— А вот знаете, Екатерина Васильевна, телепатия все-таки существует! Ведь я собирался в одно замечательное место, которое вполне можно использовать в медицинских целях. Как лекарство от ностальгии. Ну, не сию минуту, разумеется, а в принципе. Но одному туда как-то не улыбается. Хотите, махнем вдвоем? Раз уж Бог послал мне вас, как кусочек сыру старой вороне, а? — Сейчас? — Так я и знал! Природа, лес, ахи, охи, а как до дела, помочь депрессивному другу, так сразу в кусты! Сейчас? Именно сейчас! Сию минуту! Ну? — А куда? — А сюрприз! Старик Добродеев знает такие места! Вам и не снилось! — Даже не знаю… — нерешительно протянула Екатерина, зная, что уже согласна, что от возможности походить по зимнему лесу ее охватывает предчувствие радости. — Зато я знаю! — строго сказал Добродеев. — Старших слушаться надо. Вперед! Машина плавно вильнула, набирая скорость — мелькнули городские окраины, какие-то складские строения, — и вырвалась на почти пустое загородное шоссе, пересекаемое то тут, то там нитками проселочных дорог. Потянулись, кружась, рощи, перелески и поля, покрытые снегом. Здесь была настоящая зима. — Ой, смотрите, заяц! — вдруг закричала Екатерина. Справа от дороги, в снегу, сидел одинокий рыже-серый зайчик. — А разве они не белые зимой? — Не думаю. Никогда не видел белого зайца, — с сомнением отозвался Добродеев, — а перевидел я их изрядно! У меня друг в Западной Украине, в Карпатах. Вот там охота! И на оленей, и на зайцев, и на кабанов! — И не жалко убивать? — Людей убивают, и то жалеть некому. Они помолчали. Потом Екатерина сказала: — Никогда не смогла бы убить. — Человека? — О Господи, нет! Животное. О человеке и речи нет! — Некоторых людей стоило бы. У меня есть друг, так он говорит, что собаку убить бы не смог, а человека, пожалуй, смог бы. — Надеюсь, он шутит. — Но иногда это решение проблемы. — Не думаю. Сразу появится другая. — Это как? — Я допускаю, что загнанный в угол человек может пойти на убийство. Не умея оценить ситуацию реалистически, он думает, что это выход. И что дальше? — И что же дальше? — словно бы поддразнил Добродеев. — Да он жить с этим не сможет! Спать не будет! Душу рвать раскаянием будет! Знаете, я читала, что убийцы приходят с повинной через десять, двадцать лет. Даже тридцать! А можете представить себе, как он жил все эти годы? — Эх, Екатерина Васильевна, наивная вы душа! Мучения, раскаяния! Да посмотрите, что делается вокруг! Газеты читаете? Криминальные хроники? — Читаю, и тем не менее… — Екатерина прервала себя на полуслове, подумав: «Идиотка! У человека тоска, а я его развлекаю историями о раскаявшихся убийцах!» — А у меня первый день отпуска! — с размаху переменила она тему разговора. — А охотится кто? — Простите? — «Королевскую охоту» на кого бросили? — На заместителя! Это мой первый отпуск за два года! — А как же бедный богатый миллионер Ситников со своими проблемами? — Не знаю! Не видела его целую вечность. — Но вы же работаете на него? Разве нет? — Не уверена! — Вы такая таинственная сегодня… Я и сам его целую вечность не видел. А раньше друзьями были, но он с тех пор очень переменился… — Добродеев задумался. — Как недавно все было и как давно! Знаете, мы все были уверены, что они с Алиной поженятся… А потом, как гром среди ясного неба — она с Володей Галкиным! Ну, для Ситникова это, может, и к лучшему… Алина была создана для подвига, а не для семейной жизни. Вообще мне иногда казалось, что она заблудилась во времени. Ей бы родиться пару тысячелетий назад, какими-нибудь гуннами водительствовать. В Средние века ее бы, несомненно, сожгли на костре! А у нас, в нашем времени, ей было тесно. Жаль ее, такая нелепая случайность! — Что «нелепая случайность»? — Ее смерть. — Разве ее смерть — случайность? — А вам что-либо известно о ее смерти? — Нет, не известно. Но когда умирают две сестры, причем обе без видимых причин, как будто бы случайно, начинаешь думать, что здесь нечисто! — Ситников — как царь Мидас! К чему ни прикоснется, то либо превращается в золото, либо умирает. — В голосе Добродеева прозвучали неприятные нотки. Екатерина молча смотрела в окно на заснеженные поля. В машине было тепло и уютно, и ее стало клонить в сон. — А знаете, я все-таки хочу написать о вас, — сказал вдруг Добродеев, — да и реклама вам не помешает. Тема — пальчики оближешь! Красавица детектив! От мужиков отбоя не будет! — Зачем мне неудачники? — Почему неудачники? — Ну как же! В мое бюро приходят исключительно неудачники. Счастливчики находят для развлечения совсем другие места! Они расхохотались. Вдруг Добродеев воскликнул: — Внимание! Мы приближаемся! — И машина свернула на проселочную дорогу, покрытую, казалось, нетронутым снегом. — Похоже, по этой дороге давно никто не ездил, — заметила Екатерина, — а вы уверены, что нам сюда? — Уверен, уверен! Старик Добродеев знает, что