– Прогуляться, – сказал я. – Не люблю закрытых чуланов. – Ну, «Эдем» вам не чулан! Хотя… могу понять. Помните, Коллер, я говорил о своём племяннике? У него тоже клаустрофобия. Окопный насморк. Современная медицина такое не лечит. Вы понимаете меня? Некоторые болезни вообще не требуют медицины. – Разве что хирургии. – Хох, верно! Да вы свойский парень, Коллер! Пейте, а потом допишите ваш отчёт и покажите мне. Процедура это запрещает, ну так пошлите к чёрту всех этих бюрократов. Канцелярия портит пищеварение. Полюбуйтесь: в голодные времена стариков съедали, а мы строим им храмы. Одного кирпича хватит на целое фабричное общежитие. – Терпеть не могу общежития. – И тут вы солидарны с доктором. Но я не о том. Я хотел сказать, до чего мы щедры. В одном затерянном папуасовом племени… на каких-то банановых островах – я читал в «Обозрении» Коха, – так вот, стариков используют, чтобы проверять воду. Проточной воды там нет, и лужи иногда загнивают. Понимаете? Дождевая вода делается ядовитой. Варварские обычаи. А вот мы с вами сидим в светлом, отапливаемом помещении, выстроенном специально для тех, кто утратил свою полезность, мы оторвали плоды от сердца… И я ещё добьюсь налоговых льгот. Только не глядите на стены! Художника мне прислали из «Веркбунда», сам я бы ни пфеннига не заплатил за такую мазню. На что вы там смотрите? У колонны, полускрытый буфетной стойкой, стоял Гуго. Одетый как больничный официант, он держал в руках стакан и полотенце, но ничего не делал, только неотрывно пялился на меня. Неотрывно и зачарованно. Так мучается футуристический ангел. Он силится закричать и не может, потому что художник забыл пририсовать ему рот. Глава 7. Железный фронт В этом крыле – лишь одинаковые двери с бежевыми табличками. Скромно моргает синяя лампочка. На сестринском пункте сквозняк мотает ушки марлевых штор и перелистывает тетрадь; никого нет, вечер, успокоение. Я осторожно постучался. – Войдите. При входе я испытал сильное раздражение. Я опять выпил, хотя намеревался не пить. Старик, неподвижно сидящий в кресле, протянул палец, указывая на табурет. – Присядьте, пожалуйста. Вы же инспектор? – Да, – сказал я. – Инспектор. Жёсткое рукопожатие отдавало артритом. – Меня зовут Эрих Коллер. – Я знаю. Йозеф Мауэр. Вы пришли по делу или посмотреть, как мы тут плетём корзиночки? Наверное, в молодости у него была огненно-красная шевелюра. Сейчас клочки седых волос имели оттенок ржавчины, которую кто-то долго тёр проволочной мочалкой. – Я бы посмотрел, что вы тут плетёте. Собственно, для этого я и приехал. И до меня здесь уже побывал один человек, возможно, вы его помните? Герман Хеллиг. – Может, – он пошевелился под своим пледом, устраиваясь поудобнее. – Это очень возможно. Только меня с ним не познакомили. Я ведь не на хорошем счету – капризен, задаю вопросы. Старую мебель гостям не показывают. – Но я-то здесь. – Так, может быть, вы не гость? Безусловно, он не был крестьянином, слишком уж пропитался желчью и щелочью. Эта спрятанная усмешка в жёстких морщинах говорила о привычке к сильному ветру. Пальцы на месте, значит, работал не на станке. У нас говорили: хороший сапёр тащит в дом чужие обмотки. – Вы работали здесь раньше. Уборщиком. Он нахмурился: – Так и написано в карточке? Поганец Алек! Работай – не работай, всё едино, скажут: коптил небо. У меня тридцать лет стажа, а с лопатой ходил два или три месяца. Совсем ничего. Слушайте, вы же знакомы с инспекцией по труду? Так и сообщите куда нужно про всё это безобразие! Сообщите! Сооб… Про всё… про… Хотя не нужно. Ничего не нужно. Голос упал. Последние капли звука скатились с губ, и он замолчал. Молчал и я. – Жизнь впустую. Как это вам понравится? Пауза. Он очень хотел, чтобы я начал его расспрашивать. За окном дождь постукивал о стекло, и я подумал о том, где сейчас Афрани. Нельзя выпускать её из виду. Никак нельзя. Есть бочка с листьями и огромное количество сточных труб, где-то под цоколем, наверняка, есть подвал, и где-то должен быть морг, где они хранят трупы, пока «Рейлбанн-экспресс» не увезёт их обратно на родину. – По крайней мере, здесь очень обильно кормят. Как инспектор, вы должны были это отметить. – Я и отметил. – И что? Я пожал плечами. – На передовых позициях всегда кормят прилично. – Стало быть, вы поняли. Он прикрыл глаза – измождённый старик, похожий на летучую мышь. Любопытно, в качестве кого он трудился прежде? Конторщик, телефонист или разнорабочий? Мне бы пригодились