Просто ничего другого мне от этих гадов не следовало ожидать. Придется пробежать, отстегнуть от себя бомбу. Если этого не сделаю, то Сара, мой сын и все, кто здесь есть через неделю погибнут. — Видишь, Ник Атен… — Джонатан глубоко затянулся, раскаляя кончик сигары добела. — Ты сам виноват. Вел бы себя как следует, мог бы вступить в Команду. Подобрать себе девушек, чтобы согревали по ночам. Курт улыбнулся: — Если добежишь до церкви вовремя — добро пожаловать. Только уж постарайся бежать как следует. Джонатан еще раз глубоко затянулся: — На старт, внимание… — Он коснулся сигарой кончика фитиля, торчащего из отверстия. — Марш! Фитиль зашипел, рассыпая искры, и пламя исчезло в трубе. И виден был только голубой дымок из отверстия. Я облизал губы: — А что, если я останусь здесь… с вами? И посмотрим, что будет. Команда с тревогой переглянулась и начала пятиться. Джонатан сунул сигару обратно в рот и вытащил из кармана куртки пистолет. — А что, если я тебе голову прострелю? А что будет, посмотрим потом из гостиницы. Ник Атен, у тебя осталось примерно сто секунд. Я побежал. Жестянку я зажал в обеих руках, цепь болталась. Под издевательские крики Команды я рванул в сторону дорожки. Добежав до кустов, откуда им было меня не видно, я срезал путь обратно к строениям у гостиницы. Я знал, что Джонатан ревнует Курта за его дружеское отношение ко мне. И не будет рисковать, переживу ли я этот бег. Он постарался, чтобы у жестянки был короткий фитиль. Строения вылетели на меня размытыми контурами. Я остановился, тяжело дыша и оглядывая сараи, конюшни и гараж, не зная, чего я ищу — только надеясь, что когда увижу — узнаю. Я забежал за бойлерную. Давай, Атен! Еще десять секунд — и тебя разорвет к свиньям собачьим! Я побежал быстрее. Нашел! За бойлерной был тяжелый бревенчатый люк в земле. От угольного погреба. Я схватился за железное кольцо и потянул так, что мышцы на плечах затрещали. Люк поднялся, изъеденный временем. Молись, Атен, чтобы эта штука выдержала. Я быстро бросил бомбу внутрь на всю длину цепи, потом захлопнул люк, прижав им цепь между самой крышкой и железной рамой люка. И присел на эту крышку. В десяти дюймах у меня под ногами дымилась бомба, отделенная от меня только тремя дюймами столетней древесины. И стал ждать. И ждал. Представляя себе, как искрящийся огонек ползет по фитилю к заряду. Взрыва я не слышал. Вот я сидел, неотрывно глядя на цепь, которая уходила под крышку люка, — и вот я уже лежу под стеной бойлерной, пытаясь дышать, но почему-то без особого успеха. Я закашлялся, кое-как поднялся на ноги и тут же привалился к стене. Ноги тряслись, в голове гудело, а колени и кисти пульсировали адской болью. Я потрогал лоб. На руках осталась кровь. Сорванная взрывом крышка люка лежала в десяти футах от входа в погреб. На ней я стоял. Тогда я посмотрел на руку. Волосы опалило, от наручника висели пять дюймов почернелой цепи. Давай, Атен! Ты это сделал! Как только смог, я захромал в сторону гостиницы, обогнув ее с тыла, и подошел к Команде со спины. Они стояли, закрывая ладонями глаза от солнца. Сквозь звон в ушах я услышал, как они спрашивают друг друга, что со мной сталось. Взрыв они точно слышали. Джонатан хмыкал и взволнованно затягивался своей толстой, как член, сигарой. Я подошел к столу, взял бутылку синего спирта и отвернул крышку. Они повернулись как один и посмотрели на меня с изумлением. — Что смотрите, будто привидение увидели? — сказал я. Когда я поднял бутылку, Джонатан увидел оборванную цепь, висевшую у меня на запястье. — Ты не добежал до церкви… Ты что сделал — цепь обрезал? Я только улыбнулся. Он зажал сигару между зубами. — Смухлевал, подонок? Сейчас опять понесешь жестянку… Только на этот раз честно. Я подошел к нему почти на пару шагов и посмотрел в глаза. Ощутил, как сзади мне в спину ткнули стволом. — Ладно, — сказал я. — Но я заслужил право выпить. И набрал полный рот синего спирта. И выплюнул его в лицо Джонатану. Спирт попал на сигару. И вспыхнул с легким хлопком, окружив голову этого гада ярким оранжевым пламенем. Он с воем дернулся назад, покатился по террасе, волосы его горели и сплавлялись в шапку булькающей смолы. Курт и Команда смотрели с отвисшими челюстями, будто на них обрушился Судный День. Это было никак не дольше секунды, но казалось, она тянется вечно. Я резко отмахнул назад бутылкой спирта, залепив по носу тому типу, что тыкал мне в спину стволом. Он опрокинулся, прямой как палка. За ним стоял Билли, лихорадочно дергая предохранитель своего «узи». Раньше, чем он успел передернуть затвор, я влепил ему в рожу пять хороших ударов, размозжив нос, губы и глаза. Потом дернул его на себя, вывернул автомат из рук и повалил его мордой вниз на землю. Это был хаос. Команда орала, вопила в панике, кто-то прятался под стол, кто-то бежал. Только Курт сидел и смотрел на все это, накачанный наркотиками до бровей, полностью отделенный от реальности. Двое из Команды на той стороне стола вытащили револьверы, но не успели они их поднять, как я нажал на спусковой крючок автомата, выпустив в них полную обойму, просто поливая горячим металлом, как из шланга. Они свалились, нашпигованные пулями. Выискивая себе другое оружие, я взглянул вверх. Джонатан приподнялся на локте. Два круглых лишенных век глаза смотрели белыми кругами с сожженного лица. Я застыл: у него был в руке пистолет, наведенный мне в грудь. И тут раздался этот шум. Сначала так тихо, что едва можно было его различить. Тихий, тихий топот шагов. И Джонатан тоже его услышал. Хотя лицо его было сплошной обгорелой массой, я увидел выражение этого неприкрытого, неудержимого ужаса на этом лице, когда Джонатан увидел, кто идет к нему. И он смотрел на пистолет у себя в руке, будто тот вдруг превратился в шоколадку. Джонатан знал, что сейчас будет. Слэттер шагал через террасу, и его сапоги гремели по плитам.