– За мной! – Куда вы нас привезли? – со страхом спросила женщина в цветастом халатике, из-под которого выглядывала ночнушка. Я не ответил. Как ни странно, под голубоватым электрическим светом не замечалось движения. Никто не встречал нас с автоматом наперевес. Видимо, шум в пансионате привлёк всю боевую силу. И всё же расслабляться не стоило. – Мальчишечка, – выплюнул Мауэр. – Штурмовичок, эй! – Слушаю? – Хотите задействовать мотовагон? – Я бы предпочёл ковёр-самолёт. Но раз у вас его нет… – У фрау Бибер идёт кровь! У фрау Визенталь перелом носа и тоже кровь, она не может дышать. Слышите, вы… вахмистр? А что будете делать, если начнётся сердечный приступ? – Ничего, – сказал я. – Больных и немощных я кидаю в ров и засыпаю известью. А потом притаптываю могилы пудовыми сапогами. Так? – Болван! Я пожал плечами. Пожилой путеец залез на пригорок и очутился рядом. Его подбородок воинственно трясся: – Послушайте, Коллер! Даже если вагон исправен, куда вы на нём поедете? До Регенфельде? Туда, где нас встретят директорские подручные? Я же говорил, на линии нет промежуточных станций, и места там болотистые. – Правильно. Поэтому мы поедем в обратную сторону. – Что?! Он выпучил глаза. – У автомотрисы ведь две кабины? А рельсы ведут до самого Линдсберга. – Но дорога закрыта! – Где-то я такое уже слышал. Горьковатый утренний воздух рассеивал голоса и звуки. С гор опять спустился туман, а вместе с ним влажность и холодок близких осенних заморозков. Вереница ламп на ажурных кронштейнах казалась выточенной из хрусталя. Я поёжился. Засохшая кровь из мелких порезов образовала что-то вроде нагрудника, но, разумеется, не давала тепла. Надо было содрать футболку с того парнишки, что ждал Людвига. Всё равно она ему не скоро понадобится. Поезд дремал на путях, там, где я с ним и расстался. В утреннем свете он выглядел ещё более громоздким и несуразным, с оранжево-чёрными ограничительными полосами, площадкой для крепления мини-крана и заострёнными зеркалами, напоминающими рога. Я обрадовался, заметив откидную лесенку в пассажирский отсек. Отсутствие перил – это мелочи, а вот второй раз подсадить толстуху на собственном вертолёте я бы уже не смог. Не хватало горючего. – Мы поедем на этом? – усомнилась Афрани. – Надеюсь, что да. – А вы умеете им управлять? Я не успел ответить. От серой коробки пакгауза отделился человек и медленно пошёл к нам, помахивая рукой, как на прогулке. Он был в кепи, небрежно сдвинутом на самый затылок, и куртке военного образца. Оружия, судя по всему, при нём не было – расстёгнутая кобура висела пустым кульком. – Вам чего? Вы кто такие? – Ультерих! На его лице – пропитой физиономии отставного лентяя – отобразилось крайнее недоумение. Я не стал ждать, пока он сложит простые числа, и, сделав шаг вперёд, сократил расстояние. Он заморгал. Напряжённая работа мысли никак не вязалась с крепким перегаром и щетиной, которая приобретается лишь многодневным пьянством. – А что там за сыр-бор? Вроде как взрыв! – Вроде того, – согласился я. – А вагон у тебя на ходу? – Этот? Небось, не протух. Чего с ним сделается? – Заправлен? – Дак вчера. А тебе для чего знать? Ты вообще кто такой? Бледный луч карманного фонарика обежал нашу группу и упёрся мне в пупок. Я оглядел платформы, быстро шагнул вперёд и отбил руку этого обозревателя. Он хрюкнул и открыл рот, чтобы закричать, но, увидев, пистолет, передумал. Только глаза вылезли из орбит. – Слышь, это зачем? – Чтоб ты не прыгал. Где твой напарник? – Дак ест. Позвать? – Зачем? Пускай себе ест. А ты раскочегаривай свой паровоз, дружище, будешь за главного. Дитрих сказал проверить новый маршрут. – Д-дитрих? Он проследил направление моего взгляда и замотал головой, так что задёргались дряблые щёки: – Туда