делает! — В голосе его прозвучали знакомые хвастливые нотки. Через пару километров они свернули на едва заметную лесную дорогу. Жесткие еловые лапы со скрежетом проехались по бокам автомобиля. Екатерина инстинктивно пригнулась. Машина, натужно ревя мотором, как танк, медленно продвигалась вперед, пока, налетев на какое-то препятствие, не остановилась. — Все, — сказал Добродеев, — приехали! Настоящая Сибирь, а, Екатерина Васильевна? — Он был неспокоен и внимательно всматривался вперед. — Черт, не завязнуть бы! Толкать будете? — Буду. А что это за машина? — «Ауди». Машина сверхнадежная, но не для таких снегов, разумеется. — А нам еще далеко? — Нет, мы уже на месте. — Добродеев открыл дверцу машины со своей стороны и приказал: — Слушайте! — На лице его появилось выражение преувеличенно благоговейного восторга. Тишина, ощутимая, оглушительная, мягкая, как белая медведица, положила на них свою большую тяжелую лапу и поглотила. Они находились в самом сердце дремучего леса, в окружении остропиких темно-зеленых елей. — Пошли! — Добродеев, перегнувшись через спинку своего сиденья, достал дубленку и, кряхтя, вылез из машины. Екатерина тоже открыла дверцу, шагнула в снег и, попав в засыпанную снегом ямку или разбитую дорожную колею, вскрикнула от неожиданности. Добродеев, не оборачиваясь, уверенно шагал впереди, напоминая небольшой трактор. Екатерина пошла следом, уклоняясь от тяжелых, покрытых снегом, колючих еловых веток. Тишина, казалось, звенела, как натянутая струна. И еще присутствовал некий звук… легкий, ускользающий, радостный… что-то знакомое, не вспомнить сразу… Воздух был чист и сладок, как родниковая вода. Идти было трудно, но она старалась не отставать от Добродеева. Раз или два упала, поскользнувшись, и с трудом поднялась, помогая себе руками. Наткнувшись на покрытую снегом корягу, оступилась и, удерживая равновесие, схватилась за ветку. В ту же минуту на нее обрушилась снежная лавина. От неожиданности Екатерина с размаху села в сугроб. Смахнула снег с лица и засмеялась, почувствовав, как холодные струйки тающего снега побежали за ворот свитера… И тут она поняла, что это был за звук! Плеск воды — где-то совсем рядом был ручей или небольшая речка. Безудержная радость, жажда жизни и действия затопили ее… И она закричала: — Я живу! Я буду жить вечно! — Давайте сюда, Екатерина Васильевна! — Добродеев, размахивая руками, поджидал ее у большого плоского камня, покрытого снегом. Она добралась до камня и замерла, пораженная. Перед ней расстилалось покрытое снегом чистое пространство почти идеальной круглой формы. Несколько серых валунов, похожих на спины отдыхающих животных, темнело впереди. Добродеев на четвереньках, громко сопя, вскарабкался на камень и протянул руку Екатерине. И уже наверху сказал: — Ну а теперь смотрите! Пространство впереди оказалось замерзшим лесным озером. Из-под камня, на котором они стояли, бил ключ — серебристая струя с шумом падала в зияющую, словно вход в преисподнюю, черную полынью у них под ногами. Из полыньи тянуло холодом. Вода, пугающая и притягивающая, полная первобытной неуправляемой магии, казалось, дымилась — белесый пар стоял в воздухе. Красно-золотистый шар солнца опустился на зубчатую крепостную стену леса, замер на долгое мгновение, зацепившись за острую еловую пику… а затем, словно его толкнули, скользнул за стену и исчез. И тотчас же стали мягко наплывать сумерки… Екатерина и Добродеев стояли на камне, все еще держась за руки, забыв обо всем на свете, подавленные картиной, представшей их глазам с уходом солнца. Картиной, полной такой пронзительной, неизбывной печали, одиночества и безнадежности, что хотелось зарыдать в тоске. От недавнего радостного настроения не осталось ничего… Добродеев хотел что-то сказать, кашлянул, да так и не сказал… Екатерина взглянула было на него, но тут же отвернулась, словно подсмотрела что-то, чего видеть не должна была. Лицо у него было напряженно-несчастным, невидящие глаза уставились в черную воду… «Что же с ним происходит?» — Что вы сказали? — встрепенулся он. — Удивительное место! Такими я представляю себе северные озера где-нибудь в Карелии. — Я был в Карелии. Еще студентом. Правда, летом, а не зимой. До сих пор помню гигантских комаров, тучи гнуса, дым от костра, которым пропахло все, и костер, который не хотел разжигаться именно в мое дежурство. Нет, эта романтика не для меня! — Он решительно спрыгнул на землю и протянул руки Екатерине, помогая ей сойти с камня. Удерживая равновесие, слегка прижал ее к себе и сразу отпустил. Ее поразило целомудрие, с которым он проделал это. Всю дорогу до машины он не выпускал ее руки из своей. И было непонятно, то ли он печется о ней, то ли держится за ее руку, как за спасительный якорь… Они молчали почти всю дорогу. И только перед самым въездом в город Добродеев сказал: