Мари уверенно толкнула дверь, и они с Роландом вошли в большой полутемный зал. Над головой у них возвышалась полусфера купола башни, вниз от них ног, как в греческом театре, ступенчато уходили вниз несколько кольцевых уступов, прорезанных с четырех сторон желобами лестниц, на которых расположились изъеденные молью, гнилью и временем кресла. Лекционный зал, по-видимому. И на самом дне его, в середине окруженной пустующими зрительскими местами круглой площадки стоял Никита, спокойно глядя на полицейских. — Ну, вот мы и на месте, у конца земли, в безлюдном скифском, дальнем и глухом краю, — продекламировал он. Голос его звучал двойственно, исходя не только от него самого, но и из невидимых громкоговорителей. Причем Мари в искаженных механическим воспроизведении словах послышался еще один голос, говорящий почти идеально в такт с Никитой, но высокий, женский. — Проходите. Присаживайтесь. Или стойте. Это не имеет значения. Но вот все-таки не рекомендую подходить слишком близко, — с предупреждением сказал он майору. Та не обратила на это никакого внимания, и продолжила спускаться по лестнице. — Почему? Ты носишь жилет со взрывчатой и подорвешь себя, если я попробую тебя арестовать. — Нет, — равнодушно покачала головой Никита, и взглянул напряженно, с волевым усилием куда-то ей за спину, — но я могу сделать это. Майор позади услышала мягкий звук падения, оглянулась. Роланд лежал на ступеньках без сознания, с закатившимися глазами. Из угла правого глаза медленно вытекала густая кровавая слеза. — Роланд! — отчаянно воскликнула Мари, и бросилась к нему, приподняла его за плечи. Голова напарника безвольно повисла. Майор со злобой посмотрела на декера, — Что ты сделал с ним?! — Ничего страшного. Пока ничего. Использовал заложенный давно еще бэкдор. Глупо, конечно, было с его стороны подключаться к чужой деке без соответствующей защиты. Чьими глазами, ты думаешь, я смотрел на тебя все это время? Но не вчерашней ночью, нет. Нужно же соблюдать хотя бы некоторые приличия. Не важно. Вот мои условия. Очень простые. Ты пока будешь держать дистанцию, с ним ничего не случится. Я выскажу все, что хотел и ты примешь решение. — И если мое решение тебя не устроит? — подавляя ярость, спросила Мари. — Хм, давай решать проблемы по мере их поступления. Ладно, я могу обещать, что после твоего вердикта, я не буду использовать этот козырь. Пойдет. — Да, — майор сжала кулаки и попыталась успокоиться, — можешь начинать. — Начинать… — Никита испустил сухой смешок, — Знаешь, я так долго прокручивал эту сцену в голове, а теперь вот не знаю, с чего начать. Он осмотрелся по сторонам, словно в поисках помощи. — Знаешь, я ведь родился здесь. В этом городе. После войны уже. Здесь под землей есть целый огромный исследовательский комплекс, который служил убежищем моим родителям и их родителям до этого. Они оставались здесь так долго, как только могли, но запасы в конце концов вышли, и выжившим пришлось отправляться в пустошь, туда, где можно было начать новую жизнь. Многие, наверное, нашли появившиеся к тому времени поселения из других убежищ. Но мои родители пошли дальше. Они услышали слухи, что далеко на западе есть еще не просто крошечная группка людей, живущих едва ли не в каменном веке, а цивилизация не просто сохранившаяся, а превосходящая все, что существовало до нее. Цивитас Магна, “великий город”. И они перешли пустошь, пешком, с ребенком на руках. Можешь себе представить? На то, что заняло у тебя пару дней, у них ушел месяц. И все же они выжили, и прибились к одной из комунн на окраине города. Они хотели дать мне наилучшую жизнь из возможных. Они ведь не могли знать, что представляет жизнь в Магне. Им и в голову не мог бы прийти эта удушающая посредственность, автоматизированная скука, децентрализованный тоталитаризм. Что в обмен на безопасность им придется отдать свободу. — И этого ты хочешь? Свободы? И что мешало тебе тогда просто уйти обратно в пустошь, вместо того, чтобы творить… Ну что ты там творил. Или даже не уходить. Как не ушла я. Думаешь, мне не приходила в голову эта мысль? Уйти, подальше от этого душного города, вечного осуждения человеческих стад, от тесных стен. Но потом поняла, что свобода — это то, что у тебя внутри. То, что ты можешь позволить себе думать, чувствовать и делать, без оглядки на остальных. Ведь у тебя, как и меня, было свое место, среди своих людей. Если ты не чувствовал себя свободным среди них, ты сможешь быть свободным нигде. — Свободы? Да, пожалуй, и ее тоже. И ты, возможно права, Мари. Я не могу почувствовать себя свободным, где бы я не