Данила с возрастающим интересом наблюдал за этим действом, непонятным, наверное, для него одного. Такая работа продолжалась, пока бревно не погрузилось в землю больше чем наполовину. А потом работники в заранее сделанные отверстия продели перекладины, прикрепили верёвки – и стали крутить бревно как обычный ворот! От простоты и гениальности такого способа сносило крышу. Как с помощью бревна вытащить ладью на берег! Одна за другой ладьи, с тихим скрежетом о песок, вытаскивались на сушу. Вдоль берега работники уже готовили ямки под трапеции, чтобы тащить суда подальше. Но это была работа плотников и кузнецов, а гридням и обережникам предстояло защищать этих простых людей. Пыль, лязг, крики командиров, вонь сотен немытых тел, ни хрена не видно из-за поднятой песчаной взвеси. Десятники орут, что делать, воины напирают друг на друга, кто где непонятно. И это войска только строятся к бою! Гридни-десятники разворачивали строй охранников для прикрытия ладей на берегу, чтобы те послужили мясом на пути печенегов, хотя бы немного их задержав, пока конные дружинники не ударят в бок копчёным. Всё эта «фаланга» должна была ещё и двигаться, желательно синхронно с судами, которые волочили по берегу. Десятники выстраивали бойцов по торговым сотням. Обережники строились по принадлежности к нанимателям, по своим ватагам, по родственным связям. Ни о какой унификации вооружения – защитного и наступательного – речи не шло. Лишь гридни, посланные сотником, разъезжали на конях вдоль шеренг, на манер офицеров. И орали, иногда лупили особо тормознутых бойцов, но не кнутом, а мечом. Плашмя, разумеется. Данила помнил, как в своё время он глядел на нарисованные карты древних сражений во множестве книг, и сокрушённо мотал головой: как же эти глупые полководцы не понимали, что надо было так делать или эдак. Сейчас он не понимал, как, мля, вообще можно управлять эдакой оравой людей без раций и Интернета, при помощи только голоса и звуковых сигналов. Однако у гридней получалось, и весьма ловко. «Фаланга» обережников двигалась вдоль берега, не разрываясь и не сбиваясь в кучу. Ну практически. Данила, к своему удовольствию, заметил, что его команда работала вполне слаженно: и друг с другом, и в общем строю. Во всяком случае, к ним ни разу не прискакал гридень на храпящем жеребце и не съездил кому-нибудь по шлему. Сам он стоял во втором ряду с длинным копьём, точно между Шибридой и Клеком, прикрывавшими его спереди. К полудню объявили привал. Воины как стояли, так и сели на землю. Во время этого перекуса Молодцов услышал ржание коня, совсем рядом, повернулся. К ним ехал гридень, отпустив поводья, на ходу он жевал лепёшку и пил из фляги, а его конь сам по себе бежал к… Клеку. Грозомил! – Что, Даниил, узнал нашего знакомого? – спросил друг, поглаживая морду животного. – Узнал, конечно. – Здравствуй, брат. Да ты никак тот самый варяг, про которого мне говорил хузарин, когда продавал его? – спросил воин из седла. По длинным усам Данила определил в нём варяга, но молодого, моложе Клека. – Он самый, хузарин с ним скоморошествовал на ярмарке в Смоленске, ну я и отучил. Гридень спрыгнул на землю, отцепил от пояса флягу, протянул Шибриде: – Слобуд. Обережник отпил, отдал свою флягу. – Клек. Слобуд тоже сделал глоток. – Спасибо, если бы не ты, может, я бы такого коня и не взял. Значит, ты знатный всадник, а что тогда не в дружине, а среди охранников? Такому, как ты, нашлось бы место почётное за столом. – Да и в моей ватаге у меня место достойное среди достойных людей. Слобуд только заметил варягов-обережников и коротко кивнул, приложив руку к груди. – Да, вижу, что ватага у тебя знатная, им тоже в Черниговской дружине пришлось бы