– Ненавижу это притворство. Все эти речи о том, какая это потеря для семьи и города, о том, что за пределами Света Солнца появилась еще одна светлая душа… Официально смерть Ламберта списали на трагический несчастный случай, произошедший во время поисков преступника в святилище. Но после смерти Жулианы ходят слухи, что это было самоубийство. Удэн, конечно, отрицает их, но не слишком энергично. Ведь любые догадки намного лучше правды. – Если мы хотим, чтобы магистра Томаса отпустили, надо подыгрывать графу, – напоминаю я Реми. – Он будет следить за нами. – Сомневаюсь, что он вообще сейчас что-то видит. Сложно с этим не согласиться. Граф Монкюир неотрывно смотрит на темнеющий горизонт. Он выглядит так, будто за последние двадцать часов постарел на двадцать лет, но после исповеди Удэна я не испытываю к нему и капли сочувствия. Как и две ночи назад на похоронах Жулианы, скорбящие быстро расходятся по домам. Похоже, люди не любят смотреть на чужое горе так же сильно, как на проявления болезни разума. Последней уходит семья леди Женевьевы Д’Экре. К моему удивлению, Удэн уделяет много внимания невесте брата, даже держит ее за руку. – Как думаешь, что это значит? – тихо спрашиваю я у Реми. Он пожимает плечами. Наконец все расходятся, а граф возвращается в дом, не сказав нам ни слова. Удэн устало потирает лицо и направляется к нам. – Поможешь мне? – спрашивает он у Реми. – А я пока расскажу о сделке, которую пришлось заключить с отцом. – Его темные глаза смотрят на меня. – Кэт, и ты останься. Тебя тоже касается. Я бросаю взгляд на сине-фиолетовое небо на западе. Грегор с помощниками обещали забрать Симона из святилища до того, как луна осветит бассейн на площади. Он согласился помочь только после того, как я пообещала, что присоединюсь к песнопениям этой ночью, и мне хочется туда попасть сразу по нескольким причинам. – Если это не займет много времени, – говорю я. Мы идем за Удэном в дом. Гроб Ламберта закрыли незадолго до захода солнца, а его самого постарались одеть так, чтобы скрыть все раны. Даже на шею повязали шарф. Удэн оставляет нас ненадолго, а затем возвращается с молотком. Реми предлагает подержать гвозди, и Удэн выбирает место для первого. – Начну с хороших новостей, – говорит Удэн. – Магистра освободят сегодня вечером. Я едва сдерживаю слезы облегчения. – Спасибо, – шепчу я. Он вбивает гвоздь одним ударом. – Не торопись благодарить. Реми протягивает второй гвоздь. – Полагаю, твой отец не только ожидает нашего молчания, но и выдвинул определенные условия. – Не только вам. – Удэн ударяет по шляпке, но промахивается, поэтому бьет во второй раз. – Пока ничего не решено, но, скорее всего, я женюсь на леди Женевьеве вместо Ламберта. Не знаю, кого из этих двоих мне жаль больше. – Что ты думаешь об этом? – спрашиваю я. – А она? Удэн пожимает плечами: – Она не расплакалась от такого известия, так что, думаю, это неплохое начало. – Он протягивает руку, и Реми кладет в нее гвоздь. – Думаю, мы оба постараемся, чтобы все сложилось. – Большая жертва, – осторожно говорит Реми. Думаю, он пытается понять, откажется ли теперь его друг от разгульной жизни. – Забавно, но мне так не кажется, – отвечает Удэн, не поднимая глаз от гроба. – Впервые в жизни я не ощущаю себя загнанным в ловушку. Хуже всего из того, что произошло – происходило – в нашей семье, была необходимость притворяться, что ничего не происходит. Может, это и довело брата до безумия, – а меня подтолкнуло к выпивке и сконии. – Он громко бьет по гвоздю, подчеркивая свои слова. Мы все живем в клетках. И лишь те, кому повезет, смогут выбрать, в какой именно. Удэн поднимает