Но Демьян не уступал. – Я надеюсь, ты понимаешь, что твои отношения не имеют дальнейшего развития? – Это почему же?! – обиженно огрызнулся Бруно. – Да потому что она из средневековья, а ты из современного мира, идиот! – Мы сейчас с тобой, – Бруно ткнул пальцем, в сторону двери выходящей в Париж, – и живем, к твоему сведению, в средневековье. Так что скажи мне, что не так? – Не так то, что если нам вдруг придется сворачивать нашу деятельность, ты не сможешь утащить дочь пекаря в наше время. – И кто мне помешает это сделать? Демьян хотел что-то сказать и застыл с открытым ртом. – Знаешь, – с улыбкой победителя заявил Бруно, – ты мне страшно завидуешь. Да-да, так и есть. Потому что мою Анну ты даже по имени не хочешь назвать. Бруно скривил лицо и противным голосом проголосил, изображая Демьяна. – Твоя-а-а дочка пекаря-я-я. Подошел к двери, взялся за ручку и, сделав серьезное лицо, с горечью в голосе сказал. – Еще друг называется. Дверь захлопнулась, а Демьян так и остался стоять с открытым ртом. Какие последствия ожидают мир, если этот дурак попытается переселить девушку из средневековья в двадцать первый век, стоит только гадать. Перед Демьяном снова замаячил трагический образ Экельса.[26] Он закрыл рот и мысленно дал себе клятву не допустить этого ни под каким предлогом. Но нужно заниматься делами. Демьян вздохнул, взял письмо с надломленной коричневой печатью, развернул. Он понял, почему Бруно не смог прочитать ни строчки письма. Автор написал его зеркальным способом, характерным для интеллектуалов средневековья. Он поставил зеркало и погрузился в чтение. «Ave, Frater! Mon Cher ami monsieur Демьян. Спешу вас уведомить о прекрасной новости. Нас посетил наш друг и брат во пути к Великому Знанию истинный Искатель Знания Филипп Авреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм. Мы же наслышаны о вашей великолепной операции, сделанной известному нам всем в городе задире и дуэлянту Анри де Сегюру. Мы наслышаны о том, какое вы проявили знание в исцелении человека, явно не заслуживающего всеобщей любви, в этом ваше великодушие, достойное настоящего Искателя Великого Знания. Наш брат Филипп Бомбаст фон Гогенгейм будет проводить показательное вскрытие тела одного преступника, в жизни совершившего немало прегрешений, но его бренное тело послужит Науке и будущему человечества. Сие торжественное действие, Mon Cher ami, как вы понимаете, будет происходить в анатомическом театре для узкого круга людей, к нему будут допущены только посвященные на Пути к Великому Знанию. Если вы любезно принимаете мое приглашение, то мой верный слуга придет за вами после полуночи, чтобы сопроводить к месту Сияния Знания. Votre ami dévoué et fidèle Оле Ворм.» Час от часу не легче! Такого поворота Демьян не ожидал. Он уже думал, что его лекарская деятельность закончилась лечением непроникающего ранения и удалением зубов, а тут еще хуже: вскрытие трупа. К счастью он будет лишь наблюдателем. Но это совсем никаким образом не облегчало его задачи – сидеть всю ночь в обществе алчущих знания маньяков, потрошащих несчастное тело человека, пускай даже и преступника. А с другой стороны, размышлял Демьян, выхода у него другого нет, придется пережить и это. Он встал, закрыл аптеку изнутри и решил хоть немного выспаться перед событиями предстоящей ночи. Но не тут-то было. Раздался настойчивый стук. Демьян остановился. Варианта два: это очередной покупатель лекарств или, возможно, посланник из дворца кардинала Франции. Демьян не стал гадать, раздраженно сплюнул и пошел открывать дверь. За дверью стоял не покупатель и не посланник кардинала. Демьян сначала даже отпрянул от неожиданности, до того был похож человек на Володю Спеца. Высокий, как длинный