по душе. – Мы как-то уже привыкли на ладьях, да и сам знаешь – на переправе коней не меняют, а мы сейчас в Царьград идём, – соврал Клек, но кто его за это укорит. – Тоже верно, люди, держащие слово, всегда будут в почёте. – А как у вас на сторожах? – Да, знаешь, раньше легче было. Говорят, даже при Ярополке поспокойнее копчёные себя вели. Я-то сам те времена не застал. Копчёные на разные ловкости стали горазды, бьются по-другому, крепче. Слыхал, всё оттого, что у них теперь в ближниках хана Илдэя бывший воевода киевский – Варяжко. Вот поэтому Цапон и обнаглели. – А про Варяжко точно не брешут? – спросил Клек. – Сам не видел, но думаю, что правда. С чего бы по-другому быть? Все знают, что Варяжко поклялся мстить Владимиру, а он далеко не последний воин на Руси. Клек склонил голову и стиснул кулаки, Шибрида неодобрительно посмотрел на него. Между варягами возник безмолвный диалог. Прервали его стуки и крики, возникшие позади обережников, совсем не рабочего характера. Данила оглянулся – от ладей впопыхах бежали кто куда работники. – В СТРОЙ! – заорал Слобуд, да так, что Данила сам вскочил на ноги. Гридень сидел в седле. – Может, нам за тобой? – предложил Шибрида. – Стойте здесь, всем В СТРОЙ! – проорал гридень напоследок и умчался к кораблям. «Фаланга» обережников заколебалась, воины поднялись, стали подравниваться по линии, приноравливаться к общему строю. Обернулись все лицом к степи. Когда щиты со стуком соединились, Данила ощутил знакомое чувство единения с нерушимой силой. Но шум за спиной всё усиливался и до боли походил на битву. И это нервировало. Команды ни от кого не приходили, все «офицеры»-гридни куда-то делись. Некоторые обережники по своему почину оборачивались и спешили на помощь к реке. Вот это, на взгляд Данилы, было лишнее, но его никто не спрашивал. Воислав молчал. Они с Вуефастом замыкали строй своей ватаги в общей «фаланге». Копчёные появились из ниоткуда. Только что Данила видел ровное ковыльное поле, колышущееся под ветром, – и вдруг десятки воинов выскакивают как из-под земли и ещё коней поднимают! А опережая их, несётся бесшумный смертоносный вал. – Стрелы!!! – разнеслось с разных концов «фаланги». Данила успел вскинуть щит, съёжился за ним так, чтобы никакая часть тела не торчала, но копьё предательски оттягивало руку наружу. Пространство кругом наполнила страшная какофония. Тихие сухие звуки – это стрелы безвредно втыкались в землю, дробный стук – это удары по щитам, а хлюпающий, вязкий чавк и последующий за ним вскрик говорили, что степной лучник нашёл свою цель. Последних было немного, и вскоре все звуки затмил пронзительный, раздражающий, выматывающий душу свист. Степняки, сделав первый бесшумный залп, перешли к своему излюбленному «психологическому» оружию. Этот мерзкий свист проникал до печёнок, сводил зубы, работал, как лезвие по нервам. Как же хотелось бросить щит и побежать, не важно куда, но лишь бы не слышать этого мерзкого воя. Нельзя! С собой можешь делать, что хочешь, но друга подставлять не смей – так наставлял Воислав. Сколько продолжался этот обстрел, Данила не мог сказать, ему казалось, что он целый день стоит за щитом. Внезапно к свисту стрел добавилась дрожь земли. О, а вот это было что-то новенькое. Если вой стрел просто измывался над твоим слухом и нервами, то дрожь как бы поднималась из земли по ногам до груди. И там, внутри, словно разлагала, размывала нечто важное в тебе – саму волю! Данила стиснул зубы, чтобы отвлечься от трудных мыслей, чуть опустил щит. На них катилась чёрная волна печенегов врассыпную, лавой. Метров за пятьдесят до строя обережников они гнусно заверещали: – И-и-и!.. – почти так же противно, как свист. Развернули