Она положила длинный мундштук и повернулась к нему. – Что случилось? – Прошлой ночью я совершила ошибку. Боюсь, – сказала она, – я говорила вчера слишком много. – Вы были прекрасной компанией. Я наслаждался каждой минутой. – Я не это имею в виду. Мне не следовало раскрывать вам свою тайну. – Вам нечего опасаться. Я дал слово. – Мне следовало помнить, какую шутку сыграл с отцом ваш Джек Джонти, но, к сожалению, выпитое виски… – Вы расслабились от спиртного, и это пошло вам на пользу. Поверьте, я не стану злоупотреблять вашим доверием. Мэри Дакворт устремила на журналиста пронизывающий взгляд. Что-то в усах Квиллера убеждало людей в его искренности. Другие усы могли быть злодейскими, высокомерными или вызывающими жалость, но растительность на верхней губе журналиста внушала доверие. Мэри вздохнула и немного смягчилась: – Я вам верю. Против воли верю. Просто… – А теперь мне можно сесть? – О, простите! Как невежливо с моей стороны!.. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Не хотите ли чашечку кофе? – Нет, спасибо. Я только что ел суп у «трех сестричек». – Наверное, похлебку из моллюсков, – скривила губы Мэри. – Их магазин всегда напоминал мне рыбные ряды. – Суп был очень вкусным. – Из консервов, конечно. «О-о, да это ревность», – подумал Квиллер и внутренне улыбнулся. – А сегодня вам снились кошмары? – спросил он. – Нет. Впервые за два месяца я спала спокойно. Вы оказались совершенно правы. Мне нужно было с кем-то поговорить. – Она замолчала, тепло взглянула ему в глаза и добавила: – Я благодарна вам, Квилл. – Теперь, когда вам стало лучше, – сказал он, – окажите мне одну услугу. Просто чтобы удовлетворить мое любопытство. – А именно? – Она моментально напряглась. – Вы не могли бы рассказать поподробнее о той ночи? Это не просто нездоровое любопытство, уверяю вас. Чисто интеллектуальный интерес. Она прикусила губу: – Что мне еще сказать? Я рассказала вам все, что было. – Нарисуйте мне план комнаты, в которой вы нашли тело. Он вручил ей шариковую ручку и сложенный в несколько раз лист писчей бумаги – его обычное снаряжение. Потом выбил трубку о пепельницу, снова набил ее и зажег. Мэри безнадежно вздохнула и начала рисовать. – Это было в мастерской – в задней части магазина. Второй выход вот здесь. Справа длинный верстак с отделениями для бумаг и крючками для инструментов. Вдоль стен мебель и другие вещи, которые надо было склеить, покрыть лаком или отполировать. – В том числе люстры? – Они висели на потолке – около дюжины. Энди специализировался на осветительных приборах. – А где была стремянка? – Посреди комнаты оставался свободный пятачок. Где-то четыре с половиной метра по диагонали. Стремянка стояла примерно вот здесь. – Она поставила на плане крестик. – А хрустальная люстра лежала рядом на полу, разбитая вдребезги. – Справа или слева от стремянки? – Справа. Она начертила еще один крестик. – А тело? – Слева от стремянки. – Лицом вниз? Она кивнула. Квиллер медленно и глубоко затянулся. – Энди был левшой или правшой? Мэри снова насторожилась: – Дайте честное слово, что газета не послала вас расследовать этот случай. – «Прибою» нет до этого никакого дела. Все, что нужно газете, – это развлекательные статьи об антиквариате. Наверное, я слишком долго занимался криминальной хроникой и чувствую себя обязанным все перепроверять. Девушка изучающе посмотрела в его спокойные глаза, на изогнутую линию его пышных усов, и в ее голосе зазвучала забота: – Вам не хватает вашей прежней работы, да, Квилл? Наверное, древности кажутся пресноватыми после привычных вам чрезвычайных происшествий. – Антиквариат – мое задание, – пожал он плечами. – Журналист пишет о том или о сем, не думая, интересно это ему или нет. Мэри опустила глаза. – Энди был правшой, – сказала она, немного помолчав. – А какая разница? Квиллер изучал ее набросок. – Так, стремянка здесь… А разбитая люстра тут. А шпиль, на который он упал, был… Слева от стремянки? – Да. – Посреди мастерской? Странное место для такого опасного предмета. – Но он был именно там. На краю свободного пространства, ближе к вещам, расставленным вдоль стен. – Вы видели его там раньше? – Не совсем там. Шпиль, как и все остальные предметы, часто менял место. В день перед смертью Энди он стоял на верстаке. Гланц полировал его медный шар. – А люди знали о существовании шпиля? – О да. Все уверяли Энди, что он купил совершенно никчемную вещь. А он шутил, что какой-нибудь недотепа из богатого предместья станет подавать к столу крендельки на острие шпиля. – А как он вообще появился у Гланца? Аукционист говорил, что из старого дома, предназначенного к сносу. – Энди купил шпиль у Рассела Пэтча. Расс постоянно обчищает заброшенные дома. Кстати, так он и повредил ногу. Они с Коббом мародерствовали, как обычно, и Расс упал с крыши. – Давайте-ка уточним, – прервал ее Квиллер. – Энди не признавал краж, но с удовольствием покупал краденое? По закону это опасная сделка. Мэри пожала плечами, отчасти извиняясь за Энди, отчасти молчаливо упрекая Квиллера. Журналист курил трубку и удивлялся этой женщине – то обезоруживающе искренней, то мгновенно замыкающейся в себе; гибкой, как ива, и сильной, как дуб; скрывавшейся под вымышленным именем; совершенно уверенной в некоторых вещах и полностью несведущей в других; одновременно страстной и холодной. Через некоторое время он спросил: – Вас вполне устраивает заключение о том, что Энди погиб от несчастного случая? Ответа не последовало – только загадочный взгляд. – Это могло быть самоубийством. – Нет! – Это могло быть попыткой ограбления. – Почему вы не оставите все как есть? – сказала Мэри, устремив на Квиллера широко раскрытые глаза. – Если пойдут слухи, неизбежно пострадает Хламтаун. Вы понимаете, что это единственный район в городе, которому до сих пор удавалось сдерживать рост преступности? Покупатели все еще чувствуют себя здесь в безопасности, и я хочу, чтобы так и оставалось. – В ее голосе послышалась горечь. – Глупо, конечно, с моей стороны думать, что у нас есть будущее. Город хочет снести все это и построить стерильные небоскребы. А пока мы – трущоба, и банки отказывают в кредитах тем, кто хочет улучшить положение.