Затем император напал на обоз и не пощадил никого: ни стариков, ни женщин, ни детей. На поле битвы, в обозе и от пыток полегло более шестидесяти тысяч христиан. И это еще не все, сын мой. По всей стране многие годы продолжались тщательные розыски христиан, и найденных обрекали на жесточайшие мучения. Лишь пятнадцать лет назад христианство было окончательно искоренено в Японии, а за время преследований, что длились более шестнадцати лет, погибли свыше четырехсот тысяч христиан. А причинами этой страшной резни, этого безжалостного истребления стали ложь и алчность человека, получившего справедливое воздаяние несколько дней назад. Голландская Ост-Индская компания, довольная его действиями, – ведь так голландцы обрели немалое преимущество на годы вперед, – много лет поддерживала этого человека. Он был совсем молод, когда прибыл в Японию, но к тому времени, как задумался о возвращении домой, его волосы успели поседеть. Он накопил неизмеримое богатство, поистине неизмеримое, коли оно утолило даже его ненасытную алчность! Все это сгинуло вместе с ним, и ныне он отвечает пред Вышним судом. Поразмысли, сын мой: не лучше ли следовать по пути долга, отвергая богатства и соблазны этого мира, дабы, когда Господь призовет нас к себе, обрести надежду на вечное блаженство? – Верно сказано, святой отец, – признал Филип. – Жить мне осталось недолго, – продолжал священник, – и Всевышний свидетель, что я покину сей мир без сожаления. – Я бы тоже так хотел. – Сын мой, ты молод, тебе пристало уповать на лучшее. И Господь в милости Своей еще возложит на тебя некое важное свершение. – Я знаю, что у меня есть долг, – отвечал Филип. – Отец, ночной воздух слишком свеж, пожалуй, для пожилого человека вроде вас. Прошу, ступайте отдыхать, а я останусь нести вахту и размышлять. – Так я и сделаю, сын мой. Да благословят тебя Небеса, и прими благословение старика. Спокойной ночи. – Спокойной ночи. Филип был рад остаться в одиночестве. «Может, следовало исповедаться? – подумал он. – Наверное, ему я смог бы признаться… Но нет, если уж отцу Сейзену я не открылся, то с какой стати откровенничать сейчас? Разделить с ним мои мучения, обрести опору… Нет-нет, эта тайна принадлежит только мне! Обойдусь без советчиков». Филип извлек из-за пазухи ладанку с реликвией и почтительно приложился к ней губами. «Батавия» провела у острова Святой Елены несколько дней, после чего продолжила путь. Спустя шесть недель она бросила якорь в Зюйдерзее[35], и Филип с разрешения капитана немедленно отправился домой, а старый португалец-священник отец Матиаш, к которому он сильно привязался, составил ему компанию. Вандердекен предложил старику свое покровительство на тот срок, который тот намеревался провести в Нидерландах. Глава 13 – Ни в коем случае не хочу досаждать тебе, сын мой, – проговорил отец Матиаш, с трудом поспевая за Филипом, который стремительно шагал к своему дому (до цели оставалось не более четверти мили), – но позволю себе напомнить, что в сем мире все преходяще и ты уже давно покинул эти места. Потому прошу, если возможно, обуздай свои пылкие устремления, свои поползновения к счастью, коим ты предаешься с того самого мгновения, как мы сошли с корабля. Я надеюсь – и порукой в том милость Господня, – что дома у тебя все в порядке и что через несколько минут ты окажешься в объятиях своей горячо любимой жены, однако не возлагай, молю, стольких упований на скорую встречу, иначе они окажутся безжалостно растоптанными, если тебе суждено испытать разочарование. Во Флашинге нам рассказывали, что здешние края подверглись нашествию губительной хвори, а смерть, как известно, не щадит даже юных