хлыст. Тонкий, острый, длинный нос, два больших передних зуба, настолько большие, что их полностью не покрывала верхняя губа. Но это не он. Человек бесцеремонно вошел и надменно обвел взглядом помещение аптеки. – Чем могу служить? – спросил Демьян. – Я Фредерик Кристоф ле Бертран. Видя, что его имя совсем не произвело надлежащего воздействия на собеседника, Фредерик ле Бертран пояснил, при этом еще больше подняв свой тонкий нос кверху. – Я глава старшего цеха аптекарей города Парижа. Сия должность была дарована моим предкам нашим Великим монархом Карлом VII Победоносным за безупречное мастерство изготовления целебных снадобий, оное мастерство взращено в нескольких поколениях моего рода. И подтверждено в ордонансах всех последующих французских королей Людовика XI Благоразумного, Карла VIII Любезного, Людовика XII Отца народа и нашего нынешнего досточтимого Франциска I. Демьян поморщился и потер виски от нахлынувшей головной боли. – Тебе чего надо? – спросил он главу цеха аптекарей. В данный момент он поддержал бы желание Бруно прыснуть из перцового баллончика в наглую крысиную морду ле Бертрана но, повысив голос снова переспросил. – Тебе чего надо, конкурирующая фирма? У меня мало времени, чтобы меряться тобой статусом. Лицо главы цеха аптекарей приобрело насыщенный красный цвет. Он сжал тонкие губы, а на худом лице под кожей на скулах волнообразно проступили мышцы лица. – Я смею напомнить вам месье, что являюсь главой старшего цеха аптекарей Парижа. Это один из пяти старших цехов. Моими лекарствами пользуют при дворе нашего монарха. И под моим началом объединены несколько мелких цехов: медики, цирюльники, аптекари, бакалейщики, торговцы красками, продавцы галантереи и даже кожевенники. Я один из главных консулов цехового совета. Вы открыли аптеку без дозволения нашего высокого совета и одобрения всех консулов. Демьян с тоской посмотрел на лестницу, ведущую наверх, в комнату в которой он может отдохнуть и расслабится, а в итоге ему приходится слушать напыщенного идиота. – И что? – Демьян продолжал общаться с ле Бертраном односложными выражениями. – В моей власти подвергнуть вас аресту, ваше имущество перейдет в собственность цеха, а вы после суда будете, подвергнуты телесному наказанию вплоть до отсечения кисти руки или головы. В зависимости от тяжести содеянного. «Ну, ни фига себе!», – с Демьяна сразу же слетело дремотное состояние. Глава старшего цеха, это достаточно серьезно, они имеют даже своих констеблей, выполняющих полицейские функции и входят в городской совет с правом решающего голоса – это действительно, не самые последние люди города. Как совет пятисот серебряных поясов в Великом Новгороде, они призывали или низвергали князя и не подчинялись ничьей власти, пока Иван Грозный не перебил их всех. Но то, что ле Бертран притащился в аптеку один без констеблей и своих приятелей из высшего совета – значит тут что-то не так. – Так что же вас все-таки, любезный месье ле Бертран, привело к нам, – дружелюбно спросил Демьян, – и кивнул в сторону бутылки вина стоящей на столе. Тот намек понял совершенно четко, шмыгнул пунцовым носом и подсел к столу как кот, захлопнувший мышеловку. Он употребил бокал вина, нацепил на нос очки с хорошими венецианскими стеклами и стал с бесцеремонным любопытством восточного покупателя рабов, рассматривать обстановку аптеки. Алкоголь сделал свое коварное дело, и посетитель размяк, разговорился. – Я понимаю, что вы попали под покровительство некого влиятельного лица, и всецело пользуетесь его благосклонностью, – осторожно начал старший глава цеха аптекарей, – но вы обязаны строго блюсти требования цеховых уставов, заручится поддержкой и разрешением всех мастеров нашего влиятельнейшего