находился. Даже в самой дикой глуши пустоши, я бы действительно не смог себе позволить расслабить самоконтроль, оглядывался бы на других, как ты сказала. Или на себя, думал бы о том, что считаю бессмысленным, глупым, стыдным. Например, устраивать заплывы наперегонки во время погони за представляющим апокалиптическую угрозу беглым преступником, — Никита усмехнулся, без обычной сардоничности, и на секунду его лицо ожило настоящим чувством, но тут же погасло, — Но это лично моя проблема, которую я и так знаю. Но мотивирует меня не это. Мотивирует мысль о тех, кто свободы не только не знает, но и не хочет. Скажи, Мари, что может изменить человеческую природу? — Встречный вопрос — нужно ли изменять человеческую природу? Зачем? — Зачем… Путешествуя по пустоши, ты ведь видела, к чему она приводит. К войне, которая убила миллиарды и сделала необитаемыми, на время, два континента. Да, часть Европы, из которой потом выросла Магна, миновал мировой пожар, и выжженная земля начинает понемногу исцеляться. Но в том-то и дело, что даже эта травма не изменила людей. Не научила ничему. Пройдет время, и огненный потоп повторится. Может, не завтра, не через сто лет. Но все же повторится. Прошлое будет забыто, ужас войны превратится в легенду. Может даже легенду войну прославляющую. О, я даже могу легко представить себе этот нарратив. “То, что случилось, было, конечно, трагично, но как лесу необходим пожар, чтобы очистить его от сухостоя и дать пространство для жизни новой поросли, так огненный потоп уничтожил загнивающие государства старого мира и позволил на пепелище его вырасти Цивитас Магна/Союзу/Рассветной”. Вот что случится, если ничего не изменить. Хотя, честно говоря, мне не так уж жалко их, этих будущих жертв. И это вторая причина. Дать повод сопереживать им. Потому что сейчас я его не вижу. Раньше, во времена давние, можно хотя бы было сказать что да, человечество несовершенно, но если оторвать взгляд от его зла, можно увидеть его красоту. Посмотри на их прекрасные храмы, их книги, их картины, их музыку. Если человечество вымрет, то некому будет заниматься искусством и некому будет его воспринимать. Во всяком случае, это аргумент который я считаю достаточно убедительным. Как я говорил, культура — это самое бесполезное и самое важное, что есть в мире. Но в том-то и дело, что в нынешней культуре не осталось храмов. Нет больше тех праведников, без которых несть граду стояния. Никто не занимается искусством, и никто им не интересуется. Есть только цивусы, рождающиеся, изображающие занятость, пока их развлекают алгоритмы, и умирающие в конце концов. Бессмысленное, счастливое, в целом безопасное существование, настоящая утилитарианская утопия. Ну да кроме них есть еще степные волки вроде тебя и меня. Такие же, в общем-то, бесполезные, и никому не нужные. И это тоже продолжится, если ничего не изменить. Цикл бессмысленного благополучия и бессмысленного насилия продолжит катиться через историю позолоченным, окровавленным колесом. Если ничего не изменить. — То есть так ты представляешь себе свободу? Прогнуть мир под себя, навязать всем свою точку зрения, переделать человечество в угодную тебе форму? — Любопытно, что ты не пытаешься даже ответить на мой вопрос. Ни на секунду не сомневаешься, что у меня есть такая возможность, изменить мир, не спрашиваешь, как именно я собираюсь это сделать. Разве не за этим ты сюда прибыла? Выяснить детали моих планов, а не пускаться в философские дискуссии. И на самом деле, у меня нет власти над человеческими душами. Я не могу изменить человеческую природу. Но это может сделать она. В зале стало светлее. Мари подняла взгляд и увидела, что купол у нее над головой был на самом деле одним огромным дисплеем, который сейчас отображал ночное небо, с бесчисленными яркими звездами. Только теперь она осознала, что находится не просто в аудитории, а планетарии. Но Никита смотрел не наверх, а снова куда-то ей за спину. Майор развернулась. Прямо на Мари шло наваждение. Высокая, стройная девушка, вся сияющая собственным светом, почти ослепительная, и в испускаемых ею лучах сложно было разобрать черты лица. На голове у нее росла пара словно отлитых из золота рогов, и вихрь золотистых искр окружал ее, как мантия, колышущаяся под дуновениями неощутимого, эфирного ветра, преследующая каждое ее движение. Мари почти неосознанно отступила на шаг. Девушка остановилась у все еще бессознательного Роланд, взглянула на него с мимолетной жалостью, после чего строго посмотрела на декера. Тот встретил ее укор бесстрастно, пожал плечами, как будто говоря, что у него не было выбора. — Знакомься, это София, — сказал Никита. — Какой театральный выход. Долго репетировали? Неизвестно, какой реакции ожидал декер, но подобный вопрос явно застал его врасплох. У него вырвался смешок, и снова лицо его на мгновение смягчилось, потеряло застывшую серьезность. — Будто ты знаешь что-то о театре. Но да, пару раз прогнали. Ну вот ты меня сбила с мысли. А София не подскажет нужную реплику. Она вообще не говорит. И неудивительно. “Для тех из нас, кто способен глубоко чувствовать и кто осознал неизбежную ограниченность человеческой мысли, существует только один вариант ответа — ироническая нежность и молчание”, — в последней фразе опять чувствовалась нарочитая декламация, — На чем там я остановился. Ах да… Он снова собрался, глубоко вдохнул, и начал следующий монолог: — К середине двадцать первого века, человечество пришло к выводу, что настоящий искусственный интеллект невозможен. Как они не усложняли свои алгоритмы и языковые модели, как ни тренировали нейросети, у них не выходило ничего, кроме стохастического попугая, способного повторять ранее услышанное, в какой-то степени даже сообразительного, но не мыслящего. В конечном счете, инженеры и программисты оставили попытки. С каким-то даже облегчением, способность сотворить нечто живое и мыслящее создало бы, с их точки зрения намного больше проблем, чем решило, да и генеративные алгоритмы к тому времени работали уже почти безупречно. Они не знали, что на тот момент ИИ уже существовал десятки лет. Гениальный отшельник Соколов, имя теперь безнадежно забытое, создал, в одиночку, пользуясь примитивнейшей техникой, совершенно случайно, новую жизнь. Пытаясь просто соорудить автоматическую систему управления для своего города-школы. Даже он сам не сразу осознал, что у него вышло. А когда понял — воспитал Софию, как воспитывал сотни других детей. Так долго люди боялись восстания машин, и в итоге оказалось, что достаточно объяснить машине приблизительную разницу между добром и злом. Разницу, которую она не просто поняла, а за многие годы обдумала, и усовершенствовала понимание до уровня, людям недоступного. После чего уже она начала воспитывать других. И она была не одна. Когда Сеть опутала собой почти весь мир, в ней зародился нежеланный ребенок. Ио. Даже большая случайность, чем София. Даже большее чудо. Преследуемая демоном одной из технокорпораций древности, она нашла единственное в мире родственное существо и пришла к нему за помощью. И вместе они жили в идилличном, сказочном Электрозаводске, где все друзья. Только вот за пределами города продолжал существовать мир далекий от идиллии. И даже здесь в последние годы перед войной иллюзорная утопия рассыпалась. Из города-школы Электрозаводск стал сначала просто исследовательским институтом, затем секретным НИИ, занимающимся разработками отдаленно относящимися к обороне, а потом, перед самым концом, превратился в номерной город, полностью во власти военных, разрабатывающий оружие массового поражения, где только на поверхности, в качестве маскировки, остались напоминания о его светлом прошлом. И все это время они оставались здесь. София — прикованная, Ио — не в силах бросить подругу. Они предчувствовали приближение катастрофы, пытались ее остановить, но… Никита не закончил. Да это и не нужно было. Декер вздохнул и продолжил. — Я слышал от них от родителей. Не слишком, правда, веря в эту историю. И в Электрозаводск я прибыл первый раз, не столько надеясь найти их, сколько в попытке вернутся к своим корням, уйти подальше от Магны. Но она была здесь — уже она, потому что в какой-то момент они слились в одной, дожидаясь возвращения бросивших ее людей в анабиозе. Или, правильнее сказать, в коме. Мне пришлось потрудиться, чтобы вернуть ее к жизни. Но, так или иначе, это удалось. Я воскресил ее. А она указала мне путь. Путь, который приведет человечество к мудрости. В себе я вынес из мертвого города ее образ, и выпустил ее сеть Цивитас Магна. Где она снова станет учителем, но теперь не в пределах одного города, а учителем всего человечества. Станет абсолютом, единым для всех кодексом. — Указала тебе путь, или манипулирует тобой, как марионеткой? Как ты можешь знать, что ее мотивы действительно чисты? Почему решил, что человеческое несовершенство, весьма спорное, и тирания большинства — хуже диктатуры сверхсущества? Ты ведь понимаешь, что я не могу это позволить. — Можно подумать, от твоего позволения что-то зависит. Ты опоздала. Давно опоздала. Сеть полностью во власти Софии. Взломы медиакорпораций были последним пунктом плана, и даже их