— Нет, ничего. — Джон оглянулся на трактирщика и помотал головой, после чего обратил на Мэтью взгляд, который нельзя было назвать иначе как угрюмым. — Что стряслось? — спросил Мэтью, почуяв неладное. — Констанция. Вчера ночью она сама проследила за его преподобием. — Проследила?.. — Мэтью боялся спросить, куда они ходили. — Рассказывай. — Дело было около десяти вечера, когда на улицах давно никого не должно быть. Ее отец украдкой вышел из дома — Констанция случайно услыхала скрип половицы у двери и сразу все поняла. После происшедшего тогда… в церкви… она прямо сама не своя от волнения. Говорю тебе, Мэтью, она разваливается на части, как он! — Я понимаю. Успокойся, пожалуйста. Итак, Констанция пошла за отцом, что дальше? — Дважды его преподобию удалось избежать встречи с констеблем, а один раз она сама чуть не налетела на фонарь, но не сдалась, святая душа, пошла дальше и… Мэтью, я только хотел спросить: куда его преподобие ходил в ту ночь, когда ты за ним следил? Мэтью неловко поерзал на стуле. Взял со стола кружку, хотел глотнуть сидра, но не глотнул. Джон Файв наклонился к нему и прошептал: — Констанция сказала, что ее отец ходил на Петтикот-лейн. Я ушам своим не поверил, но врать ей незачем. Преподобный встал напротив дома Полли Блоссом — зайти не зашел, слава богу, просто стоял там и ждал чего-то. А минут через пять на улицу вышел какой-то человек и заговорил с ним. — Человек? Кто? — Констанция не знает. Он говорил минуту-другую, тронул на прощанье плечо ее отца и вернулся в дом. Внутри горел свет. Его преподобие стоял в сторонке, где его никто не видел, но в дом заходили люди. Получается, бордель работает по ночам, несмотря на губернаторский указ. — Говорят, от взяток констебли моментально слепнут, — заметил Мэтью. Он ничуть не сомневался, что Полли Блоссом приплачивает даже Байнсу и Лиллехорну. И поскольку Масочник перестал убивать, указ неизбежно теряет свою силу. — Так, ладно. Его преподобие еще куда-нибудь ходил? — Нет. Констанция убедилась, что он направился в сторону дома, а сама побежала другим путем, чтобы его опередить. Говорит, едва успела войти в дом, как он уже пришел. — И что было дальше? — Ничего. Констанция легла в кровать. Отец приоткрыл ее дверь, а она притворилась спящей. Ясное дело, в ту ночь она уж больше не спала и, едва рассвело, прибежала ко мне в кузницу. — С его преподобием не говорила? — Нет. За завтраком ее подмывало все рассказать, но у него был такой подавленный и угрюмый вид… В общем, она не решилась. Я велел ей помалкивать, пока с тобой не поговорю. Мэтью сделал наконец большой глоток сидра. — Что это все значит, а? — умоляюще вопросил Джон. — Констанция так убивается из-за отца… а он, похоже, впутался в какое-то темное дело, но рано или поздно все выйдет на свет. И что с ним тогда будет? — Он закрыл глаза и прижал ко лбу ладонь. — Что будет с Констанцией?.. Мэтью, не глядя, принялся доедать свою ячменную похлебку. Стоило только Джону упомянуть второго человека, ему все стало ясно. — Гляжу, ты спокойно воспринял мою историю. Но для Констанции это трагедия. И для его преподобия тоже. Во что он ввязался? Мэтью съел еще ложку похлебки и отставил миску: — Теперь я сам займусь этим делом. — Займешься? И как же? — Не важно. Возвращайся в кузницу. Когда увидишь Констанцию, скажи, чтоб пока что ничего не говорила отцу. Все понял? — Нет. — Слушай внимательно, — проговорил Мэтью тоном как можно более убедительным и не терпящим возражений. — Его преподобие не должен знать о том, что Констанция за ним следила. Нельзя рассказывать ему об этом, пока… — Он умолк. — Пока что, Мэтью? — Пока я не собрал все кусочки головоломки. Я непременно их соберу, вот увидишь. И обещай, что вы оба ни слова не скажете отцу Констанции. Это очень важно. Джон помедлил, на его лице отразились душевные метания, однако потом он опустил глаза и обеими руками схватился за края стола, будто его шатало. — Я тебе доверяю, — тихо молвил он. — Да, мне частенько кажется, что ты повредился умом. Но я тебе доверяю. Хорошо. Мы ничего не скажем преподобному. — Возвращайся на работу. И вот еще что: вели Констанции сегодня вечером остаться дома, даже если его преподобие опять уйдет. Джон Файв кивнул и встал из-за стола. По безысходной боли в глазах и сутулости широких плеч Мэтью понял, как его друг любит Констанцию Уэйд и как горит желанием ей помочь, предпринять хоть что-то, однако в данном случае его могучие кузнецкие руки бессильны. — Спасибо, — выдавил Джон и неверной поступью вышел за улицу. Мэтью проводил его взглядом и доел похлебку, затем попросил еще кружку сидра. В дальнем углу два завсегдатая «Галопа» играли в шахматы, и он решил немного понаблюдать за игрой и дать пару советов игрокам, если понадобится. Пожалуй, настала пора познакомиться с таинственной Грейс Хестер, подумал он. Когда он вернулся к Григсби с мешком одежды, доставшейся ему от покойного Годвина, Мармадьюк сказал, что засов смогут изготовить только к завтрашнему утру, и отметил, как замечательно Мэтью выглядит после бритья и стрижки. Тот принял это за приглашение зайти и побеседовать с Берил, однако делать этого не стал, а лишь сообщил старому лису, что по должном размышлении готов принять его условия. — Прекрасно! Ах, как я рад! — завопил Григсби, улыбаясь до ушей. — Ты не пожалеешь! — Не хотелось бы пожалеть. Как думаете, можно поставить в погреб кровать поприличнее? Небольшую, разумеется, но хоть не голые доски с оленьей шкурой. Еще мне нужно зеркало и стул. Если обычный стол разместить негде, то сгодится какой-нибудь маленький переносной. Также необходим бритвенный прибор. И нельзя ли положить на пол коврик, чтобы хоть пыль прибить? — Все это вполне можно устроить! Получится не погреб, а дворец! — Мне тут дали кое-какие… хм… новые вещи. Их надо где-то хранить. — Приколотим несколько крючков. Еще пожелания будут? — Хотелось бы убрать оттуда весь хлам, — сказал Мэтью. — Можно узнать, почему среди предметов нынешней меблировки имеется мишень для стрельбы из лука и ржавая шпага? — Ах да. Просто удивительно, чем только люди ни расплачиваются за мои услуги! Шпага принадлежала одному служаке, который хотел напечатать для возлюбленной сборник стихов. В итоге они поженились и переехали в Хантингтон, если не ошибаюсь. Мишень, кстати, появилась совсем недавно. Ее преподнесли мне хозяева клуба лучников «Зеленые стрелы» за публикацию их объявления в первой «Уховертке». Когда та еще была «Клопом». — Советую все же брать плату за труд деньгами, — сказал Мэтью. — В любом случае, если ведра и ящики убрать, дворец станет попросторнее. Предоставив печатнику список этих требований, Мэтью вернулся в подсобку, зажег фонарь и вытащил из мишени для стрельбы блокнот Осли. Затем он сел на койку и в ровном желтом свете принялся внимательно изучать записи. Страницу за страницей, начиная с первой. Очень скоро он сообразил, что данный блокнот был начат в первых числах мая — согласно заметкам о погоде и особо крупном проигрыше от пятого мая в размере двух крон и четырех шиллингов. Седьмого мая Осли, наоборот, выиграл три шиллинга, а восьмого опять проиграл одну крону. Поровну, как же! Судя по яростным каракулям и винным пятнам на первых страницах блокнота, посвященных азартным играм, над Осли постоянно висела угроза полного разорения. Где же он брал деньги, чтобы вновь и вновь садиться за игорный стол? Суммы слишком велики, из городской казны столько не украдешь… Мэтью обратил внимание, что Осли поделил блокнот на разделы. В один раздел он заносил свои поражения за игорным столом, в другом — писал о приемах пищи, опорожнении кишечника и так далее. А затем следовал загадочный перечень имен и чисел — сразу после странички, посвященной пожертвованиям от церквей, клубов вроде «Молодых ньюйоркцев», «Баловней» и прочих благотворителей. Быть может, эти деньги Осли как раз и прикарманивал? Выплачивал из них долги? Ибо в разделе игорных долгов значились суммы, возвращенные товарищам по столу, и те же суммы были вычтены из пожертвований. Судя по записям, Осли выплачивал долги своевременно, иначе его просто перестали бы пускать за стол. А все-таки что это за имена и числа? Как в них разобраться? Допустим, это имена сирот, хорошо. Что означают даты? Пометки «откз» и «Капелл»? Мэтью вновь проштудировал числа, пытаясь найти какую-нибудь закономерность или последовательность… Возможно, это шифр? Условные обозначения? Загадка. Тайна, ключ к которой хранился в голове Осли и был погребен вместе с оной головой. Мэтью вернул блокнот в тайник, прикрыл мишень рогожей и к шести часам постучал в дом Григсби, где отужинал рисом и курятиной в компании печатника и его внучки. Потом они с Григсби играли в шашки, а Берри писала невообразимыми красками очередной пейзаж. Когда стало поздно, Мэтью попрощался с хозяевами и удалился в свое скромное обиталище. Там он взглянул на часы и задумался, как положено одеться джентльмену, собирающемуся в бордель? Сам он никогда прежде не бывал в таких заведениях. В девять часов вечера он надел белую сорочку, темно-синий сюртук и жилет в цвет, повязал на шею галстух и положил в карман несколько шиллингов, поскольку ничего не знал о стоимости такого рода услуг. Взять с собой фонарь? Нет, пожалуй, не стоит. Решив, что едва ли он сумеет должным образом подготовиться к предстоящему визиту, он вышел из молочного погреба, запер за собой дверь и двинулся в сторону Петтикот-лейн, поглядывая по сторонам, чтобы не напороться на констебля. Прекрасно сознавая, что нарушает указ, он крадучись шел по улицам города. Конечно, его в любой момент мог подстеречь убийца, но едва ли он причинит ему вред. Блокнот был дан Мэтью неспроста: это ключ. Масочник хотел, чтобы он увидел загадочную страницу и разобрался в именах, — стало быть, убивать его он не станет. В некотором смысле Мэтью сейчас действует по указке преступника. Услыхав дальше на Уолл-стрит пьяное пение, он притаился у стены. Мимо, ничего не заметив, прошли трое гуляк. Впереди замаячил фонарь, и Мэтью свернул налево, на Смит-стрит, дабы избежать встречи с констеблем. Не успев отдышаться и толком прийти в себя, он вынужден был тут же прилипнуть к очередной двери: мимо, намереваясь арестовать поющее трио, быстро прошагал второй констебль, на сей раз вооруженный топориком. Мэтью двинулся дальше, повернул направо, на Принцесс-стрит, а затем пересек Бродвей. На углу Петтикот-лейн он чуть не столкнулся с каким-то человеком, стремительно следующим на север, однако сей нарушитель так быстро ушел прочь, что Мэтью и вздрогнуть-то не успел. Еще несколько шагов — и Мэтью уже стоял напротив двухэтажного кирпичного дома с розовыми стенами. Сквозь полупрозрачные занавески проникал свет свечей, в комнатах двигались темные силуэты. Дорогу ему преградила кованая калитка, тоже выкрашенная в розовый, однако она была не заперта, любой мог толкнуть ее и войти. Мэтью тихо прикрыл за собой калитку, сделал глубокий вдох, поправил галстух и решительно устремился ко входу в дом. Подле самой двери он замешкался: следует постучать или же войти без стука? Избрав первый вариант, он стал терпеливо ждать, когда за дверью послышатся шаги и кто-нибудь ему откроет. Дверь отворилась, изнутри пахнуло вавилонскими садами. На пороге стояла огромная чернокожая женщина в клубнично-алом платье с розовыми и фиолетовыми лентами на тесном лифе. Голову ее украшал пышный розовый парик, а левый глаз был прикрыт розовой повязкой с вышитым на ней красным сердцем, пронзенным стрелой Купидона. Вытаращенный правый глаз негритянки осмотрел Мэтью с головы до пят, после чего трубный глас с вест-индским акцентом, похожий на громовые раскаты над Карибами, произнес: — О, свежая кровь! — Прошу прощения? — Первый раз тебя вижу. — Я у вас впервые. — Наличные иль в долг? Мэтью позвенел монетами в кармане. — Тогда пожалуйте внутрь, барин, — с широченной ухмылкой сказала негритянка и отошла в сторону, пропуская Мэтью в новый мир. Глава 32