умелые руки. – Путеец, – сказал он, словно прочитав мои мысли. – В прошлом путевой инженер. Вы, друг мой, не смотрите, что я тощ, как пугало. Рак желудка никого не делает красавцем. Между прочим, у вас тоже бланш под глазом, а я не зову на помощь. – Это знак отличия. – Знак того, что вы молодой болван. И они вас не выпустят. – Жизнь – мозаика, – возразил я. Так говорил Гузен – по крайней мере, пока его не повесили. Так говорил один из моих приятелей, и так говорю и я. Но то, что я сглупил и сболванил, – это уж сто процентов, и виноват в этом Карл со своим чёртовым оптимизмом. Со своими чёртовыми интригами! Завтра я попробую снова вырваться в Грау, но почему-то уверен, что путешествие пройдёт без удобств. Тихий скрип прервал течение мыслей. Мы вздрогнули. – Простите, – извинилась Афрани, всовывая кудрявую голову. – Можно войти? – Это моя помощница. – Господи Иисусе, – сказал Мауэр, смотря на меня почему-то с жалостью. – Воистину неисповедимы пути. И что же вы собираетесь делать, инспектор? Вы и этот ребёнок? – Мне двадцать три года, – возразила Афрани. – Я уже не ребёнок. И Эрих, простите, что вклиниваюсь, но там какой-то парень хотел унести вашу крысу. Он заявился с тряпкой и пылесосом. Я пока переставила клетку к себе. – Господи Боже, инспектор! Зачем вам крыса? – Не знаю, – сказал я. Должно быть, в аду мне зададут тот же вопрос. – Буду крутить на верёвочке. Отвезу сыну. Йозеф, у нас мало времени, и вы должны мне помочь. Это в ваших же интересах. – Да я готов, – откликнулся он с недоумением. – Но чем же я могу вам помочь? – Советом, – сказал я, вынимая карту и разворачивая её у него на коленях. – Просто-напросто добрым советом. *** Гроза повредила кабель, и телефон не издавал даже шуршания. В директорском кабинете я чуть не уснул, развалившись на огромном диване, от которого пахло кожей и шоколадом. Между двумя гроссбухами блестела золотинка от «Миу-гумми». Я бы провёл более тщательный обыск, но в дверях уже топтался конвой, и я вышел, налив себе воды из директорского графина, чтобы убедиться, что это просто вода. Завтра я попробую вырваться в Грау, подумал я. Плевать я хотел на воскресенье! Такими делами должны заниматься спецслужбы, прикрытые спецбронёй. «Мальчики Дитриха» или «Ультрас»? Как обмолвился Бессер, одна ласточка погоды не делает. Я и есть та самая ласточка. Карл обещал мне подкрепление. Но теперь, когда ставки сделались высоки, мне казалось, что куда осмотрительнее и умнее задействовать ресурсы Бюро. Но привлечь помощь – не означает сидеть сложа руки. Пока Афрани в компании Мауэра предпринимала опасную авантюру, я мужественно вызывал огонь на себя. Если судить по трудовым карточкам, в пансионате работало всего двенадцать человек, трое из которых жили в окрестных посёлках. Официальной охраны не было, почти все значились санитарами. В вестибюле я увидел двоих, и ещё один мягко сопровождал меня до директорского кабинета. Когда я попытался стукнуться к Ланге, из туалета вывернул Хуперт и предложил мне партейку в шахматы. Я отказался. К третьему этажу за мной следили уже пятеро. Я задумчиво проследовал к холлу, где стояли тренажёры для занятий лечебной физкультурой. Ремни были новыми, и судя по чистоте педалей, эти устройства никто и никогда не использовал. Я опять спустился на второй этаж. Из туалета вывернул Хуперт и предложил партейку в «двадцать одно». Неужели санузел совмещён с игротекой? Лица охранников выражали мрачноватое удовлетворение, когда я отказался и опять вернулся на первый этаж. Снаружи уже темнело. Над крыльцом зажёгся главный фонарь, а газон в глубине двора походил на поле. Санитар-охранник что-то сказал, но я недослышал и вышагнул в темень, на свежий воздух, где всё ещё моросил дождь. Завтра я приведу сюда Йена. Это слово – «завтра», «завтра», «завтра» – буквально сверлило мозг, вызывая дикое возбуждение. От земли шёл запах мокрой травы. Вазы, эти гипсовые урны, белели, как морские ворота, и в складке туч раздавался жалобный птичий крик, отдаляющийся к горам. У фонтана-купальни шевелилась подбитая на бок тень. Привратник нагружал тачку травой и камнями, а рядом с ним стоял кто-то ещё – невысокий, но кряжистый. В белых брюках и тёмной рубашке, он быстро обернулся, когда я подошёл, и тогда я увидел, что это Полли. Он усмехнулся и проскользнул рядом, едва не задев меня плечом. Привратник опустил лопату и взглянул на меня, чуть повернув голову. Обожжённая шея мешала ему смотреть прямо.