и красивых… – Тем паче следует поторопиться, отец, – отвечал Филип. – От таких мрачных мыслей мои предчувствия лишь усугубляются. Он ускорил шаг, бросив старика-священника плестись позади, и ступил на деревянный мостик с калиткой. Было около семи утра – через Шельду они с отцом Матиашем переправились на рассвете. Филипу бросилось в глаза, что нижний ряд ставен закрыт. «Странно, – подумалось ему, – ведь обычно тут встают рано и рано приступают к работе». Он толкнул дверь, и та открылась. Филип вошел в дом. Из-под кухонной двери сочился свет. Филип заглянул внутрь: служанка крепко спала, сидя на стуле. Прежде чем он успел разбудить женщину, сверху донесся голос: – Мари, это доктор пришел? Филип не медлил: в три широких шага он взлетел по лестнице, оттолкнул вторую служанку, что стояла наверху, и ворвался в спальню Амины. Фитилек, что плавал в плошке с маслом, освещал комнату неверным, зыбким светом. Занавески вокруг кровати были задернуты, а рядом стоял на коленях мужчина, которого Филип хорошо помнил, – отец Сейзен. Филип настолько испугался, что кровь отхлынула от его лица, а язык во рту словно окостенел. Переводя дух, он оперся на стену и наконец выплеснул все свои душевные муки в долгом стоне. Этот звук заставил священника обернуться. Отец Сейзен узнал Филипа, поднялся и молча протянул ему руку. – Так она мертва, верно?! – вскричал Филип, справившись с немотой. – Нет-нет, сын мой, она пока жива, и надежда еще есть. Все решится в ближайший час: она либо оправится и найдет утешение в твоих объятиях, либо последует за многими сотнями тех, кого увлекла в могилу эта роковая хворь. Отец Сейзен за руку подвел Филипа поближе и отдернул занавеску. Бесчувственная Амина распростерлась на ложе. Дышала она тяжело, и глаза ее были закрыты. Филип взял ее пальцы – прикосновение почти обожгло, – опустился на колени и поднес ладонь Амины к своим губам, заливаясь слезами. Когда он немного успокоился, отец Сейзен убедил его присесть на стул подле кровати. – Да, Филип, печальное зрелище предстало твоему взору, – сказал он, – а для человека вроде тебя, столь порывистого и столь деятельного, оно должно быть печальным вдвойне. Но все в воле Божьей, сын мой. Надежда еще остается, пускай она невелика. И это не мое заключение, а мнение лекаря, который пользовал твою супругу и который должен вот-вот зайти снова. У нее сыпной тиф. За последние два месяца эта болезнь погубила сотни семей и по-прежнему свирепствует в округе. Счастлив тот дом, скажу я тебе, где скорбят всего об одной утрате. Ты вернулся в неудачную пору, ибо хворь эта заразна и легко передается. Многие ваши соседи бежали, спасая свои жизни. Вдобавок нам отчаянно недостает врачей, ведь пагуба не щадила ни хворых, ни тех, кто пытался их лечить. Тут дверь в спальню приоткрылась, и вошел высокий смуглокожий мужчина. К лицу он прижимал губку, пропитанную уксусом. Кивнув Филипу и священнику, он подступил к кровати, некоторое время придерживал пальцами запястье Амины, потом положил ладонь ей на лоб, а после плотно укрыл больную одеялом. Протянул Филипу губку и уксус, показал, что этими предметами надо воспользоваться, и поманил отца Сейзена из комнаты. Вскоре священник возвратился. – Сын мой, я получил кое-какие наставления. Врач думает, что твоя супруга может выжить. Следи, чтобы она не сбрасывала одеяло, и не давай ей ничего делать, когда она придет в себя. – Можете на меня положиться, святой отец, – твердо произнес Филип. – Меня заботит не твое возвращение, не то, что она чрезмерно обрадуется, когда увидит тебя. Радость редко убивает, даже сильная радость. Увы, есть иные поводы для беспокойства. – О чем вы