— Сэр, если бы слух меня подвел, едва ли я услышал бы чудесную музыку, которая меня сюда привела. Даже не знал, что вы так прекрасно… — Прекратите нести вздор, — оборвал его Вандерброкен. — Говорите прямо, зачем явились? М-да, задача не из простых, подумал Мэтью и, побоявшись, что доктор сейчас развернется и уйдет, решил не терять времени: — Я был на Смит-стрит в ночь убийства Деверика. — Да что вы? Полагаю, вы там были не одни. — Верно, сэр, но я подошел как раз в тот миг, когда вы с преподобным Уэйдом осматривали тело. Кажется, вы констатировали смерть мистера Деверика. — Ничего я не констатировал. Это работа Маккаггерса. — Неофициально, разумеется, — продолжал Мэтью. — Вы ведь в курсе, что я работаю у мирового судьи Пауэрса? — Да, и что с того? — Видите ли, сэр… По долгу службы мне приходится иногда иметь дело с главным констеблем Лиллехорном, и он мне сказал… — Вы когда-нибудь закончите, молодой человек? — Да, сэр, прошу вас выслушать до конца — я отниму у вас не больше минуты. — Вообще-то, каждая моя минута стоит денег. Мэтью сумел лишь кивнуть и улыбнуться. — Да, сэр. Вы сказали главному констеблю Лиллехорну, что в ту ночь шли к пациенту. Можно поинтересоваться — к кому? — Поинтересоваться можно, — надменно процедил Вандерброкен, — только я вам не отвечу. — Понимаю, понимаю. В таком случае, вероятно, вы сможете ответить на другой вопрос, очень простой и не требующий нарушения врачебной тайны. Вы с преподобным Уэйдом шли по одному делу или по разным? Вандерброкен молча поправил очки, сползшие на кончик острого носа. — Знаю, вы в ту ночь торопились, — продолжал Мэтью, испытывая судьбу и терпение доктора. — Я заметил под вашим плащом ночную сорочку — быть может, вот эту самую. Значит, вас среди ночи вызвали из дома по какому-то срочному делу, но, разумеется, любые вопросы в этом отношении… — Совершенно неуместны, — перебил его Вандерброкен, гневно раздувая ноздри. — Вы здесь по поручению главного констебля? — Нет, сэр. — Тогда на кой черт вам знать, куда мы торопились с преподобным Уэйдом — по одному делу или нет? Кем вы себя возомнили, как смеете приставать ко мне с нелепыми вопросами?! Мэтью не сдавался. Внутри у него зашевелился гнев — будто где-то в кишках загудели шершни. Он даже позволил себе немного повысить голос. — Когда в городе орудует убийца, — произнес он, уверенно глядя в пылающие красным стекла очков Вандерброкена, — нелепых вопросов не существует. На одни вопросы люди отвечают, а от иных увиливают, вот и все. Минувшей ночью Масочник убил Эбена Осли, вы об этом слышали? Вандерброкен приоткрыл рот, однако более никоим образом не выдал своего удивления. — Нет, не слышал. Где это случилось? — На Баррек-стрит. — Ему точно так же перерезали горло? И лицо исполосовали? — Видимо, да. — Господи, — тихо произнес врач, растерянно оглядываясь по сторонам. Затем он сделал глубокий вдох, а на выдохе словно съежился, уменьшился в размерах. — Куда катится наш город? — Вопрос был адресован не Мэтью, а скорее земле, небу или даже птицам в кронах деревьев. Наконец врач совладал с собой и поднял на незваного гостя по-прежнему пылающий взор. — Я глубоко сожалею о смерти Осли, как сожалел бы о смерти любого человека, но при чем здесь мы с преподобным Уэйдом? — Я пытаюсь прояснить кое-какие показания, полученные главным констеблем. Правильно ли я понимаю, что в ночь убийства Деверика вы встретились с Уэйдом и шли с ним по одному делу? — Молодой человек, я по-прежнему не разумею, как это касается лично вас. Быть может, вы подались в констебли? Вы меня допрашиваете от имени Лиллехорна или судьи Пауэрса? — Нет, сэр, — признался Мэтью. — Ах, значит, вы просто частное лицо и желаете… что? Доставить мне беспокойство? — Прошу меня извинить, если я так сильно вас побеспокоил, но хотелось бы все-таки получить ответ. Вандерброкен шагнул вперед и встал почти вплотную к Мэтью. Их разделяла только калитка. — Тогда вот что: мои дела вас не касаются, ясно? Куда в ту ночь направлялся преподобный Уэйд — не берусь гадать. Могу лишь сообщить вам, что я вынужден был взять некоторых пациентов покойного доктора Гудвина и по этой причине не имею возможности отойти от дел и спокойно насладиться благами, каковые несет человеку почтенный возраст, — такими как ранний отход ко сну и музицирование на свежем воздухе. Таким образом, мистер Корбетт, в последние дни я пребываю в скверном расположении духа, и, ежели вы не успеете покинуть мои владения до того, как я выйду из дома с заряженным ружьем, вам доведется на собственной шкуре узнать, на что способен человек, лишенный