цеха, предоставив на их обозрение свои умения и мастерство. Я мог бы, как главный в нашем деле помочь вам, взять под свой патронаж. Тем более мои связи с королевской семьей… «Так вот где собака зарыта», – подумал Демьян, – «этот напыщенный гусь Фредерик ле Бертран, первым приперся сюда разведать, так сказать, обстановку. Взять меня на пушку. А в случае чего, по его соображениям, поживиться секретами мастерства. Хм, а если я дам слабину, так и вообще прибрать все наше предприятие к своим рукам. Но главное, его длинный крысиный нос учуял, что вслед за кардиналом Франции мы с Бруно можем оказаться при дворе французского короля. И тогда прощай, могущество главы старшего цеха аптекарей Фредерика ле Бертрана». Демьян подошел вплотную к Фредерику ле Бертрану. Действовать нужно жестко и быстро. – Вот, что напыщенный дурак! Если бы ты действительно отважился утащить нас в тюрьму Шатле, против воли его преосвященства, ты бы приволок с собой цеховых констеблей и явился «на коне» в окружении своих дружков из цехового совета, таких же жадных и подлых. Но ты, крыса, пришел один, даже не поставив их в известность, в надежде забрать нашу аптеку, угрожая могуществом всего цехового совета, который не в курсе всех твоих хитростей. Фредерик ле Бертран вскочил как ужаленный. – Что? Что вы себе позволяете?! – заикаясь, заголосил он. «Завтра же, нужно наведаться к его преосвященству и выпросить какую-нибудь охранную грамоту, вот от таких идиотов», – подумал Демьян. Он за последние дни так дико устал, что у него просто не осталось сил спорить с главой цеха аптекарей, увещевать его или подстраиваться под него. Ему предстояла непростая ночь, и он хотел лишь одного: выспаться. Демьян схватил Фредерика ле Бертрана за нос известным всем приемом под названием «сливка», сжал что есть мочи, чем добыл весьма бодрый вопль боли и обиды своего противника и так его повел к двери. Тот шел, поскуливая, не сопротивляясь, лишь потряхивал руками как самый настоящий гусь на крестьянском дворе. Демьян открыл дверь, поставил несчастного старшего главу цеха аптекарей к себе спиной и пинком вышиб его на улицу. – Как тебе такой финал, пустой и плоский? – сказал Демьян в пространство невидимому собеседнику, захлопнул дверь и направился к лестнице, ведущей наверх. Если бы он только знал, какого смертельного врага себе приобрел, то, пожалуй, постарался с ним все же договориться, но в тот момент силы душевные, отвечающие за нервное равновесие, его покинули и Демьян совершил опасную ошибку. Глава 18. Парни из ближайшей анатомички Незаметно накатил обычный средневековый парижский вечер. Хозяева домов накрепко закрывали ставни первых и вторых этажей, запирали на крепкие засовы прочные двери. За окнами пропевали свои последние вечерние серенады окрестные петухи, изредка полаивали собаки, давая понять хозяевам, что службу они несут и не зря едят свой хлеб. В пику им парижские воры тихо, не привлекая внимания, выходили на свой опасный и нелегкий промысел, а пылкие влюбленные мужчины занимали места под окнами в темных переулках, ожидая тайного знака от своих прекрасных дам, чтобы влезть в окно и предаться плотским наслаждениям. Нередко эти же влюбленные, погрузившись в сладкие грезы и потеряв бдительность, становились жертвами тех самых парижских воров, которых воспели в своих бессмертных произведениях классики французской литературы Золя, Стендаль и Гюго. И если отвага и острая рапира их все же не спасали, то утром их несчастные тела с перерезанным горлом или проткнутой грудью, с пустыми карманами или вовсе без одежды, вылавливали рыбаки из Сены. Вот так, вдохновляющая любовь и печальный исход жизни смерть – заложенная природой страсть к совокуплению с предметом обожания и страсть