Капитан почесал подбородок. — Так значит, Союз охотится за подобными местами? — По сути, Союз образовался из-за того, что жрецам нужно было больше энергии. Там, где находится Карас, она бьёт ключом. Но её всё равно недостаточно. — Для чего? — с подозрением спросил гниющий рулевой. — Для того чтобы справиться с вами. Первенцами. Хотите верьте, хотите нет, но один из шаманов ещё на заре Караса предрёк, что придёт день, когда на эту землю ступит человек, одетый в железо, и приведёт их к властвованию над миром. Если же таковой появится, с ним придёт страшнейшая война, которая может весь мир и сжечь. Чтобы этого не случилось, сааксцы должны всегда быть готовыми к войне. Всегда быть готовыми пожертвовать собой ради высшего блага. — Бред какой-то. Получается, Союз рос только из-за того, чтобы исполнить пророчество? Потому что боялся, что начнётся война, а у него не хватит сил? — А чему тут удивляться? — хмыкнула женщина-медик. — Пророчество-то довольно вкусное. Сам подумай, как им могли воспользоваться древние вожди. Религия и власть слились ради достижения одной цели. А если кто-то против захватнических войн, так он еретик и апологет апокалипсиса. Насиф кивнул: — Думаю, не надо вам говорить, что случилось, когда появился полковник. — Чёрт возьми… — прошептал Саргий. — Ваши приняли его за человека из пророчества? Но ведь получается, что он и развязал войну! Зачем ваши на это поддались? — Потому что исполняли пророчество, — мрачно сказал капитан. — И потому что без войны Союз не придёт к тотальной власти. Мирными путями уж точно. Первый Город бы просто не позволил. Но если они вдруг победят в войне, то никаких соперников больше не останется. А даже если таковой найдётся, у Союза будет технология утилизаторов. Вряд ли с ней их вообще кто-то остановит. Что же, резонно. Но что им дали эти места силы, Насиф? Они объединили все племена ради них, понастроили везде храмов, вот только какой от них толк в этой войне? Насиф почувствовал, как внутри него закипает злость: — А до вас до сих пор не доходит? Эта сеть подарила Союзу прыжки во времени и пространстве. * * * Третий день. Третий день она всё не могла замолкнуть. Она уже не могла кричать, она только хрипела, и всё равно она продолжала издавать звуки, отдалённо похожие на сдавленный крик. Мурад Фади хотел только одного — чтобы она замолчала. Чтобы перестала заражать своим страданием других. В конце концов, она это заслужила. Её люди, её племя — они оказали сопротивление Союзу. Им предлагали мирный путь, им предлагали руку помощи, но они в гордыне своей отвергли все дары и подношения, и потому на них обрушилась вся мощь слуг Отца. Они считали, что их город невозможно взять, но воины Караса доказали, что нет ничего невозможного. Они брали поселения намного больше этого. Но ещё никогда не было настолько тошно. Небеса загорелись звёздами. Столько их, что и не сосчитать. «Каждая из них — чья-то заветная мечта», так говорила мама. Сколько звёзд, столько и людей. Даже если погаснут миллионы, никто и не заметит пропажи. В центре города ещё догорали подожжённые здания. Пьяные воины орали гимны Отцу, а юные солдаты расстреливали последних пленных на городской площади. После визита сааксцев город из десяти тысяч душ стал на пару тысяч беднее. Свет от языков пламени лизал Мураду лицо. Он лишь прикрыл глаза ладонью и двинулся дальше. Раньше город окружала высокая каменная стена, за которой прятались его защитники. Город принял жителей из деревень вокруг, когда воины Отца двинулись в наступление. Враг ожидал, что сааксцы будут посылать одну волну солдат за другой. Что достаточно будет тысячи дружинников с винтовками. Огневой вал не продлился и часа. Но этого хватило с лихвой, потому что после артиллерийского обстрела от стены не осталось практически ничего. Воины Отца вошли в город победителями. Первым делом отловили всех вождей города, затем переговорщиков и жрецов. Последними казнили сдавшихся в плен защитников