Они миновали соломенное пугало, которого Мэтью даже не увидел, пока солома не хлестнула его по плечу. Проехав еще немного, он услышал далекий вой в лесу по левую сторону от дороги. Похоже, выли двое, а один им отвечал. От этих звуков Сьюви снова перепугалась и понесла, пришлось опять ее успокаивать. Мэтью подумал, что если когда-нибудь доберется до дома, то покроет пол своего погребка поцелуями и купит Сьюви золотые подковы, если такие бывают. Если нет, то следует их придумать и изготовить. — Мы выберемся из этой переделки, — заверил он кобылу. — Вот увидишь. С Божьей помощью выберемся. Вой стих. Мэтью осадил Сьюви и заставил ее перейти на шаг. Им обоим это не нравилось, но в данном случае смерть лошади, вероятно, приравнивалась к смерти наездника. Так они шли около часа, когда Сьюви вдруг издала странный гортанный хрип. Мгновением позже она пронзительно заржала, и Мэтью почувствовал, как она дернула шкурой. Тут его сердце едва не остановилось… потому что он понял: черти близко. Он даже не стал оборачиваться, все равно в такой темноте ничего не увидишь, а чудовище — да, чудовище — наверняка нападет из леса. Оно бесшумно подкрадется, махнет вперед сквозь осколки лунного света и сперва разорвет в клочья его, а потом Сьюви. Мэтью извлек из-под одежды пистолет, взвел курок и ощутил, как на лице выступил холодный пот. Внезапно Сьюви сама приняла решение. Она понесла. В панике лошадь рванула так резко, что Мэтью едва не вывалился из седла. Поводья он потерял. Она скакала как никогда — казалось, быстрее, чем лошадь вообще способна скакать. Вот теперь ее сердце точно разорвется, подумал Мэтью, или она оступится и сломает ногу. Он обхватил ее за шею, чтобы не вылететь из седла, и совершил ошибку — посмотрел назад. Ему открылась столь пугающая картина, что он невольно оскалился, обнажив зубы в чудовищной гримасе. Ибо мерзкая исполинская тварь вырвалась из леса слева и стремительно, огромными прыжками приближалась. Мэтью сглупил и выстрелил не целясь — разве прицелишься верхом на скачущей галопом лошади? Дым унесло прочь, но чудовище никуда не делось. Оно уже почти их настигло. — Но, пошла, пошла! — заорал Мэтью, хотя Сьюви и так неслась из последних сил. Тварь уже приблизилась почти вплотную. Вот-вот она взмоет в воздух и запрыгнет на лошадиный круп, скинув Мэтью Корбетта на землю, — и нет, земля не будет ему пухом. Не думая, он швырнул в тварь свой пистолет — и попал, но это замедлило ее лишь на долю мгновения. Теперь тварь вновь изготавливалась к прыжку, и он, отчаянно цепляясь за лошадиную шею, тоже изогнулся, чтобы в нужный момент дать чудовищу пинка. Вот сейчас… сейчас… Темноту леса по другую сторону дороги пронизал огонь. Горящая стрела вонзилась в бок твари, и та выгнулась, словно хотела вырвать стрелу передней лапой. Вторая горящая стрела… пролетела выше. Третья… воткнулась прямо в шею чудищу, и в этот миг Мэтью разглядел седую шерсть, бесформенную удлиненную голову и глаза, напоминающие прожженные в металле дырки. В следующее мгновение тварь отстала и одним прыжком — в иных обстоятельствах Мэтью назвал бы его грациозным — скрылась в лесу. И там сгинула. Тут из леса показался другой силуэт. Он выскочил на дорогу и бросился к Сьюви. Мэтью успел ощутить новый приступ ужаса, но потом разглядел перья в волосах человека и одеяло на его плечах. Индеец схватил Сьюви за поводья и пытался остановить ее на полном скаку. Лошадь немного протащила его вперед, но он удержался. Тогда она хотела вскинуться на дыбы, однако не смогла и забрыкалась, захрапела, как разъяренный мул. В конце концов индейцу удалось обуздать ее настолько, чтобы передать поводья Мэтью, и тогда уж тому пришлось держаться изо всех сил, чтобы не вылететь из седла. Сьюви взбрыкнула пару раз, а потом вздрогнула, обессиленно фыркнула — так, что из волос индейца вылетело перо, — и наконец стала, склонив голову, как будто решила здесь и сейчас предаться блаженному сну. Мэтью соскочил на землю. Ноги его не держали, и он растянулся на проклятой дороге. Пытаясь сесть, он увидел еще трех индейцев с луками и колчанами. Первый — высокий сухощавый мужчина с тремя перьями в копне черных волос — держал в руке фонарь с парой восковых свечей. Причем одет он был не в одеяло, а в темные бриджи, сапоги и красный солдатский мундир. — Встать, — сказал он. — Можешь стоять? — Да, — ответил было Мэтью. И добавил: — Пока нет. — Глупо ехать по этой дороге. — Да, — признал Мэтью. Индеец с фонарем обменялся парой слов с остальными на красивом мелодичном языке. Мэтью предложили кусок чего-то мягкого, рыхлого… Кукурузный хлеб, дошло до него. — Я вас видел… у Беккетов! — Не меня. Других. Мы ходить к ним не только за хлебом. Мы ходить — теперь, в это время, — чтобы Джоэл и Элла жить хорошо. Никто их не трогать. Он вновь что-то сказал остальным. Ему протянули откупоренную фляжку из свиного мочевого пузыря, и он передал ее Мэтью. Тот сделал глоток: пиво ожгло ему глотку, из глаз брызнули слезы. Он сделал второй глоток — такой же, как первый. Черт, как хорошо! — Что вы… что вы тут делаете? — спросил Мэтью. Ядреное пиво придало ему сил и помогло встать на ноги. — Видели, как ты уезжать на восходе… Поняли, что возвращаться ты — если возвращаться, — как это говорить англичане?.. В спешке. Решили посмотреть. Просто… — он попытался подобрать нужное слово, — любопытство. Но дальше здесь мы не заходить, дальше опасно. — Он забрал у Мэтью фляжку и отдал ее владельцу. — Полностью с вами согласен, сэр. Спасибо, что спасли наши жизни… Мою и моей лошадки. — Мэтью едва не падал в обморок, но из последних сил держался. — Вы сказали «в это время». Что вы имели в виду? — Это время луны, — ответил краснокожий, указывая фонарем на небо. — Они рыскать в полную луну… Вы бы сказать… как часы? — Да, — кивнул Мэтью. — Точно, как часы. — Отсюда идти пешком. Мы идти с тобой. Лошади отдых. — Далеко еще? — До восхода. Недалеко. Мэтью кивнул. Он не совсем понял, что это значит, — видимо, что до таверны Беккетов они доберутся на рассвете? — Английское слово… — произнес индеец. — Совет? Джоэл и Элла не надо знать. Мы за ними следить. Они жить хорошо. — Да, — ответил Мэтью. — Вы правы. О случившемся нельзя было рассказывать не только Беккетам, но и Хадсону Грейтхаусу. Этот верзила либо лопнет от смеха, либо прикажет заковать Мэтью в цепи и отправить в пенсильванскую лечебницу для душевнобольных — играть в шашки и чаевничать с Королевой Бедлама. Нет, лучше уж сочинить какую-нибудь историю про десять фунтов… Из которых еще надо заплатить за два пистолета. Лучше соврать, что он доставлял письмо королю Сиама, чем… Валлаху Боденкиру, кем бы он ни был. Вряд ли Мэтью еще увидит Карлиса фон Айссена, но если увидит — послание доставлено, сэр. Не прямо в руки, но почти… получайте пинок между ног за такое поручение. Мэтью решил забыть о случившемся этой ночью, если удастся. Стереть все из памяти, пусть для этого ему придется найти индейца и выпить семнадцать пузырей пива. Никто не должен об этом знать. Никто и никогда. А люди в лесу? Сумасшедшие оборванцы, только и всего. Будем считать так. Откуда-то из глубины леса донесся вой. Но уже не такой, как прежде. В нем не было ярости или гнева, не было жажды крови или призыва к бою. Хор голосов все выше и выше взмывал в небо — странная и завораживающая ночная симфония. — Поют, — сказал краснокожий с фонарем. — Интересно почему. Мэтью лишь едва заметно улыбнулся. Он разглядывал пятно лунного света на земле. И слышал голос Грейтхауса: «Лунным лучиком был — лунным лучиком и останешься». Мэтью пришло в голову, что лунный луч может обладать очень большой силой. Такой, что Грейтхаусу и не снилось. На эти слова он ответил бы: «Я постараюсь». Мэтью взял поводья и вместе со Сьюви и индейцами зашагал навстречу рассвету. * * * notes Примечания 1 Grace (англ.) — благодать, милость. 2 Two — два (англ.). 3 Созвучно англ. слову «murder» («убийство»).