— Я ведьма. Кому я нужна? Большинство и не верят, что я чего-то там могу. А вот если ты начнешь слишком уж явно демонстрировать свою силу — будут неприятности. Ты никак не поймешь — ты колдун, и колдун, как оказалось, такой огромной силы — что таких на весь свет наберется раз, два и обчелся. И у вас, колдунов, есть большущий изъян — вашу Силу можно забрать. Берегись. Делай что хочешь, но Варю мне сбереги. Не подвергай ее опасности. Сиди в этом медвежьем углу и особенно не светись. Вот — бабам привороты делай, да сало их растрясай! Отличный бизнес, как вы, молодые, это называете. А наверх смотри не лезь! Не вздумай! Здравствуй, Варенька, а мы тут с твоим благоверным толкуем. Забыла меня совсем, не заходишь… — Да мы вчера только с Васей об этом говорили! — Варя явно искренне обрадовалась визиту старухи — Он меня к тебе, баб Нюр, отправляет! Говорит — учись травничеству! Теперь я могу к тебе приходить! Свободна! Только не сегодня, ладно? Мы с Васей сегодня собрались в Тверь ехать, в хоспис. — В хоспис? — брови старухи поднимаются вверх, она настороженно смотрит на меня, мотает головой — Ох, Вася…ты так и лезешь в петлю! Нет, так-то я понимаю, и даже где-то одобряю…но ты похоже что своей смертью не умрешь. Помни, что я тебе сказала. И уже обращаясь к Варе, ласково говорит: — В любое время приходи, внучка…ты же знаешь. Приходи, буду учить. Тетрадку с собой захвати — ну как в школу, все, как положено. Все, пошла я! И это…Варя, не задерживайся с учебой. Каждый день — ко мне. Вася, проследи за этим, слышишь! Я тебе все сказала. — Давайте мы вас подвезем — предлагаю я — Через пять минут поедем, только переоденемся, и поехали! — Сама дойду. Двигаться надо! Движение — жизнь! — протестует старуха ивыбравшись из салона крузака довольно-таки шустро движется к калитке — Помни, Вася! — А чего ты помнить должен? — с любопытством спросила Варя, и увидев, что я не особо рвусь отвечать, махнула рукой — Да ладно…когда поедем? — А сейчас и поедем. Переодевайся. — Я построже оденусь — задумчиво сказала Варя — темные брюки и белую блузку. Может и не краситься? А то нехорошо как-то? — Что нехорошего? Насчет брюк и блузки — да, правильно. Изобрази из себя что-то вроде бизнес-вуман. А я…а я светлое надену. Не люблю темное. — Значит я в темном, а ты в светлом? Нет уж! Я тогда светлые брюки надену! Вот! Честно сказать, я так и не понял — почему обязательно мы должны быть в тон друг другу, но зачем спорить? И вообще, в вопросе как одеваться я лучше уступлю первенство женщине. Мужчине думать об этом деле не пристало. Не мужицкое это дело — тряпками трясти. На сборы ушло полчаса. Варя все-таки подкрасилась, но так…без фанатизма. Ресницы, чуть-чуть брови и глаза. Что мне у нее еще нравится — вот умеет она краситься так, что и «покраски» не видно, и шарму добавляет! Возможно это потому, что она и так красивая, и только чуть тронет себя тоном и краской, и уже совсем красавица, хоть на подиум ее. А если женщина некрасива — хоть тонну краски истрать, только и видно будет — что эту самую тонну, а красивости ей ничуть не добавится. Увы, но это факт. Я так-то сочувствую от природы некрасивым женщинам, но спать буду все-таки с красивой. Не хочу некрасивых. Такой вот, понимаешь ли, Нехочуха. Про хоспсис я вычитал в интернете. Есть такой…не так давно его организовали. Совсем небольшой, на двадцать коек, и содержится только на средства спонсоров. Государство на него ничего не дает. Я думал над тем, как мне жить дальше, что вообще делать, для чего жить. Каждый человек наверное об этом задумывается — когда приходит его черед. И я задумался. Зачем живу? Что хочу от жизни? Ну да — заработать денег, вкусно есть, пить, спать с красивой женщиной. Это само собой разумеется, это как бы…в ранге положенности. А еще? А для души? Вот шел я в военное училище. Знал, что буду Родину защищать. Для этого меня готовили. Потом разочаровался в воинской службе. Наверное — это моя вина. Немного не так я представлял то, как