частной жизни и чувствующий себя рыбкой в аквариуме. С этими словами добрый доктор развернулся и стремительно скрылся за углом, а Мэтью рассудил, что и ему давно пора на работу. Глава 18 На подходе к ратуше Мэтью осознал, что, даже если не принимать в расчет вчерашнее убийство Осли, день предстоит незаурядный. Перед зданием ратуши собралась толпа, человек сорок. Судя по выражениям их лиц и громкости речей, то были отнюдь не счастливые горожане. В руках у некоторых Мэтью заметил листовки — несомненно, последний номер издания Григсби. Свежеиспеченную «Уховертку» продавали в трактире Салли Алмонд, в «Док-хаусе» и еще паре мест в городе. Что вызвало массовое недовольство, Мэтью не знал и решил пока не узнавать. Он осторожно пробрался сквозь толпу и вошел в ратушу. Кабинет Пауэрса оказался заперт: вероятно, мировой судья уже ушел на слушание. Мэтью рылся в карманах в поисках ключа, когда мимо по коридору со стопкой бумаг в руках проходил другой секретарь — Аарон Лаптон. Он-то и поведал Мэтью утренние новости. Все сегодняшние судебные слушания отменили, а мировых судей, олдерменов, главного констебля и прочее руководство согнали в главный зал на встречу с лордом Корнбери. Ходят слухи, по секрету добавил Лаптон, что они разрабатывают тот самый Указ о чистых улицах… и, кстати, не слыхал ли Мэтью про очередное убийство? Мэтью заверил коллегу, что слыхал, и тогда Лаптон предположил, что, видимо, Корнбери все-таки решил закрывать трактиры пораньше, а у входа в ратушу толпятся уже почуявшие неладное хозяева злачных заведений и их любимые клиенты. Кроме того, Мэтью узнал, что на лорде Корнбери сегодня было синее платье — нелепое и ничуть не красившее его фигуру. А вот это мне знать совсем ни к чему, подумал Мэтью, но Лаптона все же поблагодарил, попрощался и вошел в кабинет, дабы навести там порядок и разобрать почту, которую судья мог всем скопом сложить в ящик «для ответа». Первым делом в глаза бросился лежавший на полу номер «Уховертки», подсунутый под дверь либо самим Григсби, либо нанятым для этих целей мальчишкой. Второе, что привлекло внимание Мэтью, когда он поднимал листовку с пола, был жирный заголовок «Масочник наносит новый удар» и приписка под ним: «Интервью с судебным медиком, взятое молодым свидетелем». — Ах ты черт, — пробормотал он. Закрывая дверь изнутри, Мэтью едва не сломал засов. Затем он присел на край своего стола, поскольку чувствовал необходимость найти себе какую-то опору. Мармадьюку и Ефрему явно нелегко пришлось, судя по количеству «послушников» и «монахов» на странице («послушниками» называли бледные, плохо пропечатанные буквы, которым не хватило краски, а «монахами» — жирные и расплывшиеся). Впрочем, даже явные типографские изъяны не скрыли имени Мэтью, которое несколько раз упоминалось в главной статье. В ночь со вторника на среду город потрясло чудовищное убийство одного из виднейших местных коммерсантов — мистера Пеннфорда Деверика. Масочник совершил свое второе преступление против совести и человечества. Эштон Маккаггерс, судебный медик Нью-Йорка, дал интервью Мэтью Корбетту, другу сего издания и секретарю мирового судьи Пауэрса, в котором раскрыл некоторые факты о вышеупомянутом злодейском поступке и личности самого злодея, лишившего жизни достопочтенного мистера Деверика. По словам мистера Маккаггерса и нашего друга мистера Корбетта, Масочник все-таки не покинул город, как поначалу утверждали некоторые высокопоставленные лица. Это доказывают порезы на лице трупа — точно такие же порезы в виде очертаний маски преступник оставил на лице доктора Джулиуса Годвина две недели назад. По мнению Маккаггерса, говорит наш друг, Масочник сперва ударил мистера Деверика тупым предметом, а затем уж сделал свое грязное дело. Мэтью не припоминал, чтобы он рассказывал об этом Григсби, но мало ли… Может, и ляпнул что-то такое по глупости, а Мармадьюк быстренько соединил несколько деталей в единое полотно. Наш мистер Корбетт одним из первых подоспел на место чудовищного преступления. Он рассказывает, что мистер Деверик стал жертвой жестокого нападения, однако сбежать не пытался — потому как, вероятно, состоял в близком знакомстве с убийцей. Кровь поистине стынет в жилах при мысли о том, что ваш добрый знакомый может оказаться беспощадным душегубом. Опять-таки Мэтью не припоминал, чтобы рассказывал об этом Мармадьюку. Возможно, он выразился следующим образом: «Деверик не пытался оказать убийце сопротивления. Как я понял, Маккаггерс считает, что они могли быть знакомы». Тело мистера Деверика на Смит-стрит обнаружил мистер Филип Кови, а около полуночи мистер Маккаггерс констатировал его смерть. Заданные главному констеблю Лиллехорну вопросы были переадресованы главному прокурору Джеймсу Байнсу, а тот, в свою очередь, порекомендовал обратиться к лорду Корнбери, чьи комментарии нам получить пока не удалось. Автор материала надеется, что Масочника в ближайшее время найдут и привлекут к ответственности за содеянное. Выражаем соболезнования вдове мистера Деверика, Эстер, его сыну Роберту и остальным членам его большой семьи. Далее следовала короткая биография Деверика, которую Григсби, по всей видимости, добыл у вдовы, а вторая статья была посвящена знакомству лорда Корнбери с горожанами. Автор дипломатично назвал нового губернатора «стильным дополнением к городу, коим он надеется управлять, к общему удовольствию жителей». Мэтью перевернул листовку и на обратной стороне, внизу, среди заметок о поломке лесовозной телеги на Бродвее, о прибывающих в гавань судах и грузах, нашел объявление о грядущем открытии бюро «Герральд». Что ж, хоть тут все прошло по плану. Он вновь пробежал глазами по статье о Масочнике. В ней, по счастью, не было ничего, что могло покоробить Маккаггерса: Мэтью все-таки удалось утаить от Григсби важные подробности. Но вот эти слова про «доброго знакомого» и «беспощадного душегуба» вряд ли понравятся главному прокурору Байнсу. Кроме того, теперь у многих сложится впечатление, будто Мэтью докладывает Григсби обо всех деяниях — и бездействии — городских властей. Мэтью решил прихватить газетку, покинуть ратушу — да побыстрее — и наконец отдохнуть. В коридоре он на секунду замешкался — запирал дверь, — а по дороге к лестнице услыхал внизу топот и голоса. Кто-то поднимался. Видимо, встреча с губернатором закончилась, причем не на самой приятной ноте: поднимавшиеся господа громко кричали и бранились так, что стены краснели. Вроде бы в этой надвигающейся буре гремел и неподражаемый голос Байнса, подобный раскатам грома. Мэтью смекнул, что скрыться в кабинете Пауэрса уже не успеет. Оставалось лишь спрятаться на той же лестнице этажом выше. Однако на площадке третьего этажа Мэтью услыхал, что не все остались на втором, кто-то поднимается дальше. Справа от него, в конце коридора, располагался кабинет главного прокурора. Слева архивы, а за ними еще какая-то дверь. Мэтью открыл ее и очутился на очередном лестничном пролете, ведущем к очередной закрытой двери. Уж не там ли находятся владения Эштона Маккаггерса? Когда голоса за спиной стали громче и люди уже начали выходить в коридор, Мэтью прикрыл за собой дверь, оставив небольшую щель, и стал ждать, когда все утихнет. Какая ирония: он куда охотнее повстречал бы среди ночи Масочника, нежели Байнса в разгар дня. — Что за невозможный человек! — донесся из коридора чей-то голос. — Он безумец, если не понимает, что бунта сегодня ночью не миновать! — Мэтью понял, что это ноет Лиллехорн. — Да кутузка будет забита к одиннадцати часам! — Второй голос был ему незнаком, возможно, он принадлежал одному из мировых судей. — И как прикажете поступить с ночными рыболовами? С судами, приходящими в порт ночью? Положим, корабль подаст нам сигнал после полуночи — мы ему должны отказать в лоцманском боте? — Однако самое возмутительное — это закрытие трактиров! — Вот этот голос совершенно точно принадлежал Джеймсу Байнсу, и Байнс явно был не в духе. — Подайте ему двадцать новых констеблей, ха! Где нам взять столько добровольцев, скажите на милость? Под угрозой расстрела людей набирать? У меня и своих хлопот полон рот, между прочим, не хватало еще и этой головной боли. Говорю вам, Григсби следует арестовать! Мэтью услышал, как кто-то сердито смял листок бумаги. — Нельзя его под арест, — сказал мировой судья. — Кто будет печатать объявления об указе? — А, черт его дери! — рвал и метал Байнс. — Пусть сперва их напечатает, а потом мы ему вменим нагнетание страха и паники в обществе! Хлопнула дверь, и голоса стихли. Почти сразу после этого Мэтью явственно услыхал пистолетный выстрел — перепутать этот звук с каким-то другим он не мог, поскольку недавно с ним познакомился, — и решил, что Байнс стреляет из ружья, дабы выпустить пар. Через мгновение грянул второй выстрел, и тут уж Мэтью сообразил: палили не на третьем этаже, а сверху, на чердаке. Он не стал гадать, что там творит Маккаггерс. У Мэтью накопилось к судебному медику несколько вопросов, и сейчас было самое время их задать — и черт с ней, с пальбой. Он поднялся по ступенькам к зловещей двери на чердак, решительно постучал и не без замирания сердца стал ждать, когда ему отворят.