15. Яблочная пыль Глаза у Роквелла открылись так широко, что Орешек даже подумала, они сейчас выскочат из головы и запрыгают по полу, как мячики от пинг-понга. – Ну что, теперь ты мне веришь? – спросила Орешек. Не успела она договорить эти слова, как произошло ещё кое-что загадочное. Нарисованное яблоко, которое Роквелл держал в руке, стало медленно осыпаться. – Что такое? – пронзительно вскрикнул Роквелл, глядя, как яблоко исчезает. Через несколько секунд от яблока осталась только маленькая кучка очень тонкого серебристо-серого порошка. Роквелл посмотрел на Орешка. Потом посмотрел себе на руки. Потом снова посмотрел на Орешка. – Что, во имя всего доброго и хорошего, что есть на свете, только что произошло? – прошептал он. – А я тебе говорила, что история странная. – Странная?! – завопил он. – Да это чертовски же потрясающе! Это как что-то из Гарри Поттера! Орешек в замешательстве смотрела на этот непомерный и неуместный восторг Роквелла. – НИФИГАСЕБЕ! НАСТОЯЩЕЕ ВСАМДЕЛИШНОЕ ВОЛШЕБСТВО! Ты понимаешь, что это значит? Ты станешь такоооооооооой богатой! И он пустился в пляс по лаборатории, распевая какую-то чушь, будто в мире богатых людей никогда не заходит солнце. Когда он, двигаясь лунной походкой, вернулся наконец к Орешку (да ещё крутанулся на месте, громко выкрикнув ей в лицо: «Ух-ху!»), она прижала палец к его губам. – Тссссссссссс! Ты что, хочешь, чтобы весь мир узнал, что у нас тут? – Э-э… да. Да, я хочу. И я не только хочу, чтобы весь мир узнал, что у нас тут, но ещё я хочу, чтобы весь мир заплатил нам кучу денег, чтобы только увидеть, что у нас тут! – Жаль тебя разочаровывать, Роквелл, но, боюсь, деньги меня совершенно не интересуют, – тихо сказала Орешек. – Чего я хочу, так это выяснить, откуда у папы этот карандаш и почему он его хранил. – Ну так спроси у него! Лишь в эту минуту Орешек поняла, что Роквелл ничего не знает. Не имеет ни малейшего представления. Ни о папином загадочном исчезновении, ни о полицейском расследовании, ни о том, что мама сошла с ума и заставила её сменить школу. Ни о чём. Ни о чём таком она ему не рассказывала, потому что… ну… они же с ним не друзья. – Слушай. Мне надо тебе кое-что рассказать. Орешек набрала в грудь побольше воздуха и второй раз за день принялась поверять Роквеллу свои тайны. * * * – Ой, Орешек, – сказал он, когда она закончила, – мне так жаль. Я помню, как было грустно, когда мой папа от нас переехал – хоть и в том же доме, только на три этажа ниже. Всё равно было плохо, представляю, какой это ужас – не знать, куда пропал папа. Орешек кивнула. – Да. Ужас. – На её губах заиграла слабая улыбка. – Спасибо, Роквелл. – За что? – растерялся он. – Ты единственный, кто, кроме меня, не верит, что он сбежал в Мексику. – Ну, да, но… ты же знаешь своего папу? Если ты уверена, что он исчез, значит, он исчез. – Уверена, – согласилась она. – Ну, вот… Слушай! Знаешь, что я подумал? – взволнованно произнёс Роквелл. – Я подумал, что твой папа хотел, чтобы ты нашла карандаш. Мне кажется, это ключ к тому, что с ним могло случиться. Можно ещё раз посмотреть? Орешек протянула ему карандаш: – Там сбоку какие-то странные буквы. Кажется, «LORE». Что означает «lore»? Роквелл вытащил из кармана носовой платок и осторожно завернул в него карандаш. – Есть только один способ выяснить, – ответил он, поднимая сумку. – Идём в библиотеку! 16. Николя-Жак Конте Пробежав сломя голову по коридорам, Орешек и Роквелл едва успели остановиться возле справочного отдела библиотеки. На поиски у них оставалось минут десять – как раз до звонка на следующий урок. – Ну, вот скажи: нельзя, что ли, просто взять и погуглить дома? – спросила Орешек, помня, что мобильные телефоны в «Святом Хьюберте» были под запретом. – Куй железо пока горячо! – воскликнул в ответ Роквелл. – Ты же хочешь отыскать папу? И вообще, чувствуешь запах? – Какой ещё запах? Ой, нет! Потерпеть не мог? – Да нет же! – вскрикнул, краснея, Роквелл. – Я говорю: чувствуешь запах… знаний? – Не знаю про «знания», но запах пыли от старых книг я чувствую точно. Это словарь ещё, наверно, с девяностых годов. Он же древний! – А я обожаю запах библиотек, – мечтательно произнёс Роквелл. – Все эти страницы, полные фактов, суждений, оценок. Пойми меня правильно: компьютеры – это круто, но, когда дело касается обучения, ничто не сравнится с простейшим аналоговым процессом. Когда-нибудь целый отдел в этом зале будет посвящён мне и моим открытиям. Вот увидишь. – Ты прав, я не сомневаюсь, – сказала Орешек. – А пока давай лучше посмотрим, что означает «LORE», хорошо? Она вытащила с полки словарь, сдула с обложки пыль, открыла и принялась листать страницы со словами на букву «L». – А, вот оно! – закричала она. – Знание! Здесь говорится «знание»! Видишь? Я же говорил, что чувствую его запах, – заулыбался Роквелл. – Не понимаю, – сказала Орешек. – Что за совокупное знание или мудрость? Что за учение? Роквелл? Роквелл! Он стоял в глубине прохода и листал книгу. Такой огромной книги Орешек не видела никогда в жизни. Роквелл всячески исхитрялся, переворачивая страницы, ведь книгу приходилось держать обеими руками – такой тяжеленной она была. – Помочь? – спросила Орешек. – Да, пожалуйста, – пропыхтел от натуги Роквелл. – Я решил взять энциклопедию, посмотреть, кто изобрёл карандаш. Может, там и про наш написано. – А вот это очень даже хорошая мысль, – сказала Орешек, помогая Роквеллу опустить книгу на пол. – Так, погоди-ка. Что значит – «наш»? – Короче. Давай искать, – сказал Роквелл, делая вид, будто не слышит. – Ага! Вот. «История карандаша». Он взялся читать статью, и лицо у него приобрело сосредоточенный вид. – Ну? – с нетерпением выпалила Орешек. – Здесь говорится, что его изобрёл в восемнадцатом веке какой-то французский чувак по имени Николя-Жак Конте. В общем, британцы отказались продавать французам графит, и он решил смешать графитный порошок, который у них был, с глиной и таким образом изготовить грифель. Потом он поместил его между двух полуцилиндров из дерева и получил самый первый образец доступнейшего инструмента для рисования, который мы все знаем и любим.