города. Тех же, кто пытался сопротивляться, отлавливали и сажали в казематы. Те, что выживут три дня без еды и воды, отправятся в Карас, где их начнут тренировать как воинов Отца. Всё шло своим чередом. И всё было неправильно. Мурад гулял за городской стеной, там, где раньше были окраины. Многие хижины ещё сохранились, но воины постеснялись трогать вещи прежних хозяев. В конце концов, они скоро сюда вернутся, уже как граждане Союза. Мураду нравилось заходить в места, трогать разные предметы, чувствовать тепло домашнего очага, которого он так долго был лишён. Чего воины не ожидали найти, так это девочку лет четырнадцати в одной из хижин. Их удивление скоро превратилось в ненасытное желание, которое они поспешили удовлетворить. И так, один за другим, воины уже третий день выходили и заходили в хижину. Внутри никогда не гасли свечи, даже днём. Воины давали девчонке поесть и попить. В конце концов, они не были монстрами. Не считали себя таковыми. Они даже выставили часовых, чтобы никто больше не приближался к девчонке. Сегодня на страже стоял Муаз, сержант из отряда Мурада, и Халим. — Можно мне войти? — спросил Мурад. Халим переглянулся с сержантом. И тот, и другой знали Мурада почти с детства. Когда он только родился, его сразу же определили в отряд линейной армии, под покровительство одного воина — древний обычай знатных кланов. Если ты не прошёл проверку службой, ты не имел право участвовать в политике Союза, таков был Закон. Халим тоже был отпрыском влиятельного клана, но не такого весомого, как Фади. Муаз учил их обоих военному делу с малых лет. Муаз был из мелких безродных воинов, который к старости сумел дослужиться до сержанта. Опекать сразу двоих учеников из кланов Караса было привилегией, отказаться от которой мог только безумец. И Муаз всегда подчёркивал, что он не делает поблажек своим подопечным. Иногда в своей муштре он был настолько жесток, что безродные воспитанники других воинов лишь качали головой, наблюдая за страданиями Мурада и Халима. Их ученические годы давно прошли, оба стали полноценными воинами Союза, и всё же Муаз продолжал к ним относиться, как к подопечным. Мурад продолжал гадать, было ли это тщеславием мастера, гордившимся своей лучшей работой, или же горечью старика, который на закате лет осознал, что другого наследия у него просто не осталось. Осмотрев Мурада с головы до ног, сержант сказал: — Кого ты обманываешь, а? Ты и я ведь прекрасно знаем, что она тебе не нужна. У тебя духу не хватит. И потом, когда ты вернёшься в Карас, тебя наверняка будет ждать десяток наложниц. Дай безродным поразвлекаться, юный господин. — Не называй меня так, — попросил Мурад. — Я просто хочу дать ей время передохнуть. Вы её так замучаете до смерти. — От хорошего «туда-сюда» пока ещё никто не умирал, — заржал Халим. Взгляд сержанта быстро заставил его заткнуться. — Слушай, Мурад, учитель прав: у солдат слишком мало способов выпустить пар. И потом, она же скоро станет гражданкой Союза. И, возможно, её героизм даже отметят! Так что я ничего плохого не вижу, если к тому моменту в ней уже будет саакское семя. — Меня от тебя тошнит, — признался Мурад. — От вас обоих. Неужели в вас нет ни капли сопереживания? Лицо сержанта окаменело: — Следи за языком, мальчишка. Может, ты и из богатого рода, но это не значит, что тебе можно так разговаривать со старшими. Я видел больше войн, чем ты прожил лет в этом мире. Она враг. Может, ты видишь в ней обычную девочку, а я вижу отродье, которое плюнуло на всё, что представляет Союз. На кровь, которую мы пролили, чтобы достичь гармонии. Чтобы построить это великое государство и обеспечить всем мир и согласие. Так что если хоть ещё одно оскорбление слетит с твоих губ, клянусь всеми пятью ангелами, я устрою тебе взбучку. Мурад примирительно улыбнулся и поднял ладони. Муаз скрестил руки на груди, помотал головой и отвернулся, уставившись в ночь. Халим лишь пожал плечами и скорчил кислую мину, будто хотел сказать: «Ты же знаешь старика, чего ты ещё ожидал?» Плотнее запахнувшись в шинель, Мурад направился к джунглям, туда, где его точно никто не побеспокоит. И где не будет слышны стоны девчонки. Он зашёл в такую гущу, что из неё уже не были видны огни городка. Достав из кармана папиросу, Мурад собрался закурить, как увидел сидящего на поляне неподалёку человека. На нём была форма Союза, а из волос торчало несколько перьев. Он сидел на траве, скрестив ноги и раскинув руки с раскрытыми ладонями. — Что ты здесь делаешь, юный Мурад? — спросил мужчина, так и не повернувшись. Мурад сделал несколько шагов к нему. Он обошёл человека и посмотрел в его лицо. Это был шаман, которого послали с ними ещё из Караса. Арстан, вроде так его звали. Морщинистый старик с причудливо раскрашенной физиономией, он улыбался, увидев замешательство на лице Мурада. К шаманам Мурад относился с подозрением, впрочем, как и все остальные. Все прекрасно знали, что жрецы несли Союзу только благо. С шаманами дела обстояли сложнее. Они были тёмными лошадками, без которых Союз не мог нормально функционировать, но свои секреты они мало кому доверяли. Если жрецы оперировали логикой, законами и Писанием, то шаманы жили во тьме древних суеверий. И всё же, у них было своё применение. Практически у каждого племени был хотя бы один шаман, готовивший себе несколько учеников. Но только один из них становился следующим служителем. Остальных отправляли в другие племена, чтобы они там учили детей читать, считать, писать, а также передавали легенды и сказания. Нормально историю преподавали только в университетах Караса. Построить школы по всей территории Союза не представлялось возможным, да и старейшины кланов считали, что это бессмысленное дело. Кое-кто просто не создан, чтобы учиться. И всё же, совсем безграмотное население — залог будущего поражения. Чтобы служить, люди должны что-то знать. Но не слишком много. — Вы меня знаете? — Тебя все знают, — сказал шаман. — Солдаты только и говорят, что о богатом мальчишке, которого зачем-то отправили на войну. Садись, в ногах правды нет. Мурад послушал и сел рядом с шаманом. — Здесь мой учитель. Я ведь тоже воин. — И много ты настрелял, боец? Тебя могли оставить в Карасе. Но не оставили. Оттого солдаты и волнуются. Понимают, что обычное присоединение нового племени не такое уж и обычное. Что ты здесь ходишь? — Не могу спать в бараке. Пахнет мертвечиной. Такое чувство, будто лежишь в могиле. — А мы все здесь мертвецы, малыш, — засмеялся Арстан. — Только ещё этого не знаем. Мурад не стал реагировать на эту фразу. Закурив, он спросил: — Раз я здесь, значит, действительно что-то не так? — Почему ты так решил? — Ну, вы ведь сказали, что воины говорят… — Никакие они, к чёрту, не воины, — с ненавистью выплюнул Арстан. — Они солдаты. Мясники. Линейщики… Внутри Мурада всё похолодело, а затем обдало огнём. По спине побежали капельки пота, сердце заколотилось как бешеное. Он почувствовал, что разговор повернул куда-то не туда. Если бы жрецы сейчас услышали слова Арстана, не поздоровилось бы и ему, и Мураду. И всё же, он дерзнул: — А как же разделение обязанностей между кастами? Ведь все мы служим Отцу. Мы пять пальцев его Длани. Неужели вы этого не признаёте? — Ты ведь знаешь, что идею пятиединства ввели в Писание спустя два века после смерти пророка? — Арстан зачерпнул песок и просеял его сквозь пальцы. — До этого мы ещё руководствовались моралью, этикой. Мне об этом говорил мой учитель, а ему сказал его учитель. Сейчас жрецов тому не учат. Воинов не учат любить. Понимаешь? Мы убили любовь. Думаешь, пророк объединил столько людей, потому что у него была армия? Нет. Он ведь появился именно тогда, когда вожди угнетали народ больше всего и, казалось, терпеть больше невозможно. А он пришёл и просто заставил всех думать. А тех, что с оружием, он заставил любить своих жертв. Чтобы каждый раз, прежде чем выстрелить, они задавали себе вопрос — кто они и что делают. И, может