– Хайль, старичок! Я не ответил. Мне казалось, что я встретил Полли совсем недавно. Или бесконечно давно. Над овалом пустого лица ерошились короткие волосы, а кожа была влажной и белой. Одна нога лежала под странным углом и стремительно распухала. Он положил к себе на колени голову Дитриха Трассе и смотрел на меня прозрачным взглядом живого утопленника. – Это был твой друг? – он кивнул в сторону лежащего Карла. – Да. – Дерьмовый друг. – Не тебе судить. – Он бы пристрелил тебя сразу. А я? – А ты – говнюк. Я надеялся, что Афрани не выглянет из вагона. В горящей машине что-то лязгнуло, чмокнуло, сноп воздуха подтолкнул меня вперёд. Кожа на спине начинала спекаться. Случайно пролетевшая искра грозила поджечь штаны. – Хайль! – Сам ты «хайль». Он рассмеялся сквозь зубы, покачивая голову Трассе так осторожно, как будто тот крепко спал. Безмятежности его взгляда мог позавидовать даже ребёнок. Я не завидовал. Состояние шока рано или поздно заканчивается, и когда отрезвление набрасывается с учетверённой силой, боль просто разрывает тебя изнутри. – Вы всё просрали. Слышишь, старичок? Ты и твои дерьмовые друзья-приятели. Вот человек, который бы мог всё спасти! Иногда нужно сжечь дом дотла, чтоб начать заново. Он обещал, что мы вернём всё, что вы потеряли. Мы вернём себе всё! Для этого нужна только воля. И сила духа. И никаких мудацких гостей! – Так только кажется. «Вальтер» нервически дёрнулся. Но мне было наплевать. Пора было заканчивать этот спор даже ценой новой дырки в пупке. – Этот человек, – он говорил шёпотом, но я слышал этот шёпот даже сквозь гул огня. – Это был сверхчеловек! Ты думаешь, всё уже кончилось? Думаешь, если ты убил его, всё уже кончилось? Думаешь, ты лучше нас знаешь, как жить? – Ни черта я не знаю. – Правда, – кивнул Полли. Его лицо горело как факел. Он улыбнулся, и я увидел мальчишку в сиротском приюте. Идиота, готового совершить новый и страшный идиотизм. Он вложил дуло в рот, вынул, крикнул: «Ультерих!» – вложил опять, зажмурился и нажал на спуск. Пистолет дал осечку. Тогда он лёг обратно в траву и заплакал. *** Я перенёс его на платформу и уложил в тени, перевязав ноги как мог. Одна из старушек подложила ему под голову свёрнутый плащ. Она хлопотала над Полли, как над собственным сыном, пропавшим где-то под Йеммером. Мне он тоже кого-то напоминал. – Всё закончилось? – спросила Афрани. – Может быть. Грибовидное облако чёрного дыма оторвалось и медленно поплыло к верхушкам гор. В соснах шумел ветер. Минные поля по обеим сторонам от дороги колосились, как пастбища. В принципе, земля здесь не так уж плоха. Если выковырять все эти кукушкины яйца и сделать рекультивацию, можно опять развести хозяйства и поставить теплицы. Я отёр с лица пот – пепел и крошки угля. Под ногтем розовели ошмётки чужой плоти. «Мы вернём себе всё», – выкрикнул Полли. Именно так рассуждает щенячья юность. Глядя на альтенхайм, мрачно рассевшийся на платочках по насыпи, трудно поверить, что человечество не исчезнет. Однажды это случится быстро и просто. Стоит лишь истребить в себе человечность. – А у вас дыра на штанах, – тихонечко проговорила Афрани. В самом деле. Это навело меня на полезную мысль. – Послушайте-ка, Афрани… – начал я очень хитро и, как мне показалось, продуманно. Она повернула ко мне своё оживлённое личико. – Вы вот тогда обмолвились про свою фамилию. Мол, мне её не произнести. На редкость сильное заявление. Спорим, что это не так? – Хотите попробовать? – Хочу. Назовите. Она назвала. – Э, – сказал я после паузы. Первый слог здорово походил на последний, оставалось вспомнить, сколько вообще слогов. И половина букв звучала как-то иначе. – Послушайте… хм… А вы не хотите обменять вот это всё на… ну, на что-то другое? На что-то более короткое и… О чёрт. Чёрт! – На другую фамилию, – очень серьёзно уточнила она. Однако я видел, что её глаза смеялись, и это придало мне сил. – Ну, например… да. – «Коллер»? – Вообще-то меня зовут не Коллер, – признался я. – А как? Я назвал своё настоящее имя. – Ох, – сказала она. – Это очень типично. – Ладно. Забудьте. В самом деле, идиотская мысль. На конкурсе идиотов меня бы объявили пожизненным номинантом и в конце концов вручили утешительный приз «Тупое мазло». А фельдфебель Вугемюллер подарил бы от себя орденский знак и ленту «За боевые заслуги». – С другой стороны, – сказала она. – Это звучит солидно и… рассудительно. Словно жена академика. Афрани Краузе. Фрау Краузе. Я никогда об этом не думала, Эрих. Но я обещаю, что я подумаю. Мы смотрели на сверкающий лес и всё расплывалось перед глазами. Чёрное пятно на периферии зрения никуда не исчезло, но дальше зеленели поля, и дорога, делая крюк, уводила к жилым поселениям, звавшимся Амт-Нойвеге. Отставной путеец Йозеф Мауэр торопливо прошёлся по насыпи. Он суетливо шарил в карманах халата, видимо в надежде найти крошку хлеба или, может быть, спички, прокашлялся, а потом, сипя горлом, полез на смотровую площадку. Спустя пять минут раздался его зычный крик: – Едут! Слышите, Коллер? Еду-у-ут! – Слышу. Я поднёс к глазам армейский бинокль. Он опять не ошибся. От подножия склона по восходящей кривой двигалась длинная кавалькада. Я насчитал две машины с проблесковыми маячками и пять белых фургонов, вслед за которыми полз жёлтый автобус, яркий, как лакированный жук. Вереницу замыкала машина, которую я сразу узнал. Это был черничный «Фольц» с перекрашенной левой дверцей, принадлежащий Йену. Мне даже показалось, что я различаю водителя. Его мятый костюм и небрежно отглаженный галстук с поперечной булавкой, которую обязательно носят разведчики. Что же до меня, то я с лихвой наигрался в индейцев. Полли застонал и перекатил голову. Мы посмотрели на него, и старушка поправила плащ, так, чтобы висок не ударился о железо. «Никаких мудацких гостей», – вспомнил я. И почувствовал, как к моему боку прижалось что-то мягкое, тёплое, шелковистое… – Страна не резиновая, – шепнула Афрани. – Конечно, – согласился я, обнимая её за плечи. – Но если сесть прямее и не толкаться, то каждому из нас найдётся место. * * * notes