говорите, святой отец? – Филип, твоя Амина страдает уже тринадцатый день. И все это время я почти неотрывно находился при ней, уходил, лишь когда меня призывали мои обязанности перед другими страждущими. Я опасался оставлять ее, Филип, ибо в горячечном бреду она поведала такое, от чего моя душа преисполнилась ужаса. Должно быть, эти мысли преследовали ее давно и замедляли выздоровление. Филип Вандердекен, вспомни, однажды я просил тебя открыть мне тайну – ту самую, что свела в могилу твою мать и непременно сведет туда же твою молодую жену, ибо жена твоя о ней тоже осведомлена, верно? – Да, святой отец, – признал Филип с тоской в голосе. – Что ж, в горячке она выдала мне все. Более того, рассказала то, о чем мы сейчас говорить не станем. Следи за нею, Филип. Я вернусь через полчаса. По словам врача, к тому времени станет окончательно ясно, поправится ли она или покинет тебя навсегда. Филип шепотом сообщил священнику, что с ним прибыл отец Матиаш и тому нужно объяснить, что происходит в доме, а также позаботиться о нем. Отец Сейзен кивнул и вышел. Филип снова сел у кровати и задернул занавеску. Пожалуй, нет и не бывает чувства мучительнее того, которое испытывал Филип. Радостное предвкушение встречи с любимой и желание поскорее заключить в объятия ту, о ком он постоянно думал на протяжении долгой разлуки, внезапно обернулись беспокойством и опасениями за жизнь супруги, что лежала сейчас совсем рядом и одновременно как бы очень далеко, изнемогая в схватке с болезнью… Ее мысли скитались неведомо где, ее глаза не видели мужа, само ее земное бытие висело на волоске, а царь ужасов[36] занес над нею свое грозное копье и выжидал урочного мгновения, дабы вонзить оное в охваченную лихорадкой плоть. «Увы, милая моя Амина, – думал Филип. – Прав был отец Матиаш, когда убеждал меня по пути домой не радоваться преждевременно, ибо обрел я не счастье, как рассчитывал, а только горе. Господь всемогущий, яви Свою милость, прости меня! Если я любил это ангельское создание, сотворенное Тобою, более, чем любил Тебя, пощади ее, молю, пощади, ведь без нее я пропаду». Он закрыл лицо руками и некоторое время оставался в таком положении, безмолвно молясь. Потом наклонился над Аминой и запечатлел поцелуй на ее горячих губах. Несмотря на жар, губы эти были чуть влажными. Скажем больше, Филип заметил, что и на лбу жены выступил пот. Он взял ее ладонь и тоже ощутил влагу. Тогда он плотнее накрыл Амину одеялом и стал ждать, изнывая от беспокойства и надежды. Спустя четверть часа он порадовался тому, что дыхание Амины, тело которой сделалось мокрым от обильного пота, стало заметно свободнее и ровнее. Прежде она лежала, совершенно безучастная ко всему вокруг, а теперь зашевелилась. Филип исправно поправлял одеяло, которое она норовила сбросить, и наконец Амина, как ему показалось, погрузилась в крепкий и здоровый сон. Вскоре явились отец Сейзен и врач. Филип в нескольких словах поведал им обо всем, чему был свидетелем у постели больной. Врач подошел к кровати – и быстро вернулся. – Ваша супруга останется с вами, минхеер, но не советую показываться ей на глаза вот так вдруг, поскольку в ее ослабленном состоянии это может дурно сказаться на здоровье. Пусть проспит столько, сколько сможет. Когда она пробудится, сознание вернется к ней. Тогда препоручите ее заботам отца Сейзена. – Могу ли я задержаться тут, покуда она не очнется? А потом сразу уйду, обещаю. – Это будет бессмысленно. Болезнь заразна, а вы и без того уже чересчур тут засиделись. Ступайте вниз, переоденьтесь и распорядитесь приготовить для нее постель в другой комнате, дабы перенести туда вашу жену, едва она