Гвиневера рассмеялась. Артур поцеловал ее. Она была под стать ему, такая же высокая и даже, может быть, на толщину пальца повыше. Должен признать, что они были великолепной парой. Даже более того, потому что Гвиневера оказалась поистине поразительной женщиной. Кайнвин была, конечно, красива, но Гвиневера своим присутствием затмевала солнце. Мы, простые солдаты, были обескуражены поспешностью всего свершившегося и тем, что не могли, не имели права остановить это безумие. Наш лорд был человеком действия, и быстрого действия, но скорость принятия такого решения казалась нам почти непристойной. А Леодеган ликовал. Он восторженно втолковывал своей младшей дочери, как здорово улучшатся их семейные дела и как чуть ли не завтра воины Артура выметут ирландского узурпатора Диурнаха из Хенис Вирена. Артур, заслышав эти хвастливые речи, резко обернулся. — Сомневаюсь, что это возможно, отец, — осторожно заметил он. — Возможно! Ты все можешь! — вмешалась Гвиневера. — Возвращение королевства моего дорогого родителя будет твоим свадебным подарком. Агравейн зло плюнул. Гвиневера сделала вид, что ничего не заметила, и пошла вдоль строя стражников, каждого одаряя первоцветом из диадемы, украшавшей ее волосы. А затем, как воры, убегающие с места преступления, мы поспешили на юг из пределов королевства Повис, прежде чем последует возмездие разъяренного Горфиддида. Судьба, как любил повторять Мерлин, неумолима. Многое изменила эта тайная и краткая церемония, что свершилась на цветущей поляне у ручья. Многое умерло. И было так много крови и слез, что они могли бы наполнить большую реку. Но со временем эта боль смешалась с новой болью, слились потоки слез нынешних и грядущих, люди забыли, с чего все началось. Всходило солнце славы, и набегали тучи черного горя. Но Артур поплатился и пострадал больше всех. А в тот день он был счастлив. Мы спешили домой. * * * Известие о свадьбе прозвенело по всей Британии, как Божье копье, ударившее в щит. Звук этот оглушил всех, и пока притихшие люди пытались понять, что произошло и чем это кончится, прибыло посольство из Повиса. Среди прибывших был и Валерин, вождь, помолвленный с Гвиневерой. Он вызвал Артура на поединок, но тот отказался, а когда раздосадованный Валерин все же выхватил меч, мы, стражники, попросту вышвырнули его из города. Валерин был горячим малым. Высокий, черноволосый, с густой бородой, глубоко посаженными глазами и перебитым носом, он буйствовал, ярился, боль его действительно была ужасна, а неотмщенная обида жгла. Главой повисского посольства, отправленного к нам Кунегласом, был назначен друид Иорвет. Горфиддид даже слышать не хотел о каких-то переговорах с Артуром. Властитель Повиса был вне себя от ярости и не в себе от беспробудного пьянства. А сын его все же надеялся спасти хрупкий мир. Друид Иорвет производил впечатление мрачного, но разумного человека. Они с Артуром вели долгий и тяжкий разговор. Свадьба, совершенная христианским священником, твердил друид, недействительна, потому что боги Британии отвергают новую религию. — Возьми Гвиневеру в любовницы, — убеждал Иорвет Артура, — а Кайнвин — в жены. — Моя жена — Гвиневера! — так громко прокричал Артур, что мы, находившиеся снаружи, вздрогнули. Епископ Бедвин взял сторону Иорвета, но переломить Артура им не удалось. Даже угроза войны не могла поколебать его. Иорвет пытался сгустить тучи, говоря, что Думнония оскорбила Повис и это оскорбление можно смыть только кровью. Тевдрик Гвентский послал к Артуру епископа Конрада с мольбой ради мира и спокойствия отказаться от Гвиневеры и жениться на Кайнвин. Конрад угрожал, что в противном случае Тевдрик пойдет на сговор с Повисом. — Мой лорд, конечно, не станет воевать с Думнонией. — Эти слова донеслись до меня, когда посланец Тевдрика толковал с епископом Бедвином, прохаживаясь туда и обратно по террасе перед виллой в Лидинисе. — Но, — добавил Конрад, — он не станет и воевать за эту шлюху из Хенис Вирена. — Шлюху? — переспросил Бедвин, недовольно поморщившись. — Ну, может, и нет, — смягчился Конрад. — Но поверь, брат мой, Гвиневеру и кнутом не согнешь. Бедвин покачал головой. Оба они куда-то удалились, ответа я не слышал. На следующий день и епископ Конрад, и повисское посольство отправились по домам с неутешительными вестями. Но Артур был убежден, что удача не покинет его. Войны не будет, настаивал он, Горфиддид, потеряв одну руку, не станет рисковать другой. У Кунегласа, рассуждал Артур дальше, хватит ума не нарушать мир. Да, конечно, продолжал он, на некоторое время воцарится недоверие и недовольство, но все это пройдет. Артуру все еще казалось, что свет его счастья прольется на весь мир. Наняли рабочих, чтобы расширить и отремонтировать виллу в Линдинисе и превратить ее во дворец, достойный принцессы. Артур отправил посланца к Бану в Беноик с просьбой прислать каменщиков и штукатуров, которые знают, как восстанавливать разрушенные римские постройки. Он хотел иметь просторный сад, хотел пруд с рыбами, хотел чаны с подогреваемой водой, он хотел внутренний дворик, где играли бы арфисты. Артур хотел рая на земле для своей молодой жены. Но другие-то жаждали мести! Тевдрик Гвентский, не теряя времени, встретился с Кунегласом и подписал с ним мирный договор, по которому армии Повиса могли свободно продвигаться по римским дорогам, пересекающим Гвент. А дороги эти вели как раз в Думнонию. Но лето минуло, и все было тихо, ни одной серьезной стычки. Саграмор сдерживал саксов Эллы у бухты, в то время как Артур купался в любви. Я состоял в его страже и не отлучался ни на день. Моей обязанностью было носить за ним меч, щит и копье, а иногда вдобавок и фляги с вином, и большие корзины с едой. Гвиневера обожала устраивать маленькие пирушки на скрытых полянках и у незаметных ручейков, и нас, копьеносцев, заставляли таскать серебряные тарелки, винные роги, пищу и питье. Она собрала вокруг себя тесный кружок дам и сделала их своими придворными. С моей помощью и Линет попала в их компанию. Поначалу Линет недовольно ворчала, что покинула свой чудесный кирпичный дом в Кориниуме, но очень быстро поняла, что при Гвиневере ее ожидает неплохое будущее. Линет все же была красивой женщиной, а Гвиневера заявила, что впредь станет окружать себя только красивыми людьми и вещами. Как бы в подтверждение этого она и ее придворные дамы наряжались в платья из тончайшего льна, украшали себя серебром и золотом, черным янтарем и агатом. Она наняла арфистов, певцов, танцоров, развлекавших всю компанию с утра до вечера. Гвиневера и ее придворные дамы порхали в лесу, играли, веселились, прятались и охотились друг за другом, а если нарушали шуточные правила, придуманные Гвиневерой, то платили нешуточный штраф. Деньги для этих игр, как и плата за ремонт римских вилл, шли через Леодегана, который был назначен казначеем дома Артура. Леодеган клялся, что все расходы восполняются притоком налогов и дани за аренду, чему Артур, может, и верил, но мы-то все видели, как опустошается сокровищница Мордреда, а пустоты заполняются никчемными обещаниями Леодегана. Артур, казалось, ослеп и ничего не замечал. Это лето ему виделось началом прочного мира, пришедшего в Британию, но многие, очень многие понимали, что мы живем как бы в несуществующем раю для дураков. В Линдинис привезли Амхара и Лохольта, однако мать их Эйллеанн даже не позвали. Близнецов представили Гвиневере, и Артур, я думаю, надеялся, что они будут жить во дворце с колоннами, который вырастал рядом со старой виллой. Гвиневера терпела мальчиков лишь один день, а потом сказала, что их присутствие утомляет ее. Они не забавны, они не красивы, заявила Гвиневера, и уж если ее некрасивая сестра Гвенвивах удалена от двора, то уж тем более не место при ней этим чужим детям. Они из той, прежней жизни Артура, которая закончилась. Гвиневера не просто отвергла близнецов, но сделала это прилюдно, никого не стесняясь. Она погладила Артура по щеке и пропела: — Если мы хотим детей, мой принц, то сделаем своих собственных. Гвиневера упорно называла Артура принцем, хотя он поначалу противился. Однако Гвиневера напомнила, что Артур все же сын Утера и потому в нем течет королевская кровь. Вскоре Артур так привык к этому лестному титулу, что и всем остальным было приказано называть его не иначе как принцем. Приказ этот, конечно, исходил от Гвиневеры. Гвиневера в конце концов настояла и на том, чтобы Амхар и Лохольт были отосланы назад в Кориниум к матери. Будто в наказание за все эти прегрешения урожай в том году оказался скудным. Из-за поздних дождей колосья пожухли, а зерно почернело. До нас доходили слухи, что у саксов урожай был намного лучше, потому что в их землях выпало намного меньше дождей. Артур, намереваясь захватить зерновые амбары саксов, повел на восток за Дурокобривис военный отряд. Мне кажется, сделал он это и потому, что мечтал сбежать от ежедневных празднеств, танцев, песен, устраиваемых Гвиневерой. А мы радовались, что вновь держим в руках копья, а над головой развевается знамя Артура, а не пиршественная скатерть. Набег оказался успешным. Мы наполнили закрома Думнонии захваченным зерном, казну — награбленным золотом и вдобавок пригнали толпу рабов-саксов. Леодегану, который теперь был членом совета Думнонии, была доверена бесплатная раздача зерна самым бедным частям королевства. Но, по слухам, он большую часть этого зерна продал, а полученное золото утекло в его собственный дом, который Леодеган возвел напротив побеленного известкой дворца Гвиневеры. И все же безумие иногда отпускает страдальца. Так говорят боги. Впрочем, все лето безумной любви счастлив был не только Артур, но и мы, потому что он превратился в особенно внимательного, щедрого и снисходительного лорда по отношению к своим слугам. Но с наступлением осени, метущей землю колючим ветром, побивающей жухлую траву бесконечными ливнями и срывающей с деревьев золотую листву, Артур словно бы пробудился ото сна. Нет, он не перестал любить Гвиневеру, но вдруг увидел развал и разруху, которые обрушились на Британию. Вместо мира было лишь угрюмое зыбкое примирение, и Артур понял, что долго так продолжаться не может. Мы срубали молодые ясеневые деревца на древки для копий, хижины кузнецов сотрясались от ударов молотов по наковальням. От границы с саксами был отозван Саграмор, который теперь нужен был здесь, в самом сердце королевства. Артур отправил посланца к Горфиддиду с просьбой о прощении за все то горе, которое он причинил королю и его дочери, и мольбой сохранить мир в Британии. Он послал в дар Кайнвин жемчужное ожерелье, но Горфиддид вернул его, обернув вокруг отрубленной головы посланца. Мы слыхали, что Горфиддид перестал пить и снова перенял из рук своего сына Кунегласа бразды правления королевством. Все это убеждало, что мира не будет, пока за оскорбление, нанесенное Кайнвин, не отомстят с помощью длинных копий Повиса. Путники отовсюду приносили вести о волнениях. Заморские лорды наполняли свои прибрежные королевства ирландскими воинами. На границах Британии скапливались военные отряды франков. Как только урожай Повиса был заложен в склады и амбары, крестьяне сменили серпы на копья. Кунеглас женился на Хелледд Элметской, и люди этой северной страны влились в армию Повиса. Гундлеус, восстановленный на троне Силурии, приказал тайно ковать мечи и копья на укрытых горами равнинах. На востоке все чаще стали появляться лодки саксов. Артур облачился в свои чешуйчатые доспехи. Это произошло в третий раз с тех пор, как он прибыл в Британию. В сопровождении четырех десятков вооруженных всадников он проехал по всей Думнонии, надеясь, что торговцы, разъезжавшие от границы к границе со своими товарами, разнесут весть о его силе, власти и готовности отразить любое нападение. Первая беда грянула осенью в Венте, где разразилась чума, косившая людей короля Мелваса, а Кердик, новый предводитель саксов, разбил военный отряд Белги и захватил земли у реки. Король Мелвас молил о подкреплении, но Артура меньше всего беспокоил Кердик. Военные барабаны саксов Уже гремели по всем управляемым ими землям, во всех северных королевствах бриттов, и ни одного копья в помощь Мелвасу Артур выделить не мог. Кроме того, Кердик был по уши занят обустройством на вновь захваченных землях и больше не угрожал Думнонии. Артур решил до поры до времени не тревожить саксов. — Мы еще сможем удержать мир, — сказал Артур на Совете. Но мира уже не было. Поздней осенью, когда воины обычно заняты смазкой оружия и убирают его на зимние месяцы, армия Повиса выступила в поход. Британия окунулась в войну. Часть третья Возвращение Мерлина Глава 8 Игрейна говорит со мной о любви. Здесь, в Динневраке, весна, и солнце заливает монастырь золотистым светом, ласкает своим еще слабым теплом. На южных склонах беспечно пасутся ягнята, хотя еще вчера волк загрыз троих и оставил на траве длинный кровавый след. У ворот в ожидании подачки собираются попрошайки, и, когда Игрейна идет ко мне в гости, они тянут к ней покрытые язвами руки. Один из нищих украл у налетевших на падаль воронов остатки кишащего червями скелета ягненка и с жадностью обгладывал обрывки шкуры, не обращая внимания на проходившую мимо Игрейну. Была ли Гвиневера по-настоящему красивой, спрашивает она меня. Нет, говорю я, но многие женщины променяли бы свою красоту на один пламенный взгляд Гвиневеры. Игрейна, конечно, тут же пожелала знать, красива ли она сама, и я горячо уверил ее в этом, но она посетовала, что зеркала у них дома старые, потертые и как следует разглядеть себя в них трудно. — Как было бы чудесно видеть себя такой, какая ты есть на самом деле, — сказала она. — Бог видит нас такими, — ответил я, — и только Он. Она, наморщив лоб, внимательно посмотрела на меня. — Ненавижу, когда ты говоришь со мной таким проповедническим тоном, Дерфель. Тебе это не подходит. Но если Гвиневера не была красавицей, почему же Артур так в нее влюбился? — Любят не только красивых, — наставительно произнес я. — Разве я это говорила? — раздраженно перебила Игрейна. — Но ты сказал, что Гвиневера околдовала Артура в первое же мгновение, и если не красотой, то чем же? — Всем своим существом, — туманно ответил я. — Его кровь вскипела и задымилась. Игрейне это понравилось. Она улыбнулась. — Значит, она все же была красивой? — Гвиневера бросила ему вызов, — объяснил я, — и он решил, что не будет мужчиной, если не сумеет пленить ее. А может, боги просто морочили нас? — Я пожал плечами, не в состоянии найти причину. — Но дело не в красоте, — добавил я, — Гвиневера была больше чем просто красавица. Женщин, подобных ей, я никогда не видел. — Включая и меня? — ревниво воскликнула моя королева. — Увы, — тихо сказал я, — мои глаза с годами стали плохо видеть. Она засмеялась моей ловкой увертке. — А Гвиневера любила Артура? — допытывалась Игрейна. — Она любила его устремленность, — сказал я. — Она любила его власть над Думнонией. Но она любила его и таким, каким он впервые явился перед ней. Он был в своих сверкающих доспехах, великий Артур, блестящий, неподражаемый военачальник, пред кем трепетали и меча которого боялись во всей Британии и Арморике. Королева играла кистями пояса своего белого платья. Некоторое время она молчала. — Как ты думаешь, я превратила кровь Брохваэля в дым? — вдруг спросила она. — Превращаешь еженощно, — сказал я. — О Дерфель, — вздохнула она, соскользнула с подоконника и подошла к двери, откуда можно было обозреть весь наш короткий коридор. — А ты когда-нибудь любил так? — неожиданно спросила она. — Да, — признался я. — Кто она? — мгновенно обернулась Игрейна. — Не важно, — уклончиво ответил я. — Нет, важно! Я требую! Это была Нимуэ? — Нет, это не была Нимуэ, — твердо сказал я. — С Нимуэ было по-другому. Я любил ее, но не сходил с ума от желания. Я просто считал ее... — Я умолк, подыскивая подходящее слово. — Восхитительной, — смущенно проговорил я, пряча глаза, чтобы Игрейна не увидела моих слез. Она немного подождала. — И кого же ты любил? Линет? — Нет! Нет! — Тогда кого? — упорствовала она. — Со временем появится и эта история, — сказал я. — Если доживу.