буду служить Родине. Потом в полицию пошел. Но тут уже совсем разочарование. В чем именно? Даже думать об этом не хочу. В общем — участковым Анискиным тут и не пахнет. Показуха, «палочная» система, начальственная глупость и авралы. И меньше всего заботы о тех, кого полиция призвана защищать. О людях. Увы. И вот — я стал колдуном. И не просто колдуном — я теперь могу лечить. Не знаю — все ли могу лечить, все ли болезни поддаются лечению колдовством, но многие, это точно. Так почему бы и не заняться этим делом? Богатых лечить за деньги — за большие деньги. Бедных — бесплатно. Всех я не вылечу, не смогу, но если спасу даже часть из тех, кто без меня бы точно погиб — разве это не радость для души? Другой вопрос — а как к такому отнесется Чернобог? Не будет ли он возмущен и не лишит ли меня моей силы? Ведь это ОН дает мне такую силу, без него я бы ничего не смог! — Я уже тебе говорил, хозяин — возникает в голове Прошкин голос — Все относительно. Убирая проклятье, вылечивая пациента ты развиваешь свою магию, ты поднимаешься по ступеням мастерства все вверх и вверх! А значит — угоден Чернобогу. А Белобог — это вторая сторона Чернобога! Они единое целое, и если Род повернут к тебе только темной своей стороной, почему ты считаешь, что он не повернется к тебе и белой? Чем больше ты используешь свои магические умения, чем больше колдуешь, получая отрицательные и положительные эмоции, тем больше ты угоден Роду, родоначальнику всего сущего в этой Вселенной! Делай свое дело, и не думай о последствиях. Живи, как можешь. Род неспроста избрал тебя своим адептом. Посмотри на свое правое плечо. Я ударил по тормозам, Варя взвизгнула, едва не врезавшись головой в стекло. Крутнул рулем, направляя машину на обочину, остановил трехтонный аппарат, бросил руль и тут же задрал короткий рукав своей дорогой рубашки. И замер, разглядывая красный, непонятно откуда взявшийся знак. — Откуда это? — прошептала Варя, широко раскрытыми глазами глядя на сложную вязь узора — когда вчера с тобой ложились спать, этого не было! — Это знак Белобога — сухими губами ответил я, и протянув руку, взял лежавшую между сиденьями бутылку газированной воды. Отпил, и мне сразу полегчало. — И не спрашивай, откуда он у меня взялся. Просто взялся, и все тут! Я оставил бутылку, отпустил педаль тормоза и громадный аппарат мягко покатился вперед. Поддал ему газу, двигатель утробно засопел-зарычал, и мы уже снова несемся по шоссе по направлению к Твери. Странное ощущение. Мне кажется, что я пешка, переставляемая по шахматной доске рукой невидимого, неслышимого игрока. Зачем я иду вперед, кто меня толкает, что со мной будет — разве пешка может это понять? Скромная вывеска «Хоспис Анна». И ниже что-то про некоммерческую организацию и все такое. Машину поставил в квартале от этого места — ну так, есть кое-какие соображения на этот счет. Не хочу светиться. Вдруг срисуют номер? Он ведь приметный. Дошли пешком, благо что солнце затянули облака, и жара, которая мучила последнюю неделю, наконец-то немного притомилась и ушла. Даже ветерок подул — подумалось, что следовало наверное взять с собой зонтик. Но кто же знал, что дело идет к дождю? Дверь в хоспис была закрыта, и мне пришлось позвонить в звонок, прилепленный на косяке. Оно и понятно — тут все-таки бывают и наркосодержащие вещества, типа морфина, так что вполне может вломиться страдающий от ломки наркоман. Хотя может я и ошибаюсь — и тут не бывает никакой наркоты, но только нарки-то об этом не знают. Они все равно будут думать, что здесь имеется склад первоклассной наркоты — раз тут онкобольные. А значит — можно и нужно сюда вломиться. Открыла дверь женщина лет пятидесяти в белом, отглаженном халате. На нас посмотрела без удивления, без особой приязни но и без недоброжелательства. — Здравствуйте. Вы что-то хотели? — Мне бы хотелось встретиться с руководством хосписа по поводу помощи. Спонсорской помощи. Это возможно? Женщина явно повеселела и подобрела. Оно и понятно — спонсоров все любят, а праздношатающихся и просителей — нет. — Проходите, пожалуйста! Отец Алексей вас сейчас примет, он как раз на месте! Отец Алексей — худощавый мужчина с небольшой бородкой и крестом навыпуск на светлой рясе, оказался протоиреем местной церкви, так он мне сообщил при нашем знакомстве. Я сказал ему, что узнал о хосписе из сетевых статей, и вот — хотел бы посмотреть, как тут обстоят дела, поговорить с руководством, и если возможно, внести свой посильный вклад. Отец Алексей внимательно на меня посмотрел, посмотрел на Варю, которая сидела рядом со мной — такая прекрасная, такая элегантная, и серьезно, без улыбки спросил: — У вас какие-то родственники болели, или болеют? Нет-нет, мне просто хочется понять. Обычно к нам приходят те, кто прошел через горе, через страдания. Родственники болели и ушли, друзья. Можете не отвечать, если не хотите. — Нет, у нас все в порядке — ответил я так же серьезно и спокойно — Просто хочу помочь людям. Просто помочь. У меня есть возможность помочь, так почему бы это и не сделать? — Действительно — улыбнулся уголками губ отец Алексей — Если есть возможность помочь людям, почему бы это и не сделать? Хорошо, что есть те, кто это понимает. Хотите, я вам расскажу о хосписе? — Да…немного. В принципе, я читал о вас в сети. Мы хотели бы увидеть больных. И если возможно — поговорить с ними. Вы позволите? — Если только с теми, кто захочет — слегка нахмурился отец Алексей — Сами понимаете, люди больны, некоторые изнемогают от боли и помогают им только сильные болеутоляющие. Так что они могут не захотеть с вами беседовать. Не обижайтесь…вы молодые, здоровые…красивые. А они… — Нет-нет! Только с теми, кто захочет, конечно! — заторопился я — А после я внесу вам денежный вклад. И если все будет в порядке — ну сами понимаете, кризис, не все так хорошо, как бы нам хотелось — но если все пойдет так, как я планирую, буду постоянно вас поддерживать взносами. Обещаю. — Это было бы просто замечательно! — просиял отец Алексей — Богу угодное дело! Вы верующий человек? Впрочем — это неважно. Совсем не важно. В любом случае — вы сделаете богоугодное дело, а значит — Бог вас не забудет! Посидите здесь, я сейчас схожу, спрошу, кто из больных может с вами поговорить. Я понимаю, что отдавать свои деньги, когда вы нас видите впервые — это было бы неразумно. Мы пройдем с вами по хоспису, я вам все покажу. Ну и поговорите с тем, кто может. Сейчас вернусь! Мужчина вышел, а мы с Варей остались сидеть на месте. Вдруг она взяла мою ладонь в свои и тихо сказала: — Я боюсь — расплачусь. Я так всегда переживаю…в кино увижу больных, умирающих, и плачу! — А зачем тогда поехала? — расстроился я — иди, посиди в машине! Пойдешь? — Нет, я с тобой! Постараюсь сдержаться! А ты держи меня за руку и не отпускай, ладно? Если почувствуешь, что я собираюсь разнюниться — ты сожми покрепче мою руку. Отец Алексей вернулся минут через десять. Встал в дверях, кивнул, а потом вполголоса добавил: — Вы только постарайтесь не обижать их жалостью, хорошо? Они не доживают. Они живут. Каждому из нас отпущен свой срок, им — немного поменьше. Но они живут. И не хотят, чтобы над ними плакали и портили настроение. Я сейчас вас проведу к одной женщине…она художница, пишет картины. Ей осталось…совсем немного. Но она пишет, пишет и пишет…хорошие картины. Разные. Ей хочется, чтобы после нее что-то осталось в этом мире. Чтобы ее помнили. Она будет дарить вам картину — возьмите. И…ну вы сами все увидите. Варя вздохнула, я сжал ее ладонь и мы пошли. Запах лекарств, запах хлорки и…болезни. Ненавижу больницы и боюсь их. Не хочу туда попадать. Впрочем — а кто хочет? Хотя…может кто-то и хочет. Женщине лет сорок, а может и меньше — болезнь ведь старит. Худенькая, бледная, очень коротко стриженная (после химиотерапии?), красивая, она сидела у окна возле мольберта и рисовала. Солнце освещало ее голову яркими лучами и казалось, что от этой золотоволосой головы исходит сияние. Увидев нас, она