достаточно оправится. Когда спальня освободится, распахните все окна и как следует проветрите комнату. Ни к чему подвергать супругу, только-только вырвавшуюся из жадных лап смерти, необходимости ухаживать за хворым мужем. Филип оценил справедливость этого совета. Он вышел из спальни вместе с врачом и отправился переодеваться, а потом присоединился к отцу Матиашу, сидевшему в гостиной. – Вы были правы, отец, – сказал он, усаживаясь на кушетку. – Я стар и привык везде видеть подвох, сын мой, а ты молод и нетерпелив. Но я верю, что у тебя все сладится. – Мне тоже очень хочется верить, – вздохнул Филип и замолчал, погрузившись в раздумья. Теперь, когда непосредственная угроза жизни Амины миновала, появилась возможность обдумать слова отца Сейзена: мол, Амина в горячечном бреду выдала священнику тайну своего мужа. Отец Матиаш не отвлекал Филипа от размышлений. Так прошел час, а затем в гостиную вошел отец Сейзен. – Возблагодарим Небеса, сын мой! Твоя Амина очнулась, она мыслит ясно и здраво. Не приходится более сомневаться, что она поправится. Она приняла укрепляющее снадобье, которое оставил врач. Правда, ей настолько не хотелось засыпать снова, что мне пришлось настаивать. Теперь она крепко спит, служанка присматривает за нею. Проспит Амина, думаю, много часов, но каждое мгновение такого сна воистину бесценно, и его не следует прерывать. Я бы не отказался что-нибудь съесть. Полагаю, нам всем не помешает перекусить. Да, Филип, ты не познакомил меня со своим спутником. Насколько я вижу, он того же призвания, что и я сам. – Простите, святой отец, – повинился Филип. – Очень рад представить вам отца Матиаша, который любезно согласился пожить у меня некоторое время. Если не возражаете, я оставлю вас ненадолго и распоряжусь насчет завтрака. Надеюсь, отец Матиаш не сочтет меня неучтивым. Филип вышел из гостиной и двинулся на кухню. Велев, чтобы в гостиную подали все необходимое, он надел шляпу и покинул дом. Ему самому есть не хотелось, мысли пребывали в смятении, утренние события настолько взволновали его, что он ощутил потребность в глотке свежего воздуха. Он шел, не разбирая дороги, и его окликали многочисленные знакомые, выражавшие соболезнования по поводу болезни супруги. Впрочем, люди принимались искренне радоваться, когда узнавали, что опасность позади, и наперебой делились с Филипом подробностями нашествия жуткой хвори. В живых ныне оставалось менее трети населения Тернеза и ближайших окрестностей, а те, кто уцелел, еще не набрались достаточно сил для того, чтобы вернуться к привычным занятиям. Да, они победили болезнь, но оставались уязвимыми перед житейскими тяготами и нищетой, и Филип мысленно поклялся потратить средства, имевшиеся в его распоряжении, на помощь соседям. Прогулка в итоге заняла более двух часов, по истечении которых Филип возвратился домой. Он обнаружил, что Амина продолжает спать, а двое священников ведут беседу в гостиной. – Сын мой, – сказал отец Сейзен, когда увидел Филипа, – думаю, мы заслужили объяснений с твоей стороны. У меня вышел долгий разговор с этим вот достойным отцом, и я почерпнул из беседы с ним весьма ценные сведения о распространении нашей святой веры среди язычников. Он поведал мне много такого, чему стоит радоваться, и много такого, о чем надлежит скорбеть. Среди прочих вопросов, заданных мною, был и тот, что касался сверхъестественного появления некоего корабля в южных морях. О том же говорила мне в бреду и твоя прелестная женушка. Итак, Филип, твоя тайна уже была мне известна, иначе я не стал бы расспрашивать святого отца. К моему удивлению, он сказал, что сам был очевидцем явления этого корабля и что не