быть, это не так эффективно в бою, это мешает, заставляет сомневаться. Но тогда мы были людьми. И других воспринимали как людей. Даже переворот прошёл бескровно, всех вождей просто заставили отказаться от власти. А сейчас — все, кто отказываются присоединиться, превращаются в животных, которых нужно усмирить. Воины не зависели от совета старейшин, а потому старейшины не могли направить оружие против своего народа. Слышишь, что они говорят сейчас? Они бросают их в бой. Говорят об их превосходстве, говорят, что они не имеют права подвести свой народ, ведь они слуги пятиединства, они один из столпов Длани Отца. Они лучше умрут, чем сдадутся. Их доводят до такого состояния, что они сами верят, будто должны убивать, должны грабить, должны уничтожать абсолютно всё на своём пути, чтобы оно просто не смогло сопротивляться в будущем. Тебя ещё не было на свете, когда шли Объединительные Войны. Это была… это была бойня. Мы шагали по полям, устланным трупами. Мы убивали всех: женщин, детей, стариков, ведь нам было плевать, над нами реяло знамя Отца, с нами был Бог, и сам сатана был нам не брат. Мы абсолютно ничего не боялись. И всё же, даже тогда я знал, насколько всё не так. Я убивал, но был жрецом. И тогда учитель сказал мне то же, что я говорю тебе. «Мы убили любовь». После войны, когда всех ветеранов позабыли, я понял, что к чему. Люди проливали кровь, люди становились монстрами ради будущего народа: так ведь мы, жрецы, говорили? Что своими жертвами мы прокладываем дорогу в будущее. А нас всех использовали. Нас купили словами о долге, чести и служении. А когда мы исчерпали свой ресурс, нас просто выкинули как ненужные игрушки. Ведь честными должны были быть мы, а не они, так ведь? Они не обязаны были соблюдать свою сторону договора. Так всегда было и так всегда будет. Но был момент, когда всё изменилось. Был и прошёл. Другого пророка не предвидится. Как и другого мира. И не нам это менять. Уходи, пока можешь. Уходи, куда глядят глаза. Пока их, — шаман сплюнул, — «вера»… не изуродовала и тебя. Мурад сидел, как громом поражённый. Он понимал, о чём говорит Арстан. Он сам думал об этом — ведь не зря он провёл три года в университете, изучая историю. Он видел, что происходило. И он знал, что не в силах ничего изменить. — Мой клан один из самых влиятельных в Карасе, — наконец, произнёс он. — И я его будущий наследник. Но что я могу сделать в одиночку? Что я могу сделать?! Не став воином, я не смогу что-то изменить. Арстан улыбнулся: — Ты не воин, никогда им ни был, никогда им не будешь. Я вижу ход твоих мыслей. Я тоже проходил возле той хижины, где сейчас насилуют ни в чём не повинную девочку. Ты видел, скольких сегодня убьют. И ты читал, скольких уже убили. Ты ведь знаешь о пророчестве? Мурад кивнул: — Мои родители рассказывали. Я думаю, что всем наследникам о нём рассказывают. О нашей всеобщей цели. Шаман пожевал губу и вздохнул. Поднявшись, он отряхнулся и сказал: — Эта цель загонит нас всех в ад, если уже не загнала. Я бы сейчас всё отдал за то, чтобы показать тебе мир моими глазами. — Чтобы что-то изменить, я должен стать вождём своего клана, — произнёс Мурад, тоже поднимаясь на ноги. — А для этого мне нужно оставаться воином. — А воин, умерший собственной смертью, уже не воин в глазах Отца, — сказал шаман. — Ибо воин должен жертвовать собой ради блага невинных. Ты знаешь, что это значит? Мурад сглотнул и кивнул. Шаман покачал головой: — Ты думаешь, что знаешь. Но до тебя всё равно не доходит. Что бы они ни пытались сделать, ты останешься собой. Ты слишком хорош для них. Поэтому, не дай им себя сломать. Помни, кто ты. — Если я всё брошу, то не смогу ничего изменить. — Мир можно изменить, не проливая рек крови, — сказал Арстан. — Как это сделал пророк. Иначе, всё, что мы здесь делаем — просто насмешка над его учением. — Я попробую что-нибудь придумать, — сказал Мурад. Оглядевшись, он спросил: — Вы так и не сказали, что же не так с этой миссией?