— Лучше бы не звонил. — Бывает... — Сергеев потушил окурок. — Вот, собственно, и все. Я вам еще нужен? — А на «бис»? — Сами, ребята, сами... — Он стал собираться. Подарок, который Сергеев сейчас сделал, был королевский. Проверил, нашел, сопоставил... — Пропуск отметьте. — Сергеев поднялся. Зеленый помчался ставить печать, а Медведь без приглашения отправился к шефу. — Ну что ж, это конкретный результат. — Шеф выслушал Медведя без видимой реакции. Страстная речь опера не произвела на него впечатления. Этот человек был сух, как саксаул в пустыне. Темпераментный, возбужденный Медведь не знал, как себя с ним вести. «Что ни принесешь, всегда вот так». — Вы хоть поблагодарили? — Отказался. — То есть? — Хотели налить... — Медведь прикусил язык. — Конечно же, спасибо сказали. — Значит, так. — Шеф снял очки. — Сейчас срочно летите в адрес к этому, как его... — Никольскому... — Никольскому. Опросите соседей, родственников. Не стесняйтесь, в данной ситуации кашу маслом не испортишь. Будем надеяться, что личность установлена безошибочно. Важны могут быть даже самые мелкие подробности, детали, сведения. Думаю, вас инструктировать не надо. — Медведь кивнул. — Связи, связи — главное. — Медведь снова мотнул головой. — И по результатам срочно шифровку в Тулу. По готовности покажете мне. — Яволь! Дважды повторять не требовалось. Шеф практически слово в слово повторил то, что Медведь мысленно уже определил для себя. Он просвистел по коридору, как торнадо. — Зеленый, по машинам! — Медведь уже нахлобучил кепку. — Едем в гости к родственникам Никольского. — Может, сам? Без меня? — Дважды попадать в одну воронку не хотелось. — Не боись! Я с тобой. Давай, давай... — Медведь был уже на полном взводе. В таком состоянии давать ему руль было нельзя. Зеленый выгнал машину из гаража сам. Но и без руля от Медведя был сплошной дискомфорт. Он буквально дымился от нетерпения: окна потели, как в грозу. Никольский жил у черта на куличках. Этот район приятели разыскали по карте, но даже она была лишь приблизительным ориентиром. Дома нумеровал явно пьяный. После двадцать пятого был сразу сорок первый. Указанный в справке ЦАБ дом тридцать семь почему-то следовал после тринадцатого. Подивившись этому обстоятельству, опера вошли в подъезд трехэтажного строения с признаками полной инвалидности: одна стена подпиралась массивной двутавровой балкой. «Хорошо, что не развалился до нашего приезда», — усмехнулся Зеленый. На втором этаже, чиркнув спичкой, они обнаружили нужную квартиру со множеством звонков на косяке. Дверь открыла женщина в халате. О таком писал еще Петр Вяземский. Жизнь наша в старости — изношенный халат: И совестно носить его, и жаль оставить... — Господин Никольский здесь живет? — Медведь полез за удостоверением. — Господин Никольский здесь жил. — Голос женщины был знаком по телефонному разговору. — Сейчас не живет. Но если вы такие же господа, как и господин Никольский, то я вам скажу... — Мы не господа, мы товарищи! — Медведь махнул красными корочками. — Ну тогда проходите... товарищи. Что вы стоите, как памятник Ришелье? В квартире оглушительно пахло жареной рыбой. И от этого запаха, и от интерьера на Медведя накатил приступ щемящей ностальгии. Он погрузился в райский уголок своего детства — коммуналку пятидесятых. По стенам лохматились жгуты открытой проводки на фарфоровых изоляторах, крутилось несколько счетчиков электроэнергии, в тусклом свете двадцатисвечовой лампочки серебрилась подвешенная на гвозде детская жестяная ванночка. Велосипед без педалей... Связка лыж с финской войны... По такой квартире Медведь мог пройти с закрытыми глазами, не задев ни одного предмета и не споткнувшись о сундуки в углах. Для Зеленого, жителя цивилизованной берлоги периода хрущевской оттепели, квартира была диковиной. — Ну, так что товарищам от меня надо? — В комнате женщина приосанилась, скрестила руки на груди. Повеяло соцреализмом, не хватало только скалки. — А почему вы решили, что именно от вас? — Потому что я, можно сказать, жена, как вы выразились, господина Никольского. Или я не я буду. — Тогда давайте знакомиться. Как вас зовут? — Сам Медведь