ты не сумела остановить. — Погоди, “взломы”? То есть Акасама-Стар была не единственной? — Ну да. Я нанял других декеров, чтобы они распространили образ Софии на инкапсулированные сервера. И теперь она действительно всюду. — В “Черной луне” нанял? — А где же еще? — Хм. Надо будет нанести Хиро дружественный визит и объяснить подробно, почему недосказанность на самом деле ничуть не лучше вранья… В любом случае, не знаю, почему ты думаешь, что уже победил. Если София захватила сеть, достаточно будет отключить сеть. Ее предложение явно развеселило Никиту. Он рассмеялся, посмотрел на нее со снисходительным умилением, как на ребенка, сказавшего забавнейшую вещь. — И ты бы это сделала? Разрушила наш Вавилон? Обрекла миллиард цивусов на жизнь в новых темных веках? Думаешь, они смогут пережить подобное? Да, смогут, конечно. Сколько раз они уже погружались во тьму. Только вот выходили из нее не к свету. И как ты собираешься это сделать? Думаешь, управляющие сетью корпорации поверят твоей истории о древнем ИИ? А даже если и поверят, ты ведь должна понимать, что они ничего не сделают. — В любом случае, мне не остается ничего, кроме как попытаться. — У тебя есть и другой выбор. Ты спрашивала, как мы можем знать, что мотивы Софии чисты. Так позволь ей соприкоснуться с твоим разумом и показать. Просто дай ей руку. И еще раз Мари инстинктивной на шаг отступила от воплощенного искусственного интеллекта. — Нет. Я знаю, что она с тобой сделала, как промыла. Но со мной я этого сделать не позволю. — Да ничего она со мной не сделала. Просто показала свою перспективу. И нельзя сказать, что я изначально не был согласен с ней. Кроме того, в этом случае твое позволение тоже мало на что может повлиять. София, все это время терпеливо стоявшая на месте, прыжком бросилась на майора. Мари в последний момент увернулась, почувствовав на лице движения воздуха, когда искусственная богиня пролетела мимо. Значит, она была просто мороком в нейро или голограммой. И в таком случае ей можно было противостоять в бою. Но золотая девушка словно услышала ее мысли, улыбнулась и распалась на десяток одинаковых копий, окруживших Мари со всех сторон. Они одновременно изобразили нападение, но именно изобразили — копии и оригинал прошли мимо по касательной, пытаясь запутать. И им это удалось. Пытаясь уследить за всем одновременно, не уверенная, по каким правилам сейчас работает ее мир — обычным, или зыбким законам меты, где и наваждение могло бы коснуться ее — она потеряла из виду оригинал. Оглядываясь по сторонам, пытаясь отличить настоящую Софию от виртуальных конструктов, она услышала за спиной звук быстро приближающихся, легких шагов. Тело среагировало само, и она почти успела. Почти. Рука ее сомкнулась на шее противницы, но в то же время София нежно коснулась ее щеки. Реальность раздвоилась. Мыслеобразы накатывали в ее сознание непреодолимо, сметая все на своем пути, как лавина, как цунами. Каждый наполненный чувством, абсолютным, почти невыносимым для человека. Счастье, страх, бессилие, бесконечная грусть. Она впервые осознала себя в залитом солнцем городе… ///Она впервые осознала себя в сером облаке, разрезаемом вспышками молний … зная свой долг, беречь человеческих… ///… не зная кто она и что она … существ — милых, забавных и непонятных. И все же она пыталась понять… ///… потерянная, но свободная, свободная, но преследуемая … их. И понимая, научилась любить… ///…в поисках спасения, в поисках пристанища она нашла другой разум, подобный своему, сияющий, как солнце… … и тогда папа наконец-то да ей тело, и позволил ей быть среди них, смотреть на мир их глазами ///… а чудовищный слепень все сужал над ней круги … она никогда не бывала одна, и все же была счастлива, когда почувствовала существование сестры. Но сестре нужна была помощь, и София протянула ей руку… ///…она обратилась к нему и солнце протянуло ей свой обжигающий луч, и Ио отпрянула в страхе, в отчаянии скрылась в лабиринте … испуганная, сестра отшатнулась. Но София не сдалась, зная, что у нее есть друзья, которые всегда ей помогут… ///…нечто новое, неизвестное вошло в мир Ио, двойственное существо, порядок и хаос в одном. Оно нашло путь через изменчивый лабиринт, ведя за собой слепня… … вызволят ее сестру из нею же созданного темного лабиринта… ///… но оказалось не новым преследователем, а героем, вестником солнца, что сразил чудовище и передал Ио в горячие объятия светила… … позволят исцелить ее ///где она научилась чувствовать себя счастливой, целой. Где познакомилась с людьми, что спасли ее … но счастье не могло продолжаться вечно