– Я буду скучать по тебе сильнее, чем ты думаешь, котенок. Я крепко обнимаю его в ответ. – Ты обещал никогда так меня не называть. Хотя, если честно, я больше не возражаю. – Ну да, но я давал это обещание с некоторыми условиями. – Реми отпускает меня, а затем несколько раз моргает и торопливо целует в лоб, прежде чем повернуться к Симону. – Прощай, венатре. Он специально говорит «венатре», чтобы уязвить Симона, но тот кивает. – Спасибо за все, что ты сделал. А я тут же попадаю в объятия магистра Томаса. Он прижимает влажную от слез бороду к моей покрытой капюшоном голове – и внезапно меня захлестывает эмоциями от того, что приходится оставить здесь. – Не уверена, что смогу, – выдыхаю я. – Зато я в этом не сомневаюсь, моя дорогая. – Архитектор отстраняется и обхватывает мое лицо руками, а я замечаю третью седую прядь у его левого уха. – И мы еще увидимся снова. Это единственная причина, по которой я тебя отпускаю. – Я люблю вас, – шепчу я. Он целует меня в лоб, как Реми. – И я тебя люблю. Я отступаю, чтобы Симон мог пожать архитектору руку. Когда их взгляды встречаются, между ними происходит какой-то молчаливый разговор, и они кивают друг другу. А затем мы выходим через увитую лозами аллею на улицу. Но, увидев стену аббатства, я понимаю, о чем чуть не забыла. – Подожди! Оставив Симона, я бросаюсь через дорогу к отремонтированной калитке и звоню в звонок. Вечерняя молитва только что закончилась, и одна из сестер, возвращавшихся в постель, является на мой зов, хотя ей с трудом удается разглядеть меня в плаще из лунной ткани. – Мне нужно попрощаться с Маргерит, – говорю я. Достав ключи, она впускает меня внутрь, и я бегу к келье Марги мимо старой гостиной матери Агнес. В аббатстве еще не выбрали новую настоятельницу, поэтому комнаты пустуют. – Марга? – зову я от двери. – Ты не спишь? Она пока не ходит на полуночные молитвы, но это не означает, что она не молится, лежа в постели. Она поворачивает голову на подушке, глаза блестят в лунном свете. – Кэт! Я бросаюсь к ней, чтобы она не попыталась сесть и не навредила себе. – Я пришла попрощаться. Маргерит вздыхает: – Сестра Аликс сказала, что ты уедешь из Коллиса, но я не ожидала, что так скоро. – Мне жаль, что я не пришла раньше. – Я сжимаю ее руку. – Но, обещаю, буду тебе писать. Если в аббатствах и есть то, чем можно восхищаться, так это система передачи сообщений друг другу. – Обязательно пиши мне. Она вновь ложится на подушку, и ее глаза затуманиваются от этого движения. Без камней крови выздоравливает она медленно. – В ящике есть кое-что для тебя. – Маргерит указывает на маленький столик рядом с ее кроватью. Я открываю его, ожидая увидеть там четки или что-то подобное, но нахожу старый, покрытый грязью мешочек с монетами. Тот, что я закопала за садовым сараем больше пяти лет назад. – Как ты о нем узнала? – Просто знаю тебя. – На ее лице появляется нежная улыбка. – Возьми их. Тебе понадобятся деньги. Магистр Томас дал мне достаточно денег, так что я качаю головой и прячу мешочек обратно. – Оставь себе. Это не так много, как ты бы выручила за волосы, но на новый ткацкий станок пригодится. Она вздыхает: – Мне не отговорить тебя, да? Ее лоб все еще забинтован, поэтому я наклоняюсь и целую ее в нос: – Без шансов. Мне бы хотелось провести с ней побольше времени, но Удэн ждет нас за городом с парой лошадей, не говоря же о Симоне. Еще раз пообещав писать, я сжимаю руку Марги и шепчу ей: «До свидания». А затем спешу обратно к калитке и благодарю сестру Света, которая меня впустила. Лозы на другой стороне улицы усеяны лунными цветами, которые раскрыли бутоны убывающей луне. Их аромат щекочет нос, а слух наполняет пение. И, если слегка сосредоточиться, я смогу услышать баритон Грегора, более глубокий, чем обычно. Симон отталкивается от стены аббатства, к которой прислонился в ожидании меня, и вновь закидывает дорожную сумку на плечо. – Я не могу отделаться от мысли, – тихо говорит он, выходя на освещенную часть улицы, – что ты могла бы остаться здесь, в аббатстве. Граф никогда об этом не узнает, и ты сможешь навещать семью… Я качаю головой: – Ты же знаешь – мне там не место. – Не место, – соглашается он. – Но я не уверен, что тебе стоит связывать жизнь со мной. – Мы разберемся с этим вместе. – Я беру его за руку и переплетаю наши пальцы. – Ты готов это сделать? Пульс Симона эхом отдается в моей руке через наши соединенные запястья. – Нет, – отвечает он. – Но с тобой – готов. От автора Описать психическое заболевание – нелегкая задача, даже когда – или скорее особенно когда – есть личный опыт общения с больным. Ни Жулиана, ни ее мать, ни отец Симона не дают полного представления о шизофрении. Любой случай индивидуален, как любой человек, и в значительной степени стоит учитывать окружающих. Подобные тяжелые состояния описывались тысячелетиями, и отношение к больным зачастую зависело от религии, общины, того, насколько важное положение занимал человек и заботилась ли о нем его семья. Но чаще всего такие истории трагичны и душераздирающи для всех участников. Даже сейчас шизофрению довольно трудно диагностировать, но она часто поддается медикаментозному лечению и психотерапии, хотя решающее значение имеет поддержка окружающих. Как и Жулиана, многие страдальцы обладают высоким интеллектом, даже осознают: многое из того, что они испытывают, нереально. Некоторые способны построить успешную карьеру, но большинство скрывает свое состояние от всех, даже от близких. Вполне возможно, что вы знакомы или работаете вместе с человеком, страдающим шизофренией, и я искренне надеюсь, что, решись он поделиться с вами своим секретом, вы оправдаете это доверие. Если вам хочется узнать побольше о шизофрении, я рекомендую прочитать «Человек, который принял жену за шляпу» Оливера Сакса и «Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении» Элин Р. Сакс. Вторая книга – это мемуары о шизофрении, и я благодарна профессору Сакс за откровенное описание работы над собой и собственной истории борьбы. Хотя я позаимствовала тон нескольких ее заблуждений для Жулианы, они очень походили на те, что я видела – своими глазами и крупным планом – со стороны. И, говоря словами Фореста Гампа, «Это все, что мне хотелось вам рассказать». * * * Прототип Мезануса, где вырос Симон, – реальный город Гил в Бельгии. Хотя я выдумала и описала некоторые детали, все они соответствуют духу истории этого города. Согласно легендам, Гил – место упокоения святой Димфны, погибшей от рук безумного отца, как принцесса Дайма в книге. Больше тысячи лет ее могила – место паломничества для тех, кто ищет исцеления от душевных недугов. И до, и после ее причисления к лику святых (в 1287 году) католическая церковь построила несколько больниц для ухода за теми, кого приводили за чудесным исцелением: многих родные оставляли на произвол судьбы. С тех пор Гил стал настолько известен во всем мире своим сострадательным, неформальным подходом к лечению психических заболеваний, что отец Винсента Ван Гога подумывал о том, чтобы отправить туда больного сына в конце XIX века. По сей день жители города принимают активное участие в уходе за пациентами (так называемыми пансионерами), размещая их в своих домах и принимая в семьи. По иронии судьбы, тысячелетний опыт Гила считается слишком революционным, чтобы внедрять его в других местах. А в обществе, где «знания» о людях с психическими заболеваниями получают в основном из голливудских драм, трудно преодолеть неприятие. Мы добились прогресса, но этого недостаточно. Пока. * * *