— Автобус горит, денег нет... — Еще не вечер. — Это как сказать. — Что ты паникуешь? Люди живы, террористы убиты... Все по схеме. — Что-то пропажа денег плохо в нее вписывается. — Опять паникуешь! Я же сказал, еще не вечер. — Гусаков стоял на своем. От него исходила все та же эманация уверенности. Олегу стало неловко. — Сейчас всех поднимем, блокируем район. Команду на то, чтобы установить четвертого, я уже дал. В управлении подробная справка, фотографии... — Ловко ты! — усмехнулся Олег. — Не ожидал. — А что ожидал? Что мы тут, в провинции, лаптем щи хлебаем? Сам говорил — мастерство не пропьешь. Поехали в Контору. Тебе нужна пауза, а то в мозгах у тебя порох, мед, говно и гвозди... — Поехали, — махнул рукой Олег. — Стой. — Гусаков посмотрел на него в упор. — Прости, старик, но я сейчас скажу что-то важное. — Он поморщился. — Извини, если скажу не в кассу. Ты сейчас устал. Ты и твои парни сделали все, что могли. Может, дальше больше. Слушай! — Он остановил попытку возразить. — Слушай, я больше не повторю. Вы, а точнее ты, сделал все, что мог. Я тебя наблюдал в деле. Мне учиться и учиться. Наверное, кто-то видел, но ничего не понял. Но я-то знаю, как функционирует наш аппарат. У тебя не аппарат, а совершенная машина. — Гусаков перевел дух. — Запомни и не кори себя. Ты сделал все, что мог. Я преклоняюсь перед тобой... — Кончай! Что ты меня отпеваешь? — Олег скривился. Он устал. Сейчас ему было не до откровений. — Я не знаю, но, может быть, и отпеваю тебя, — Гусаков отвел взгляд. — Второй раз, как я уже сказал, не повторю. Что бы ни случилось — знай: ты сделал все, что мог. — Все? Поехали. В машине Олег вырубился. Он не видел, как они продрались сквозь строй журналистов, злых и недружелюбных. Как журналисты рвали и метали оттого, что какой-то руководитель операции не дал им увидеть то, что они хотели. Он унизил их своим невниманием, пренебрежением... Теперь они этого ему простить не могли. Пусть даже он четырежды прав. Пусть даже победителей не судят. Здесь судят всех. И чем выше человек держит голову, тем больше ему достается. Как говорил когда-то Дед: «Это в цивилизованном обществе живут по принципам театра — самые дорогие места в партере. Наше общество живет по законам курятника — чем выше сидишь, тем меньше на голову гадят. А опер не может сидеть высоко, он должен стоять на земле, иначе он не работник. А потому от его сноровки зависит, насколько чистой будет его голова». Олег проснулся, словно от толчка. Он лежал, укрытый серым армейским одеялом, на диван-кровати в комнате отдыха Гусакова. Как приехали, как прошли в кабинет и как он прилег, Олег помнил смутно. Огромные напольные часы в отреставрированном фанерном футляре мерно качали круглым начищенным маятником. Как у него в кабинете. Сумеречный фиолетово-серый свет пробивался сквозь неплотно прикрытые гардины. «Который час?» — Олег машинально бросил взгляд на свои часы. Улыбнулся. Деревянный истукан показывал без пятнадцать шесть. Он обвел глазами комнату, вернее, то, что таковой называлось. Узкий, вытянутый, отрезанный от самого кабинета пенал был тесен и нелеп. По замыслу его создателей, в нем было все необходимое. Начищенный, но запылившийся самовар на журнальном столике. Накрытое салфеткой сооружение из чашек, сахарницы, заварного чайника и печенья. Холодильник, содержимое которого можно было угадать с трех раз — полупустая бутылка «боржоми», скрюченный сыр на корочке белого хлеба и банка тушенки. За изголовьем дивана угадывалась крашенная масляной краской дверь «удобств». «Наверняка унитаз первой пятилетки и чугунная раковина с медным соском крана. Господи, сколько я спал?» — Олег мотнул головой. Сон, словно раздумывая, уходить или нет, нехотя покидал члены. Лицо горело, набравшись домашнего тепла. Олег резко поднялся, пошарил ногами ботинки. Их не было. Он встал и в шерстяных носках прошел в туалет. «Точно — первой пятилетки», — улыбнулся Олег, увидев загаданное. На стеклянной полочке топорщился щетиной помазок времен Ежова, там же лежал станок с лезвием «Балтика». Однако полотенце было крахмально-хрустящим. Умывшись и приведя в порядок шевелюру, Олег вышел в кабинет. — Куда башмаки дел? От неожиданности Гусаков подскочил. — Ну, напугал! — смутился он. — Как спалось? — Как вам работалось. Где обувь? Гусаков кивнул в сторону батареи. Ботинки темнели на начищенном воском паркете. — Не стыдно руководство в краску вгонять? — Сам говорил, что на Востоке принято обувь гостя мыть. — Во-первых, здесь не совсем Восток. А во-вторых, я не совсем гость. Что нового? — Вам новости тактические или стратегические? — После нескольких дней, проведенных вместе, Гусаков перенял манеру общения Олега. — Хорошие или плохие? — Ну... — Давай с плохих. — Автобус сгорел дотла. — Не может быть! — Олег притворно удивился. — Да. И начальство по этому поводу недовольно. — Естественно. Давай дальше. — Все живы. — Это лучше. — Террористы уничтожены. — Кем? — Не нами. Пулевые ранения из браунинга. — Прокурора порадовал? — Это он порадовал нас. Следователь нашел гильзы. — Хороший мальчик. Еще что? Бойцов накормили? — И разместили в гостинице. Кстати, там и для тебя «люкс». — Отлично. Еще? — Дежурный сказал, что звонил какой-то Свиридов Валерий Иванович. Это кто? — В.И.? — Олег был поражен. — Ну уж не знаю, «вэ и» или «ту сто четыре». Сказал — Свиридов. — Ну, деревня! Это же В.И. Это эпоха! — Олег потряс руками. — Что сказал? — Сказал, что звонил. — Странно. — Олег задумался. «Разыскать здесь? С чего?» — Так что сказал? — Мамочка, сосредоточьтесь, как говорит Тихомиров. Сказал, что звонил Свиридов. А кто это? — Увидев настороженность Олега, Гусаков встревожился. — Очень хороший человек. И мой друг. — Олег соображал. — Номер не оставил? — Оставил. — На четвертушке бумаги были блекло начертаны — напечатаны! — цифры. Дежурный выпендривался перед московским гостем. — Где телефон? Ага, ладно, позвоним... — Олег сунул листок в нагрудный карман. — Так что с баранами? — Что сначала? — Повторение — мать учения. — Хорошо. Докладываю. Первое и главное — заложники живы. Второе — террористы убиты. Трое. Четвертого нет. Как я сказал, он уложил своих подельников из браунинга и ушел по коллектору. Деньги ушли вместе с ним. Сейчас там работает кинолог с собакой. — Пятьсот тысяч? — Естественно. Приняты меры к розыску. — Что нам о нем известно? — Установочные данные. Есть фото. Твой Адмирал сейчас говорит с Москвой — напрягает коллег. — Адмирал знает, что делать. Связи по области у Казакова есть? — Выясняем. Фотография разослана. Правда, она старая — на момент получения паспорта. На квартире идет обыск. — Тихомиров? — У ложа больного. Опрашивает Никольского. Дополнительно. — А не поговорить ли нам с вашим Костыриным? Блудливый пес наверняка не все сказал.