к наживе любым путем, даже совершая убийство, соседствовали на парижских улицах, по которым Демьян шел, озираясь со слугой своего друга книготорговца Оле Вормса. И дело его было отнюдь не любовным и не криминальным, он шел на сияющее пламя огня, излучающего Свет Великого Знания – еще одна сильнейшая страсть человечества, страсть к научным знаниям. Ради которой, гордо подняв голову, взошел на костер Джордано Бруно. Чутка не дотянул до самоотверженного подвига, но все же в последний момент невнятно пробормотал, так чтобы не услышали инквизиторы, свои не менее великие слова великий Галилей. Возможно, и Демьян хотел в некотором роде приобщиться к великим научным подвигам, но он испытывал двойственное ощущение от своего предприятия. С одной стороны ему очень не хотелось идти, ночью в анатомический театр, а с другой стороны… А с другой стороны – разве у него был другой выбор? – Сюда, за мной, синьор, – изредка тихо шептал слуга. А маршрут представлял собой достаточно сложный квест. Пройти и не вляпаться во что-нибудь дурно пахнущее, не налететь в темноте на стену, не столкнуться со столбом, не провалится в яму или не напороться на засаду дерзких грабителей, было сложно. Демьян невольно поглаживал в кармане, половинку старой римской монеты, оберег от парижского гоп-стопа, а в остальном, чертыхаясь про себя, всецело доверился навыкам ориентирования и чутью слуги Оле Вормса по имени Пикке. Тот вел умело, лишь изредка доставал из-под плотного шерстяного плаща небольшой жестяной фонарь со свечой и, подняв над головой, указывал пальцем направление движения. Демьян пытался хоть что-то разглядеть в направлении пальца Пикке, но, не будучи коренным парижанином, каждый раз оставлял эту безнадежную затею и просто шел. Наконец, после долгих запутанных хождений по извилистым и узким улицам они уперлись в массивную деревянную дверь особняка на окраине Парижа. – Здесь, сеньор, – тихим, но торжественным голосом сказал Пикке, – дальше вы пойдете один, мой господин строго-настрого запретил мне проходить через эту дверь. – А где он сам, кстати? – спросил Демьян. – Моего господина задержали коммерческие дела, но не беспокойтесь, он придет чуть погодя. «Ну да, конечно, коммерческие дела», – с сарказмом подумал Демьян, – «небось, надышался какой-нибудь дряни в своем подвале и сидит сейчас со своим воображаемым приятелем, бесом по имени Перупта Мим, торгуется, продавая ему свою душу. Наверное, в этом закрытом сообществе нужен какой-то инвайт от него». Он спросил слугу Оле Вормса. – А меня пустят без твоего господина? – О да, сеньор! Все предупреждены, что вы близкий друг моего господина и пользуетесь его безграничным доверием. Я же буду ожидать здесь снаружи. «Интересно», – подумал Демьян, – «сколько таких доверчивых уже оказалось в цепких лапах преподобного Томазо. Как-то слишком просто Оле Вормс доверился мне». Пикке прислонился спиной к стене и тут же задремал чутким сном слуги. Демьян посмотрел на него, покачал головой, ну прямо, как дневальный дух первогодок на тумбочке. Он мог бы проспать грохот ударной волны от ядерного взрыва, или выдержать удар молнии в свою голову, но расслышал бы тихий щелчок пальцами своего господина в безвоздушном пространстве космоса на расстоянии пары парсеков. Демьян постучал в дверь. Ждать пришлось довольно долго, он уже хотел толкнуть в бок Пикке, но наконец-то раздался скрежет открываемой маленькой дверцы, заменяющей в средневековье оптический глазок, и из полумрака сверкнули чьи-то внимательные глаза. – Ave, Frater! – сказал Демьян. – Ave, Frater! – ответили глаза. Но дверь так никто не открыл. – Что ищешь здесь? – спросили глаза. – Я месье Демьян Садко, пришел по приглашению книготорговца Оле Вормса для…