нельзя! Видишь, там загородка! – Так убери её, умница. Вся эта ситуация начинала меня напрягать. Силы заканчивались, я чувствовал, как секунды улетучиваются и лопаются, как мыльный шар. В любой момент на пригорке мог показаться транспорт с вооружёнными футболистами: в гараже, прикрытый брезентом и ветошью, стоял ещё какой-то автомобиль. Автобус или грузовичок. В конце концов, они могут и устроить пробежку, расстояние-то смешное. Постанывая, железнодорожник побрёл в туман, бормоча что-то про стрелку. Мауэр трусцой побежал вслед за ним, я сунул ему пистолет. Мосластый парень с кувалдой всё не появлялся. Я представил, как он ест: обстоятельно намазывает маргарином ломоть белого хлеба, посыпает сахаром, запивает горячим кофе, а после хряпает водочки. Мне захотелось хряпнуть водочки. И заесть её куском хлеба – можно с сахаром, а можно и с крупной зернистой солью. – Ведь это долго – завести паровоз? – дрожа, спросила Афрани. – Если он на ходу, то недолго. Это не паровоз, а автомотриса. Включил зажигание и вперёд. – Как грузовик? – Ну, не совсем. Но похоже. – А если они сейчас появятся? Что тогда делать? – Плакать. Она втянула воздух сквозь сжатые зубы и крепко зажмурилась. «На худой конец, у нас есть граната», – мрачно подумал я, прижимая к себе хрупкие девичьи плечи. – Взорву всё к чертям. Только не суетиться. Выждать, чтобы Полли подобрался поближе, и уже тогда…» Я думал о смерти почти без страха, испытывая лишь лёгкое раздражение. Действие наркотика ослабевало, голова кружилась всё сильнее, и мир выглядел близким и одновременно далёким. Старики превратились в потусторонние тени. Их голоса – приглушенные, но всё же крикливые – ударяли по нервам как струны расстроенной скрипки. Над головой розовой кофты я увидел голубоватый нимб и подумал, что она скоро умрёт. Жаль. Я знал, что если потеряю хотя бы часть своего живого груза, то почувствую себя разжалованным до говночерпальщика. Туман впереди фыркнул. Афрани ахнула, встрепенулась – «Что это?» Где-то грохнули брусья – и внезапно рассветную темноту пробили два ослепительно жёлтых луча. Басовитый чих – и в скрежет мотора вплелось торжествующее гудение, вибрация, исходящая от раскрашенной груды металла. Неожиданно всё обрело иной смысл – угрожающая разметка и чёрные цепи, зазвеневшие, когда махина дёрнулась и просела, будто сделала выдох. Кто-то взвизгнул. Из-под огромных колёс дунуло жаром и застучало: «Тр-рах-да-да-да», стремительно учащаясь, – биенье колоссального железного сердца. – Это «Цверг», – крикнул я, не слыша своего голоса. Чудовище пробудилось. *** – Осторожно, Эрих! В тот момент, когда мосластый выскочил из пакгауза, я уже бежал ему навстречу, и мы столкнулись лбами, как два барана на мостике, так что предупреждение слегка запоздало. – Н-на!.. Рычащая тяжесть влепилась в меня. От толчка я потерял равновесие, и мы, качнувшись, повалились с перрона прямо на рельсы. Я упал сверху и всё же ушиб бок. Гравий и шляпки гвоздей опаснее, чем кулаки, потому что рвут тело, даже когда нет времени размахнуться. Э, чёрт! Этот скот вознамерился откусить мне нос! Я перекатил его через себя и приложил о рельс головой. Захват сразу обмяк. Он попытался вырваться, и тогда я ударил ему в лицо, схватил жёсткие волосы и ещё раз приложил о рельс, от души. Он жалобно вскрикнул и затих. Экий ражий детина. Постанывая, я перевалил его на платформу и выбрался сам, тряся головой, как столетний старик. Дьявол их побери! Они все ещё торчали здесь, на перроне, вытаращив глаза – толпа потрясённых зрителей; они и не думали лезть в вагон. А где же граната? Я всучил её Альберту. Теперь он стоял, вытянув руку, как факелоносец, с остолбенением взирая на железный цилиндр. – Что вы телитесь? Полезайте внутрь! – Куда?