улыбнулась и помахала рукой: — Привет! Отец Алексей сказал мне, что вы хотите поговорить, тут у нас особо некуда присесть, садитесь прямо на кровать! Или так постойте, если стесняетесь! Она осмотрела нас с ног до головы и довольно улыбнулась: — Какая фактура! Я хочу вас нарисовать! Можно? Вы такие красивые! Такие молодые! Так приятно на вас смотреть! Она сняла лист с мольберта, я заметил, что там было нарисовано что-то вроде заходящего солнца, опускающегося в бескрайнее море. И парус. Женщина заметила мой взгляд, улыбнулась: — Это я. Плыву к солнцу! Оно уходит, прячется, но я все равно его догоню! Все мы плывем к солнцу… Она поставила новый лист, взяла рисовальные угольки и начала быстрыми и уверенными штрихами рисовать, а я осторожно, не выдавая своих намерений стал ее «прощупывать» магией. Да, ей осталось совсем немного. Черных сгустков «порчи» я насчитал двадцать с лишним штук. И плюс ко всему, как результат порчи — красные всполохи болезни. Непонятно было, как она вообще живет и как держится на этом свете. Единственное не затронутое болезнью место — это ее глаза. Синие, как вода на ее рисунке. Мерзость. Это была самая настоящая мерзость! Такой мерзкой порчи я еще не встречал! Метастазы сопротивлялись, как живые, не желая умирать, не желая ускользать из тела своей жертвы! Мне казалось…они живые. И понимают, что я с ними делаю. Они даже шевелились! Как мерзкие черные пауки! Мокрицы! До сих пор никто не знает, что такое рак, хотя ученые и делают вид, что понимают его происхождение. Как он образуется, что заставляет ткани организма вдруг бурно разрастаться в раковую опухоль, и почему иногда болезнь вдруг отступает, не желая убивать своего носителя — никто не знает. Я выдирал опухоль за опухолью, покрываясь потом, пуская в ход всю свою Силу и чувствовал, как леденеет мой браслет, бурно отдавая энергию. Оказалось, что это совсем не так просто, как убрать желание нажираться самогонкой, либо «отремонтировать» печень, истрепанную возлияниями алкоголя. Рак сопротивлялся и не хотел уходить из тела, и это сопротивление было неожиданным и страшным. Если столько сил у меня будет уходить на одного ракового больного…мне тогда нужно обвешаться амулетами-накопителями с ног до головы, в противном случае я рискую сам оказаться на больничной койке. И вот когда я вспомнил о словах Прошки — он сказал, что лучше всего, больше всего накапливают энергию драгоценные камни. Интересно, насколько больше? — Во много раз, хозяин. Один маленький бриллиант накапливает Силы в сотню раз больше, чем твой браслет. Большой бриллиант, каратов на двадцать — в тысячи раз. Практически неисчерпаемый аккумулятор. Подумай над этим. Закончил я минут через пятнадцать — вырвал последний метастаз-порчу, заглушил красные всполохи, и вытер лоб платком, который достал из кармана. Я вспотел, как после долгого бега! — Вот! Почти готово! А теперь — все! Женщина взяла с мольберта рисунок, повернула к нам… и я чуть не ахнул! А Варя не удержалась — ахнула и хихикнула, тут же зажав рот. Да, это были мы — я и Варя. Лица абсолютно узнаваемы с первого взгляда. Не хуже чем на фотографии. Мы стояли, державшись за руки, и…были абсолютно обнажены! И самое что смешное, художница совершенно точно угадала пропорции наших тел! Как она это смогла — я не знаю. Но и Варина фигура, и моя были переданы так, будто мы стояли перед ней голыми, и она нас рисовала с натуры! Мы стояли на рисунке прямо, но головы наши были повернуты друг к другу, губы улыбались, и было видно, что эти двое, на рисунке, очень любят друг друга. — Вы талант! — недоверчиво помотал я головой — Вы настоящий талант! — Есть немного… — широко улыбнулась женщина, и потянувшись, вдруг удивленно, и даже с испугом пробормотала — ничего не болит…у меня ничего не болит! Давно уже не чувствовала себя так хорошо! Это вы на меня так подействовали, точно! Ваш здоровый и красивый облик! Рядом с такими как вы и сама становишься здоровее. Вы еще зайдете ко мне сюда, ребята?