— Забавно, — кивнул Мэтью, хотя на самом деле история показалась ему очень грустной. А тарелки, вспомнил он, изготовил по заказу врача Хайрам Стокли. — Не будь Николь такой пьянью, давно уже разбогатела бы — столько серебра ей Годвин платил. Еще она говорила, что иногда он называл ее чужим именем, когда после этого дела валялся сонный в кровати. А потом еще рыдал у ней на груди — тогда уж она его быстренько за дверь выдворяла, сколько бы он ни заплатил. У шлюхи тоже гордость есть! — Чужим именем? — заинтересовался Мэтью. — А каким? — Николь ведь говорила… Сьюзен, что ли? Лучше сам ее спроси. В общем, чудак был этот Годвин. Пил без просыху, и руки вечно холодные… — Возможно, я в самом деле поговорю с Николь, — задумчиво проговорил Мэтью. — Хочу побольше узнать о докторе Годвине. Грейс хмыкнула: — Теперь и ты заговорил, как он! — Как кто? — встрепенулся Мэтью. — Да вот как Энди! Тоже вечно выспрашивал, когда приходил Годвин, сколько пробыл, когда ушел и все такое. Прямо замучил нашу Николь вопросами. Она рассказывала: мол, завалится к ней, присунет, кончит в чехол и давай ее расспрашивать про Годвина, будто только ради него и пришел. — Неужели? — сказал Мэтью, наблюдая, как Грейс теребит свою куклу. Видимо, эта грязная, набитая соломой тряпица приносила ей успокоение и утешение. Для нее это сувенир, привет из прошлого. Быть может, и Сьюзен была для Годвина такой реликвией из прошлого? А вот имела ли она какое-то отношение к убийству? — Мисс Хестер, последний вопрос, — сказал Мэтью. — Эндрю Кипперинг когда-то упоминал при вас имя Уильяма… — Обожди, — перебила его проститутка. — Как ты меня назвал? — Мисс Хестер, — повторил Мэтью. — Вас ведь так зовут? — Меня? Его вдруг осенило — словно кинжалом кольнуло: нет, ее зовут не так. — Вы не Грейс Хестер. — Ясное дело! Меня звать Мисси Джонс, а Грейс Хестер лежит в комнате в конце коридора. Хворая она. — Хворая?.. — Чахоткой болеет. В последнее время ей все хуже и хуже делается. Бекка говорит, скоро помрет. Почему ей досталась самая большая комната в доме — понятия не имею. — Какой же я дурак! — Мэтью едва не охнул. Он вскочил на ноги — к чести Мисси Джонс надо сказать, что на сей раз она не попятилась. — Дурак дураком! — Это почему? — Не понимаю элементарных вещей! — Он пристально поглядел на нее. — Мисс Джонс, а можно мне увидеть эту Грейс Хестер? — Дверь на замке. Грейс тоже пьянь еще та, ее хлебом не корми — дай сходить в «Терновый куст» и напиться там вусмерть. В прошлый раз, когда она отсюда выбралась, Энди пришлось тащить ее домой. Мэтью все понял. А ведь ответ лежал на поверхности с той самой ночи, когда молодчики Эбена Осли сунули его лицом в кучу конского навоза! — Как же мне ее повидать? Хоть одним глазком бы глянуть! — Говорю ж, дверь заперта на ключ. — Мисси опять насторожилась. — А зачем тебе на нее смотреть? Может, ты и хворых… любишь? — Нет-нет, никаких грязных помыслов у меня нет, клянусь! — Не понимаю, — сказала Мисси, но потом помялась немного, погладила куклу и сказала: — Хотя… верить тебе, пожалуй, можно. Да? — Конечно! Она кивнула: — Старой драконихе это не понравится, и Бекке тоже. Поэтому не мешкай. — Она прижала к себе куклу и добавила, опустив глаза: — Ключ над дверью, на косяке. Смотри не попадись — худо тебе придется. Да и мне тоже. — Не попадусь! — заверил ее Мэтью. — А если и попадусь, обещаю, никто не причинит вреда ни вам, ни мне. Верите? — Нет, — ответила она. Потом подумала и, нахмурившись, сказала: — А может, и верю. Не знаю. Он шагнул к двери, и Мисси не стала ему мешать, сразу отошла в сторону. — Спасибо, что уделили мне время, мисс Джонс. И спасибо вам за помощь. — Ой, да пустяки! — отмахнулась она и, положив руку на засов, обронила: — Можешь звать меня Мисси, если хочешь. — Спасибо, — повторил Мэтью и улыбнулся. Возможно, он удостоился бы ответной улыбки, но девушка к тому времени уже отошла к умывальному тазу, собираясь смыть грим. Интересно, каково ее лицо под слоем белой пудры? И какую историю скрывает ее душа? Увы, Мэтью не мог больше терять время. Он вышел из комнаты, тихо закрыл за собой дверь и зашагал дальше по коридору. Ключ нашелся почти сразу. Сунув его в скважину, Мэтью подумал, что одного крика Грейс Хестер будет достаточно, чтобы сюда сбежался весь дом, однако в этой шахматной партии у него слон, а у противника — лишь пешка. Снизу по-прежнему доносилось пение Черной Бекки, выбравшей на сей раз вест-индский мотивчик повеселее. Мэтью вставил ключ в замок, повернул его и открыл дверь. Комната выглядела почти так же, как спальня Мисси, разве что была на несколько футов шире. На полу лежал бордовый ковер. Горели две свечи: одна — на прикроватном столике, другая — на комоде. Одеяло задвигалось, и лежавшая под ним бледная девушка с большим трудом села в постели. У нее были темные, влажные от пота волосы, высокие скулы и узкий подбородок. Когда-то, вероятно, она была хороша собой, но чахотка сделала свое дело: лицо ее напоминало обломки корабля на пустынном берегу. Толстый слой косметики скрывал признаки болезни, а крепкое спиртное придавало больной ложных сил. Именно эта девушка вывалилась в компании Эндрю Кипперинга из «Тернового куста» в ту недобрую ночь, когда Мэтью повстречался в темном переулке с мордоворотами Эбена Осли. Грейс Хестер, приоткрыв рот, смотрела на гостя. Внизу пела и наигрывала на лире бойкую солнечную мелодию Черная Бекка. — Отец? — проговорила девушка чуть заплетающимся языком. При этом слабый голос ее был полон… надежды. Мэтью тихо ответил «нет» и торопливо вышел из комнаты, пока сердце его не разбилось вдребезги. Глава 33 Он пришел порыбачить на свое излюбленное место — на западе города, в конце Уиндмилл-лейн, где Джон Файв и велел его искать. Вдоль улицы тянулось кукурузное поле и стояло несколько жилых домов, столярная мастерская да новая пивоварня, которую только-только начали возводить. Было утро четверга, солнце ярко светило над рекой, и ветер шелестел в зеленых нью-джерсийских лесах на дальнем берегу. Рыбак примостился среди скопища серых валунов на берегу; от конца его ясеневой удочки к поверхности воды тянулась леска. За спиной рыбака возвышалась громадина старого купеческого судна, выброшенного на скалы штормовыми волнами. Остов его, покалеченный и разбитый, медленно уходил в землю под непрерывным воздействием времени, воды и солнца. На вершине холма, отбрасывая тень на рыбака, стояла высокая ветряная мельница, в честь которой улица и получила свое название. Верх башни был повернут навстречу ветру, и на медленно вращающихся крыльях вздувались холщовые паруса. Хотя Мэтью ступал тихо, он знал: его присутствие уже замечено. Священник бросил на него мимолетный взгляд и тут же отвернулся, не промолвив ни слова. Этим утром преподобный Уэйд выглядел не как мудрый священник церкви Троицы, а как простой мирянин. На нем были серые бриджи с заплатами на коленях и вылинявшая коричневая рубаха с закатанными до локтей рукавами. Голову покрывала бесформенная бежевая шляпа, повидавшая немало солнечных деньков и проливных дождей. В этой одежде он привык рыбачить, догадался Мэтью. Рядом с Уэйдом лежал сачок и стояла плетеная корзина для улова. Мэтью остановился ярдах в десяти от священника. Тот сидел совершенно неподвижно и ждал поклевки. — Доброе утро, сэр. — Доброе, Мэтью, — последовал безучастный ответ. Воцарилась тишина. Священник по-прежнему не удостаивал Мэтью взглядом. Поднялся ветер: по поверхности воды пошла рябь, а крылья ветряка заскрипели. — Мне сегодня что-то не везет, — наконец молвил Уэйд. — Две мелкие рыбешки попались — на одну сковородку и то не хватит. Они так отчаянно бились на крючке, что я пожалел их брать. Вообще-то, я давно приглядел тут жирного карпа, но шельмец всякий раз от меня уходит. Ты рыбачишь? — Давно не брал в руки удочку. — Мэтью вспомнил, как в детстве, еще до приюта, удил рыбу, чтобы как-то прокормиться. — Но в ловле ты силен, верно? Мэтью понял намек. — Да, сэр. — И очень умен. Эндрю говорит, раньше ты хотел стать адвокатом. — Хотел. Одно время только об этом и мечтал. Но теперь меня это нисколько не занимает. Уэйд кивнул, не сводя глаз с красного поплавка на поверхности воды. — Он говорит, у тебя очень твердые взгляды на правосудие. Это похвально. Ты производишь впечатление человека высоких убеждений, Мэтью, и оттого мне странно, что ты задумал промышлять столь низким делом — шантажом. — Уэйд повернулся. Темные тени лежали вокруг его печальных глаз: сон явно не шел к нему этой ночью. — С тех пор как Эндрю рассказал мне о вашем разговоре, я ждал, что ты придешь. И ведь Джон тоже замешан, а он клялся в любви моей дочери! Я принял его как родного сына! По-твоему, мое сердце способно это вынести, Мэтью? — А оно у вас есть? Преподобный Уэйд не ответил, лишь вновь устремил взор на реку. — Я сказал Кипперингу неправду. Джону ничего не известно о девушке. Он обратился ко мне за помощью, потому что Констанция за вас волновалась — решила, вы теряете разум. Неужели вы всерьез думали, что можете спокойно гулять по ночам и дочь никогда не захочет узнать, куда вы ходите? Я проследил за вами до дома Полли Блоссом. Моим глазам предстало скорбное зрелище, иного слова не подобрать. А ночью вторника за вами ходила и Констанция. Лицо священника под бесформенными полями шляпы вытянулось и побледнело.