Екатерина восприняла его слова как приглашение освободить помещение. — Спасибо, Игорь Петрович, — она поднялась, протягивая руку, — вы мне очень помогли. Если что-нибудь вспомните, звоните, телефон мой у вас есть. — С удовольствием, — Игорь Петрович тоже встал, — позвоню, но тогда давайте о чем-нибудь другом поговорим, ладно? — Он чуть сжал ее руку и сразу отпустил. — А кстати, что случилось с ее сестрой? Вы сказали, самоубийство? Почему? — Неизвестно. А вы ее знали? — Не довелось. Сашу Ситникова знаю хорошо. Талантливый парень. Надо будет позвонить ему, выразить соболезнование. Да… жена умерла, почему — никто не знает, и муж, разумеется, главный подозреваемый? Ладно, не отвечайте. У вас на редкость выразительное лицо. Впрочем, я, кажется, уже это говорил. Я перестал читать детективы еще в школе, а сейчас — и все остальное, но, как я себе представляю, сыщик должен быть этаким мрачным типом с непроницаемым лошадиным лицом, большими ногами и недоверчивым взглядом прищуренных глаз. Сидящим почти все время в кустах, с громадным армейским биноклем и бутербродом в кармане. А тут вы… такая непохожая на сыщика! И на женщину-следователя вы тоже не похожи — знавал я одну такую! А может, это все камуфляж — искренность, неумение солгать? А на самом деле вы ого-го! — Игорь Петрович ласково-насмешливо смотрел на Екатерину выпуклыми темными, ускользающими за тонированными стеклами очков, глазами. — Не обижайтесь, ради Бога, Екатерина Васильевна, я замечательно провел последние полтора часа. Вы напомнили мне моих студентов, и я счастлив! «Да, — подумала Екатерина, — он прав, я действительно чувствую себя студенткой, причем далеко не отличницей!» — Игорь Петрович, а вы не против, если я с кем-нибудь из ваших сотрудников поговорю? — Люди у меня, как правило, в рабочее время заняты. — В голосе его появилась некоторая жесткость. — Можете задать свои вопросы моему секретарю, Лидии Антоновне. Она информирована, как никто другой. «И предана шефу», — подумала Екатерина. Игорь Петрович проводил ее до порога, открыл двери и сказал, обращаясь к секретарше: — Лидия Антоновна, если у вас нет ничего срочного, поговорите, пожалуйста, с нашей гостьей. Вот так, дружба дружбой, а работа прежде всего. — До свидания, Екатерина Васильевна, рад был познакомиться. Звоните, поможем, чем сможем. Лидия Антоновна, выжидающе улыбаясь, смотрела на Екатерину. Это была приятная дама лет пятидесяти с небольшим, с короткими черными, с сильной проседью, волосами и серыми глазами на слегка увядшем нежно-фарфоровом лице. Бледно-розовая губная помада. Белая шелковая блузка и длинная узкая черная юбка. Высокие каблуки. Нитка лиловых бус. Ничего лишнего, и все очень элегантно. — Садитесь, пожалуйста, — спохватилась она наконец, указывая на стул. — Я вас слушаю. — Лидия Антоновна, — начала Екатерина, — меня интересует одна ваша сотрудница, бывшая сотрудница. — Да? — В глазах секретарши мелькнуло настороженное любопытство. — Кто же? — Алина Владимировна Горностай. Помните такую? — Алину? — Лидия Антоновна не пыталась скрыть удивления. — Помню, конечно, помню! Как не помнить? Такая трагическая, нелепая гибель! Молодая, красивая… — Пожалуйста, расскажите мне о ней. Какая она была? — Какая? Знаете, она была из тех славянок, в ком не перебродила до конца кровь какой-нибудь цыганской или татарской прабабки, — темпераментная, стремительная, с блеском, если вы понимаете, о чем я. Во всякой одежде красива, во всякой работе ловка — это о ней! Лидия Антоновна, суховатая и отстраненная на вид, была романтиком в душе. Не такой уж редкий случай среди женщин, проживших жизнь в одиночестве. Некоторые, правда, становятся человеконенавистницами. Она же была доброжелательна и сентиментальна. Увидев рекламу нового фильма о любви, она тут же звонила приятельнице, даме своих лет, и они вдвоем отправлялись в кинотеатр сопереживать злоключениям очередной Есении или Изауры. После кино, наплакавшись