может объяснить видение ничем, кроме сверхъестественного вмешательства. Надо полагать, это было диковинное и пугающее зрелище! Филип, будет лучше, если ты не станешь и дальше обрекать меня на сомнения, а честно и откровенно изложишь нам обоим все обстоятельства, имеющие отношение к этой непонятной истории, чтобы мы вместе могли их обдумать и дать тебе полезный совет. Ведь мы оба старше и по своему призванию более привычны к проявлениям потустороннего, а потому сможем определить, вызваны они благой или злой силой. – Святой отец совершенно прав, Филип Вандердекен, – вставил отец Матиаш. – Если сие есть творение Всевышнего, – продолжал отец Сейзен, – то кому ты должен исповедаться и чьим наставлениям предаться, как не наставлениям тех, кто служит Ему на этом свете? Если же это происки дьявола, то кто, как не мы, призваны противостоять коварным сатанинским уловкам? Подумай еще вот о чем, Филип. Эта тайна угнетала твою возлюбленную жену и вполне могла свести ее в могилу, как ранее свела туда твою матушку, которая, по мне, пребывает ныне в кругу блаженных. Рядом с тобою, в твоем присутствии жена, возможно, справлялась с этим тяжким грузом, но вспомни, сколько дней и ночей выпало ей провести в одиночестве в твое отсутствие, вспомни, сколь отчаянно она нуждалась в советах и утешении! Тайны вроде твоей подобны червю, что гложет и гложет. Как бы твоя Амина ни храбрилась, эта тайна подтачивала ее изнутри, а проповедники нашей святой веры не могли облегчить ее страдания, ибо не ведали о них. Ты поступил жестоко и себялюбиво, Филип! Ты бросил женщину, вынудил ее дожидаться своего возвращения – и обрек на обладание столь губительной тайной! – Вы убедили меня, святой отец, – повинился Филип. – Сейчас я сознаю, что перед отплытием и вправду должен был посвятить вас в подробности этой диковинной истории. Если позволите, я изложу все, что до сих пор случилось. Но, скажу честно, у меня мало надежды на ваш совет, ибо все столь запутанно, а жребий мой столь суров и безрадостен… Филип пустился пересказывать недавние события, начав со дня накануне смерти матери, и закончил свой рассказ такими словами: – Сами видите, святой отец, я дал нерушимую клятву, которую приняли и засвидетельствовали Небеса. Похоже, у меня нет иного выбора, кроме как следовать своей злосчастной судьбе. – Сын мой, твое повествование смущает мой дух, ибо оно изобилует сверхъестественными явлениями, – если ты, конечно, не обманываешься на сей счет. Прошу, ступай по своим делам, а мы с отцом Матиашем станем держать совет. Мы уведомим тебя о своем решении. Филип поднялся наверх навестить Амину. Та по-прежнему спала. Он отпустил служанку и присел у кровати жены. Там он оставался почти два часа, а потом его наконец позвали обратно в гостиную. – Мы долго совещались, сын мой, – сообщил отец Сейзен, – ведь эти странные события так и тянет – тут ты прав – признать сверхъестественными. В свое время я, увы, отмахнулся от горячечных вроде бы фантазий твоей матушки, отнеся их на счет воспаленного воображения. И по той же причине мне хотелось бы предположить, что возбужденное состояние ума, в коем ты находился из-за кончины этой достойной женщины, помутило твой собственный рассудок. Однако отец Матиаш утверждает, что явление корабля, сверхъестественное или нет, действительно имело место на вашем пути домой по морю, а облик этого корабля совпадал с тем описанием, которым его наделяет твоя, с позволения сказать, легенда. Потому я вынужден признать, что, пускай это невозможно, перед нами вправду нечто сверхъестественное. – Вспомните, точно такое же видение являлось мне самому и многим другим, – произнес Филип.