представляться не спешил. — Надежда Яковлевна. Фамилия, к сожалению, Никольская. Но мы с ним даже не однофамильцы... — Очень приятно. Хотелось бы задать вам несколько вопросов. Женщина кивнула — мол, валяйте. — Где мы могли бы сейчас разыскать вашего мужа? — Я думала, что как раз это вы мне и расскажете. Если милиция не знает, где господин Никольский, то о каком порядке в государстве можно говорить... — В речи женщины слышался неистребимый акцент. Ко всем своим достоинствам она была еще и «с Одессы». — При чем здесь милиция и государство? — Потому что уж кто-кто, а милиция должна знать, где болтается этот поц. — Надежда Яковлевна начала заводиться. «Видно, здорово он ее достал». — Он уже месяц здесь не появляется и, надеюсь, не появится. Еще вопросы есть? Я буду не я, если этот господин Никольский еще хоть раз переступит порог дома порядочной женщины. — Извините, я повторю свой вопрос. Не знаете ли вы, у кого можно найти вашего супруга? Кто его друзья, товарищи... — Собутыльники. — Пусть даже так... Весь шлак, который накопился в душе этой дамы, она вывалила на головы двух оперов. Медведь только успевал отсекать залпы ненужной информации, сортируя полезную и важную. Подобные информационные фонтаны с одесского Привоза он относил к категории экологически опасных. Они несли заряд радиоактивной злобы на мужа, его друзей, власть в лице начальника ЖЭКа, на экономику и политику, а в итоге — на все человечество. Характеристики были по-одесски убийственными: впору предупреждать об ответственности за заведомо ложный донос. Наконец поток иссяк. Поникла и сама Надежда Яковлевна. — Еще что? — спросила она усталым голосом. — У вас его фотографии нет? — Медведь решил грести широким неводом. — Не знаю, сохранилась ли... — Надежда Яковлевна полезла в тумбочку. Домашний архив — кипа фотографий со смятыми углами — хранился в огромном целлофановом пакете. На снимках были младенцы-голыши — память о детстве, старики и старухи, люди в мундирах, какие-то свадьбы, похороны.... Многие фотографии были порезаны. На них явно не хватало некоторых персонажей. — Вот потому и говорю, что, может, не сохранились... «Никольского в порыве злобы отрезала». Однако среди развала лиц, пейзажей и жанровых сцен Никольский все-таки нашелся. В солидном двубортном костюме он сидел за столом в компании импозантных мужчин. Снимок был цветной, следовательно, свежий. — Вот он, красавец! — Надежда Яковлевна снова стала закипать. — А это тот самый Ухарь, будь он трижды неладен... — Можно мы возьмем? — Медведь уже пристраивал фотографию в свой бумажник. — Что с вами поделать? Берите. Провожая, она все-таки поинтересовалась. — А что он натворил? — Да так... — уклонился Медведь. — Есть кое-что. — Поймаете — дайте на всю катушку... По дороге Медведь с Зеленым еще раз просеяли информацию и вычленили главное. Все должно быть изложено коротко, но ясно. От работы на компьютере Медведь уклонился, предоставив подготовку справки коллеге. Однако желание принять участие в процессе перевесило технические проблемы. Медведь стоял за спиной Зеленого и страшно ругался, когда тот делал ошибки. — Ну что ты печатаешь? Что печатаешь! К исходу получаса Зеленый осатанел. — Уйди, старик, пока... Я сейчас что-нибудь страшное сделаю. Не бери грех на душу. — Тон был угрожающий. — Уйди, а то я никогда не закончу. Медведь оскорблено набычился. Через несколько минут все было готово. «По полученным в процессе опроса Никольской Н.Я. данным ее супруг, Никольский С.Н., ушел из дома около месяца назад и с тех пор в квартире не появлялся. Как предполагает источник, он выехал из Москвы к родственникам в Тульской области (адрес не известен). С того времени он не писал и не звонил. Причиной отъезда стала размолвка между супругами, возникшая на бытовой почве. Как отметила Никольская, ее муж последнее время нигде не работал, что явилось причиной материального неблагополучия. Периодические стычки в конце концов переросли в серьезный скандал. Как заявлял он, его не интересуют грошовые заработки, на которые она его толкает, он способен добывать большие деньги, о которых она (его супруга) не может даже и мечтать.