всласть, они шли в любимое кафе кушать мороженое и говорили, говорили, говорили… Сначала о фильме, потом переходили на знакомых, сослуживцев — одним словом, обо всем на свете. Это была та самая духовная роскошь общения, которая превыше материальной для людей понимающих. Она была славной женщиной и жизнь вела простую и спокойную. Когда-то, совсем молоденькой девушкой, вышла замуж. Муж был геологом и погиб в тайге. Она и узнать-то его толком не успела. Лидия Антоновна была самодостаточна, создав уютный мирок, наполненный сентиментальными романами, фильмами о любви, серо-голубыми африканскими фиалками, звонками приятельницам и рецептами печенья. Раз или два случались в ее жизни женихи, уже после смерти мужа, и она всерьез задумывалась о замужестве, но дальше раздумий дело не шло. На вопрос «иметь или не иметь?», как в той старой песенке, она ответила однозначно: «Не иметь!» Ни тети, ни семьи, ни собаки! Если бы ей пришлось определить свою жизненную философию, ей бы хватило трех слов: «Жизнь — это радость!» Она не считала себя обделенной, и все в жизни ее радовало. Радовали дождь, лес, закатное солнце, утренний кофе, шоколадные конфеты, кружевное белье. Что может быть лучше, когда сидишь с ногами на тахте, рядом коробка «Млечного пути», а по телевизору интересный фильм? Судьба была благосклонна к ней, никогда не предложив жестокого выбора между добром и злом, честностью и бесчестием или предательством. Ей везло с начальниками. Ее уважали и ценили за трудолюбие, спокойный нрав и надежность. — Знаете что, — Лидия Антоновна словно решилась на что-то, — если у вас есть время, мы могли бы пообедать вместе, у меня перерыв через… — она посмотрела на часы, — семнадцать минут. Тут рядом есть совершенно очаровательное кафе, мы часто там обедаем, хотите? — Хочу, конечно, хочу! — обрадовалась Екатерина. — Спасибо вам. — Не за что. Можете посидеть здесь, — предложила Лидия Антоновна. — Я, пожалуй, подожду вас на улице, день прекрасный. — Екатерина поднялась. — Я не прощаюсь. Минут примерно через тридцать они сидели в маленьком кафе со смешным названием «Семеро с ложкой», убранном в народном стиле — расписные блюда на стенах и самовары на полках. — Рекомендую вареники с капустой и грибами, — сказала Лидия Антоновна. — Лучших вареников я в своей жизни не ела! Вареники были поджарены до золотисто-коричневой корочки и восхитительно пахли. К ним подали две мисочки — со сметаной и яблочным пюре. Екатерина почувствовала голод. — Спасибо вам, — обратилась она к Лидии Антоновне, — вы замечательно придумали. А то я бы наверняка забыла пообедать. — А вот это напрасно, — огорчилась Лидия Антоновна, — лучше пропустить ужин, но не обед! И необходимо погулять после обеда, хоть немного. — Лидия Антоновна, а вы знали Алину раньше, до того, как она пришла к вам на фирму? — Екатерина повернула разговор в нужное русло. — Нет, не знала, но мы с ней очень подружились. Алина была незаурядной женщиной — красивой, умной, с сильным характером, который почему-то принято считать мужским, хотя где они, эти мужчины с мужским характером? Товарища в беде ни за что бы не бросила! — Она вздохнула. — Как несправедливо устроена жизнь! Ей бы жить да жить, а вот поди ж ты, нет ее больше. Просто не верится! — Она замолчала, печально глядя в пространство, словно увидя перед своим мысленным взором ту, о которой шла речь. — Знаете, она иногда приходила ко мне домой, я угощала ее кофе и миндальным печеньем, она его очень любила… и рассказывала мне о своей жизни. Она очень хотела детей, но я думаю, она не была счастлива в семейной жизни, может, потому и детей не было. А может, наоборот, была несчастлива, потому что их не было. Она никогда не жаловалась, гордость не позволяла, но ведь одна женщина всегда поймет другую, не правда ли? Я видела ее мужа всего один раз, но и этого было вполне достаточно. Она как-то привела его к нам на вечер, на Новый год, кажется. На вид ничего, представительный, но какой-то вялый, замороженный, весь вечер просидел молча, только зыркал исподлобья. Мы все решили, что он ей не пара. Она намного интереснее, намного образованнее была, чем он. И я думаю, она его не любила. — Голос Лидии Антоновны понизился почти до шепота. — Может, и детей не хотела, потому что не любила. А потом этот дурацкий конфликт из-за сухого молока… Она очень переживала. Наш Игорь Петрович — прекрасный человек, но иногда бывает крут. Мы все думали, что он ее уволит. И Толю, Анатолия Константиновича, нашего бухгалтера, вместе с ней! — А при чем здесь ваш бухгалтер? — спросила небрежно Екатерина, а сама насторожилась — «сделала стойку», как дядюшкин курцхар, завидев соседских кур, за неимением уток. — Ну как же, — глаза Лидии Антоновны сияли мягким растроганным блеском, — у них же любовь была… как в кино… Алина мне сама все рассказала. Но я и так все знала. Все знали. Да они ничего и не скрывали. То есть, конечно, Алиночка не скрывала, говорила: «Любовь — это святое, это самое большое чудо на свете, горе тем, кто разлучит влюбленных…» Толя, правда, стеснялся, ну, да он всегда глаза прятал… Ничего особенного, такой себе незаметный человечек, совсем не герой, но вот поди ж ты, рассмотрела она в нем что-то. Говорила мне: «Он такой нежный, добрый, доверчивый как ребенок». — Голос Лидии Антоновны приобретает мечтательные интонации. — Откуда она все это взяла — трудно сказать. Почему именно он, а не более подходящий ей сильный и мужественный человек? Любовь слепа, да и слава Богу, а то и род человеческий повывелся бы. Встречались они где-то там, подальше от людских глаз, бродили, смотрели на звезды. «Ах, он знает названия звезд!», «Ах, он пишет стихи!» А кто их не пишет сейчас? Правда, я никогда бы не подумала, что Толя сочиняет стихи. «Ах, он такой беззащитный!» И разумеется, готова была за Толю в огонь и воду. — Голос Лидии Антоновны журчит как ручеек, и, к своему ужасу, Екатерина чувствует, что ее клонит в сон. — «Ах, его дома не понимают!», «Жена его простая женщина, она ему не пара!» Видела я его жену! Действительно, простовата, но, по-моему, ему в самый раз — здоровая, ядреная тетка из предместья, необразованная, хваткая, лавочный бизнес у нее, торгует всякой мелочью. А Анатолий Константинович по природе своей человек мягкий, несмелый. Он за ней, как за каменной стеной. Правда, как-то раз он пришел с большим синяком под глазом, и все еще смеялись, что его жена поколотила. О том, что у них с Алиной роман, знали все. Их постоянно видели вместе, причем Алина нисколько не стеснялась, а наоборот, как будто даже гордилась, всегда веселая была, смеялась. Бывало, что-то ему рассказывает, а он, как зайчик, от страха ушки прижимает, по сторонам не смотрит, боится. И все гадали, чем дело кончится, уведет она его у жены или нет? Знаете, я иногда думаю, что Алина придумала эту любовь не только для себя, но и для него тоже, сам бы он ни на что подобное не осмелился. — Лидия Антоновна, улыбаясь, посмотрела на Екатерину. — И я ее очень понимала — ей так хотелось любить и быть любимой! Я как-то очень деликатно намекнула, что Толик ей не пара, но она твердо сказала, что ее жизнь — это ее жизнь и она проживет ее без советов всяких доброжелателей… И перестала ходить ко мне. — В голосе Лидии Антоновны послышалась обида. — Знаете, эти отношения не могли кончиться добром. Так и случилось! В один прекрасный день жена Толика закатила ей скандал прямо у нас в вестибюле, в самом конце рабочего дня, на глазах у всех сотрудников! В нашем здании не только ведь наша фирма, есть и другие, людей много, все высыпали в коридор, а той того только и надо! Орала, что Алина — падшая женщина, слова она, конечно, другие употребляла, разрушает семью, оставляет детей сиротами. У них сын и дочь, лет по двадцать, если не больше, торгуют по ларькам. Возбудилась, визжит, кровь из носа пошла… Одним словом, убивают ее, спасите, люди добрые! Толик в это время где-то прятался, а Алина стояла, как Орлеанская дева, бледная, презрительная, и только повторяла как автомат: «Я вам не сделала ничего плохого, уходите!» Сцена из греческой трагедии — две женщины, одна — фурия, другая — холодна как лед, и насмерть перепуганный мужчина — яблоко раздора! И любопытная публика, радостно внимающая, не каждый ведь день такое увидишь! Потом бедный Анатолий Константинович собрался с силами, вышел откуда-то, и к жене: «Машенька, Машенька, я прошу тебя, не надо, люди ведь, пошли домой, дома поговорим!» А Машенька как рявкнет: «Молчи, подонок! Я людей не боюсь! Пусть все знают, с кем ты связался!» Ну, разумеется, все это другими словами. И снова крик, визг, чуть ли не врукопашную рвется! Я Алину увела почти силой. Она была как в столбняке, белая, губы трясутся, сказать ничего не может, зубы стучат о край стакана… Пришла в себя и говорит: «А все равно любовь победит! Мы будем вместе!» Я еще тогда подумала, что Толик к Алине теперь на пушечный выстрел не подойдет, зайчонок наш, и ради кого только она крест несет. — Лидия Антоновна замолчала и задумалась. — Сильной женщине трудно найти достойного мужчину, и она придумывает себе любовь, — продолжила она после паузы. — И с мужем у нее, видимо, так было, и с этим тоже. А где ж сильного-то взять? Алиночка достойнейшим человеком была, красивая, честная душа, но, если откровенно, с ней, конечно, трудно было… — Лидия Антоновна достала из сумочки носовой платочек, промокнула глаза. — Безумно жаль ее, ни муж, ни Толик не были ее героями… — А потом что? — Да ничего! Толик исчез. Алина если и страдала, то виду не подавала. Ходила с высоко поднятой головой. Глаз не прятала. Игорь Петрович отправил ее в командировку на несколько недель. Он хоть и сухарь, но, мне кажется, сочувствовал ей и даже симпатизировал. Ну, уехала она, а тут конец зимы, солнце, весна, новая жизнь… Вернулась она на работу в начале апреля, красивая, нарядная, в белом пальто — она белое любила, — веселая, смеется… Ну, думаю, — Лидия Антоновна глубоко вздохнула, — пронесло. — А Анатолий Константинович? — Он после того случая на работе больше не появился. Его мадам принесла заявление об уходе. И все. А через четыре недели Алиночки не стало. Десятого мая. И знаете, мне кажется, она чувствовала что-то. У нас первого был вечер — мы тут все праздники отмечаем, и церковные, и советские, — и ее попросили спеть. У нее был замечательный голос, сильный, глубокий, жаль, что она никогда не училась… Она спела романс «Не уходи, побудь со мною». Спела с таким чувством, с такой тоской, что женщины наши прослезились, — Лидия Антоновна, не стесняясь, заплакала, вытирая глаза скомканным мокрым носовым платочком. — Ну а потом, одиннадцатого мая, нам звонят на работу и сообщают, что вечером десятого ее сбила машина, где-то около ее дома… Было следствие, припомнили историю с сухим молоком, ходили к нам примерно с месяц, спрашивали, искали, да тем дело и кончилось. Машину, что ее сбила, так и не нашли. Я до сих пор успокоиться не могу, — Лидия Антоновна всхлипнула, — она была необыкновенная! Таких, как она, больше нет! Хотя ее многие не любили и считали, что она у нас все равно не задержится. Но я думаю, что… — Она колеблется мгновение, а потом, решившись, продолжает: — Не все так просто было с ней. Наш Игорь Петрович, умнейший человек, он великолепно разбирается в людях, он же ее не уволил после той сухомолочной истории, оставил… Что-то, видно, было в ней, что импонировало ему. И меня это не удивляет, в ней была порода! Кто знает, что было бы дальше, если бы не эта нелепая смерть… — Фантазия неисправимого романтика Лидии Антоновны расправляла крылья и была готова взлететь… Но тут она посмотрела на часы и воскликнула: — Как бежит время! Мне уже пора! И пока они допивали кофе, Екатерина спросила: — А вы давно знаете Игоря Петровича? — Лет тридцать, не меньше, — улыбнулась Лидия Антоновна. — Я у него на кафедре проработала большую часть своей жизни. Вот он и пригласил меня к себе, а то сидела бы сейчас дома… — Почему дома? — удивилась Екатерина. — Кафедра-то ваша существует! — Катюша, вы не против, что я вас так называю? У вас прекрасное имя, говорят, Екатерина — это не имя, а характер, так вот, Катюша, сколько мне лет, по-вашему? Екатерина внимательно посмотрела на Лидию Антоновну и осторожно предположила: — Судя по тому, что вы проработали тридцать лет в институте, то, наверное, лет пятьдесят? Лидия Антоновна просияла: — Шестьдесят два. И со своей кафедрой я рассталась семь лет назад. Если бы не Игорь Петрович, то сидела бы дома. А так, работаю, на людях, и заработок неплохой. — Не может быть! — совершенно искренне воскликнула Екатерина. — Ни за что бы не подумала! — Я и сама не верю, что мне столько! Мне кажется, я совсем не изменилась, детство, мамочку, школу — все прекрасно помню. — Лидия Антоновна, а у вас, случайно, нет телефона Анатолия Константиновича? — вдруг спросила Екатерина. Ей показалось, что рука секретарши дернулась по направлению к сумочке, но на полпути остановилась. — Должен быть где-то, — сказала она, чуть порозовев. — В архиве остались его бумаги, я думаю. Позвоните мне завтра утром, хорошо? — Спасибо большое, непременно позвоню. Вы мне очень помогли, Лидия Антоновна. Я ваш должник. — Какие пустяки, если вам это действительно поможет… — В голосе и на лице Лидии Антоновны сомнение, так как она не представляет, как и чему это может помочь, и, решившись, она спрашивает: — А что, по делу Алины снова ведется следствие? — Почти. — Екатерина даже не краснеет. — Появились некие новые обстоятельства, которые следует выяснить. — Как интересно! — восклицает Лидия Антоновна. — Вы непременно должны побывать у меня, я угощу вас своим замечательным миндальным печеньем, которое так нравилось Алиночке. Это я вас должна благодарить, мне было приятно вспомнить о ней. Глава 8 ЛЮБОВНИКИ… На другой день утром Екатерина перезвонила любезной Лидии Антоновне и получила адрес Алины, а также номер телефона Анатолия Константиновича с напутствием держать ее в курсе происходящего. «Ну-с, с чего начнем? Вернее, с кого? — спросила она себя. — С мужей или любовников? Тянем жребий!» Она взяла из книжного шкафа первую попавшуюся книгу. Ею оказалась «Одвуконь» Романа Гуля[19]. Открыла наугад, ткнула пальцем посередине страницы и прочитала следующее: «Раскланяться на улице легко с кем угодно. Но с глазу на глаз разговаривать не с каждым одинаково просто и не с каждым одинаково приятно». С этим не поспоришь! Необходимо помнить, прибегая к этому детскому способу гадания, что главное не то, что выпадет, а то, как ты это истолкуешь. «И с кем же из них мне приятнее будет разговаривать? Ни с кем! Ну, с мужем, пожалуй, все-таки приятнее. Потому что с женой Анатолия Константиновича мне совсем не хочется встречаться. Значит, начнем именно с нее. Чтоб не выходить из формы!» Она набрала номер домашнего телефона четы Бодюков. Трубку сразу же взяли, словно ждали звонка. «Алло?!» — сказал-спросил мужской голос. Екатерина не успела ответить, как раздался щелчок и вмешался женский голос, возникший из ниоткуда, тягучий, низкий и густой: «У телефо-о-она? — И без паузы: — Ана-то-о-олий, я взяла!» «Хорошо, Машенька!» — ответил мужчина, после чего раздался еще один щелчок. «Неплохо бы поговорить с ним наедине, — подумала Екатерина, — но тут уж ничего не поделаешь!» — У телефо-о-она? — повторила Машенька. — Добрый день, Мария Филипповна, — официально и холодно, «с понтом», начала Екатерина, чтоб слегка припугнуть скандалистку и показать ей, кто есть кто. По принципу: выигрывает тот, кто нападает первым. — Меня зовут Екатерина Васильевна Берест. Я — следователь. («Нахалка!») В ходе расследования, которое я веду, возникла настоятельная необходимость поговорить с вами. — Какое расследование? При чем тут мы? Как вы сказали, вас зовут? Не похоже, что ее можно испугать.