глаза: – Конечно, наши секреты не исчезли, зато остались в прошлом. И теперь, когда мне не нужно каждый день жить во лжи, я не против побыть трезвым. И действительно ощущаю надежду. Реми протягивает следующий гвоздь: – Тогда, думаю, тебя стоит поздравить. – Спасибо. Остается надеяться, что это продлится как можно дольше. – Старательно отводя взгляд от меня, Удэн передвигается к нижней части гроба. – Но это не единственное, на что мне пришлось согласиться. Мы ждем, пока он прочищает горло. – Завтра мне предстоит возглавить патрули, выискивающие Симона. Через неделю я должен вернуться с его телом – или с телом кого-то, похожего на него. Сердце колотится о ребра как сжатый кулак, и я ахаю. – Ты же не собираешься… – Убивать кого-то? – Удэн невесело усмехается. – Конечно нет. Уверен, мне не составит труда найти мертвеца. – Думаю, можно начать с тюрем в столице, – говорит Реми. – Лютеция огромна. Удэн кивает: – Я тоже об этом подумал. А если там не найду, пройдусь по больницам для нищих. Следующие три гвоздя он вбивает молча. – Ты пообещал что-то еще? – наконец не выдерживаю я. Удэн вздыхает и выпрямляется: – Ты же знаешь, что не виновата в случившемся, верно? В глубине души я всегда буду ощущать вину, но киваю в ответ. Он опускает молоток на крышку гроба. – Отец винит тебя в том, что Ламберт помешался, – выдавливает Удэн сквозь стиснутые зубы. – И считает, что люди ассоциируют тебя с Симоном, а значит, ты станешь напоминать им о нем. Хотя на самом деле это ему мерещится. Жители Коллиса быстро обо всем забудут. Я пожимаю плечами: – Меня не интересует, что думают люди. Мне и так есть о чем волноваться. Например, о магии селенаэ и своей семье, а еще – о восстановлении святилища после обвала. Удэн качает головой: – Он не выносит даже твоего вида, Кэт. И всегда будет бояться, что ты расскажешь людям правду о Ламберте. – Значит, буду держаться от него подальше. А экскурсии по святилищу, если надо, будет проводить Реми. – Нет, Кэт. – Удэн, наконец, встречается со мной взглядом. – Третье условие, которое поставил отец для освобождения архитектора, – ты должна покинуть Коллис. * * * Я стою в тени дома на краю площади квартала селенаэ, наблюдая, как его жители танцуют в свете полной луны. Расположившиеся по бокам ткачихи, работающие на ткацких станках, и красильщики, смешивающие в горках эссенцию лунного цветка, поют песни. Десятки лунных камней светятся в бассейне посреди площади, поглощая свет. Грегор проносится мимо меня, держа за руку средних лет женщину. Его хорошее настроение, скорее всего, связано с моим приходом, но меня он еще не заметил. Три дня. У меня осталось три дня. А затем я потеряю магистра, Реми и святилище. Госпожу Лафонтен и Маргерит. Семью, о которой недавно узнала. И Удэн, и Реми заверили меня, что я смогу вернуться в город после смерти графа. Ему уже за пятьдесят, так что, возможно, ждать придется недолго. А может, он протянет еще лет двадцать. И переживет магистра Томаса. – Кэт? – раздается ласковый голос у меня за спиной. Я оборачиваюсь и вижу Симона. Он идет ко мне, вытянув руку, чтобы держаться за стену в темноте, и спотыкается на неровной мостовой, поэтому я спешу к нему и останавливаюсь рядом. Темный наряд селенаэ висит на его долговязой фигуре, а запястья виднеются из-за коротких рукавов. – Полагаю, ты принял ванну? – спрашиваю я, заметив как с его волос капает на плечи вода. Он наклоняет голову: – Твоя кузина сказала – иначе из-за птичьего помета и пыли любой, кто подойдет ко мне ближе чем на десять метров, сразу же задохнется. – Она права, – соглашаюсь я. Симон поворачивается к оживленной площади: