Брат обнял меня одной рукой и отвел от здания. — Какие выражения. И этим же ротиком ты маму целуешь? — И маму, и тебя, дурака. Давай сюда очки. — А где они? — В левом кармане рубашки. — Нашел, — прозвучал с другой стороны голос Рика, и мне в ладонь легли черные очки. — Спасибо, — прислонившись к Шону, я быстро нацепила их на нос. Камеры коллег все фиксировали. Ну и черт с ними. — Что-нибудь нашли? — Я — нет, — ответил брат. Голос у него какой-то странный, он почти… смеется? Вряд ли в ветеринарном изоляторе было веселее, чем в моей конюшне. Наверное, даже хуже — ведь ночью там дежурила куча медицинского персонала. — А вот Рику повезло. — Мне с девушками всегда везло, — отозвался тот сконфуженно. Я ничего не поняла, так что нужно было посмотреть. Я осторожно открыла сначала один глаз, потом другой. Шон все еще поддерживал меня за плечи. Именно из-за проблем со зрением я всегда так нервничаю на выездах, и брату об этом известно лучше других. Рядом стоял взволнованный и смущенный Рик. В его рюкзаке кто-то завозился. — Что там? — я резко выпрямилась. — Новая подружка, — прыснул Шон. — Джордж, он был просто неотразим. Это надо было видеть. Вышел из конюшни, а она буквально размазалась по нему. Видал я раньше прилипчивых дамочек, но этой палец в рот не клади — не то что руку откусит, целиком съест. — Рик? — Я настороженно покосилась на своего младшего сотрудника. — Все правда. Как только она увидела человека без распылителя — вцепилась тут же. Казинс открыл рюкзак. Показалась бело-рыжая голова, и на меня недоверчиво уставились желтые глазищи. Я удивленно моргнула. Голова тут же исчезла. — Кошка. — Остальные мертвы. — Рик закрыл рюкзак. — Наверное, сумела достаточно глубоко зарыться в сено. Или была снаружи, когда служба зачистки пришла, а потом каким-то образом ее заперли внутри. — Кошка! — Джордж, она чиста, — вмешался Шон. Млекопитающие, которые весят меньше сорока фунтов, не подвергаются заражению (нет необходимого баланса между массой тела и массой мозга). Но иногда становятся переносчиками живого вируса, во всяком случае, пока он их не убьет. Такое случается крайне редко. Обычно к маленьким животным инфекция не цепляется. Но в полевых условиях нельзя рисковать. — Сколько взяли анализов крови? — поинтересовалась я у брата. — Четыре, по одному на каждую лапу. — Шон примирительно поднял руки, предвидя мой следующий вопрос. — Нет, не поцарапала. Да, абсолютно уверен: киса чиста. — И он уже на меня наорал за то, что я ее взял без анализа, — добавил Рик. — Это совсем не значит, что я на тебя орать не буду. — Я отстранилась от Шона. — Просто сделаю это в офисе. Итак, джентльмены, у нас три осмотренных конюшни и одна живая кошка. Продолжим? — У меня на вечер других планов нет, — по-прежнему веселым голосом ответил Шон (конечно, он же ирвин, что ему еще для счастья надо). — Камеры включены? — Да. — Я проверила часы. — Памяти достаточно. Будешь позировать? — А как же! Шон отступил к конюшне для однолеток и встал так, чтобы солнце светило сзади. Невозможно не восхищаться его страстью к театральным эффектам. Мы с братом сделаем два разных репортажа про сегодняшние события, каждый для своего раздела сайта. Он сыграет на опасности и риске, с которым всегда сталкиваешься в подобных местах. А я расскажу о произошедшей здесь трагедии. Свою историю надиктую позже — когда разберусь, что именно случилось. Ирвины продают волнение и испуг. Вестники продают новости. — Что он делает? — недоуменно спросил Рик. — Видел репортажи, где ирвины разглагольствуют о страшной опасности и затаившихся чудовищах? — Да. — Ну, вот это и делает. Шон, по твоему сигналу! Брат не заставил меня повторять дважды. Он широко улыбнулся прямо в камеру, сделавшись внезапно томным и расслабленным (благодаря этой улыбке зрители буквально килограммами закупают футболки с его изображением), откинул рукой со лба слипшиеся от пота волосы и сказал: — Всем, привет. Сплошная скукотища в последнее время, вся эта политика, закрытые помещения. Только помешанные на новостях чудики такое любят. А сегодня? Сегодня у меня для вас подарок. Потому что мы единственная журналистская команда, которой позволили войти на ранчо Райманов до завершения санобработки. Братцы, вы увидите все: кровь, пятна. Разве что не почувствуете запаха формалина… Шон продолжал говорить, но я уже не слушала — я наблюдала. Он в совершенстве владеет своим искусством и умеет доводить аудиторию до исступления. В конце концов так их заболтает, что даже если вдруг обнаружит в кармане «зловещий и загадочный» фантик, все будут наблюдать за этим, затаив дыхание. Подобные навыки впечатляют, но мне больше нравится именно наблюдать. Шон удивительным образом преображается, превращается в настоящий сгусток энергии. Многие сочтут это странным — девушка в моем возрасте охотно признает, что любит собственного брата. А мне плевать. Я его люблю, и когда-нибудь мне придется его похоронить. Так что я благодарна, что могу пока наблюдать за его речами. — …пойдемте со мной, и вы увидите, что на самом деле произошло здесь тем холодным мартовским днем. Шон снова улыбнулся, подмигнул в камеру и направился к конюшне. Возле дверей он крикнул: — Пауза. — Повернулся к нам и уже совершенно другим тоном спросил: — Готовы? — Готовы. И мы последовали за Шоном, предоставив зрителям прекрасную возможность поразмышлять на тему: «Эй, а знаете что? Этим, вообще-то, должны власти заниматься — мы же им платим, чтобы они рисковали своими жизнями и добывали информацию». Сначала на нас обрушилась вонь. Так пахнет только на месте недавней вспышки вируса и нигде больше. Годами ученые пытались выяснить, почему люди чувствуют инфекцию, даже если живой вирус уничтожен. И пришли к неутешительным выводам: срабатывает тот же механизм (просто на порядок слабее), который позволяет зомби друг друга опознавать. Зараженные не бросаются друг на друга, если только они длительное время не голодали. А живые могут унюхать, где именно началось заражение. Очередная уловка дремлющего внутри каждого из нас вируса. Но никто не знает наверняка. Запах еще никому не удалось описать. Пахнет смертью. Все в тебе кричит «беги!». А мы, как настоящие идиоты, никуда не бежали. Дверь закрылась, и помещение окутал знакомый полумрак. — Джордж, Рик, включаю свет. Я успела заслонить глаза рукой. Над головой вспыхнули светильники. Сзади послышался приглушенный шум — Рика вырвало. Неудивительно. У всех, хотя бы раз за подобное путешествие, желудок не выдерживает. У меня, по крайней мере, точно. Глаза постепенно приспособились к свету, и я опустила руку. Кругом царил настоящий хаос. По сравнению с этим конюшня для жеребят — просто цветочки. Ну, пара пятен, ну, мертвые коты. Здесь они, кстати, тоже были — валялись на полу, словно грязные тряпки. А еще… Первая моя мысль была: конюшню залили кровью. Не забрызгали, а именно залили, в буквальном смысле слова — как будто кто-то взял ведро и тщательно все обработал. Приглядевшись, я поняла: больше всего крови на стенах (там темнела длинная полоса, футах в трех от земли) и на полу, который покрылся неровной коркой всевозможных оттенков черного и коричневого — там смешались хлорка, кровь и фекалии. Несколько мгновений я смотрела прямо перед собой и старалась справиться с рвотой. Одного раза вполне достаточно. Обойдусь без повторения, особенно на глазах у других. — Тут таблички с именами лошадей, — крикнул из дальнего угла Шон. — Вот этого звали Вторничный Блюз. Ничего себе имечко? — Ищи Золотую Лихорадку и Предутренние Небеса. Если тут произошло что-нибудь необычное, мы можем найти улики в их стойлах. — Под метровым слоем спекшейся крови, — пробормотал Рик. — Надеюсь, ты взял с собой лопату! — В голосе Шона звучала возмутительная в данных обстоятельствах радость. Рик ошеломленно на него уставился. — Твой брат — настоящий инопланетянин. — Да, зато симпатичный. Пошли проверять стойла. Я проверила половину ряда, дошла до Урагана из Страны Оз и Штормового Предупреждения. И вдруг Рик позвал: — Идите сюда. Мы с Шоном обернулись: Казинс показывал куда-то в угол. — Я нашел Золотко. — Класс, — одобрил Шон. — Ничего не трогал? Мы подошли поближе. — Нет. Вас ждал. — Молодец. Дверь стойла криво висела на одной петле, ее выломали мощным ударом изнутри. Кое-где на расколовшихся досках виднелись следы лошадиных копыт. Брат тихо присвистнул: — Золотку не терпелось выйти. — Вполне понятно. — Я рассмотрела следы. — Шон, на тебе перчатки, откроешь? — Для тебя — все, что угодно. Ну, по крайней мере дверь этого мерзкого стойла.