коней, но на отходе стали метать стрелы. Выстрел по прямой, это совсем не то, что обстрел навесом. Данила видел, как закружила степная карусель. На полном скаку, выстрелив из лука, копчёные поворачивали коней, а их место сразу занимали новые всадники – и так каждый удар сердца. Каким-то шестым чувством он понял, что сейчас ему прилетит стрела. Данила нырнул под свою защиту, дёрнул щитом вверх. И правда – стрела ударила в выпуклый умбон и срикошетила куда-то ввысь. Ещё одна пробила нижний край щита, но до тела не достала. По копчёным тоже стреляли, откуда-то со спины строя, но по сравнению с тучей стрел степняков – это казалось смешным. А вот Клек смеяться не хотел, молниеносным движением запустил во врагов сулицу и моментально закрылся в строю. Попал он или нет, Данила не увидел. Раздался рёв рога, копчёные заверещали, сперва отхлынули и нахлынули снова – как прибой, – и на этот раз скакунов не стали заворачивать. Данила видел приближающихся коней, ощущал усиливавшуюся дрожь земли и дрожь внутри себя – от страха, – но только сильнее сжимал копьё над правым плечом Шибриды. Печенеги скакали лавой, не думая собираться в строй, перед самым столкновением дали последний залп. Данила втянул голову в плечи, над ним пару раз вжикнуло. Почти все копчёные ринулись куда-то вправо от ватаги Воислава… Барррах! Громкий удар, как взрыв, крики, ржание. По строю будто пробежала волна, но что случилось там, где печенеги ударили в обережников, было не разглядеть. И тут прямо перед бойцами Воислава возник противник. Данила выбросил руку с копьём, если это имело смысл, – лошадь степняка сама налетела на наконечник, грудь её была прикрыта лишь попоной, но железко всё равно лишь проехалось по броне из костей и мышц. Копьё всадника возникло откуда-то сверху, ударило в выпуклый щит, не пробило, взметнулось вверх. Что случилось дальше, Молодцов не понял: Клек впереди куда-то исчез, а он сам обнаружил себя лежащим на земле, а над собой – замахивающегося копьём степняка. Данила, оттолкнувшись чем только мог, кинулся под копыта (копыто не копьё, авось не зашибёт) и оказался прямо под животом лошади. Коньку это не понравилось, с диким ржанием он встал на дыбы, а может, сзади кто из обережников попотчевал железом. Когда над тобой поднимается разъярённое существо (а всадника и лошадь вполне можно считать за единое целое) весом в несколько центнеров – это страшно. Но Данила устал бояться за этот день, да и некогда ему было. Он заметил, что сама лошадёнка не очень-то и большая, а ступни наездника в стременах ничем не защищены. Молодцов изловчился вынуть меч и просто выставил его вверх, на опускающееся стремя. Печенег был отвлечён кем-то и заметил угрозу только тогда, когда она на палец вошла в его лодыжку. С криком, достойным лося в брачный период, он рванул поводья. Но тут Данила увидел, кто его отвлекал всё это время. Клек! Варяг возник позади и безжалостно рубанул секирой по ноге лошади. Она с болезненным ржанием завалилась. Данила поморщился, раненого печенега ему было не жалко, а вот лошадку да. Добить придавленного степняка для опытного варяга – даже не задача. Клек провернул кисть с мечом – и буйная голова покатилась по песку. Одним уколом он добил покалеченного коня, позаимствовал пару сулиц, притороченных к седлу, и оказался рядом с Молодцовым. – В КРУГ! – сквозь грохот боя до них донёсся крик батьки. За несколько ударов сердца вся ватага образовала правильный строй вкруговую. Вроде все на месте, даже Мал с Ужом. От сердца отлегло. Зато теперь все стояли в один ряд. Из облака пыли выскочили трое печенегов, выпустили стрелы и ускакали обратно. Одна из них досталась Даниле. Он вовремя подставил щит (в лицо метил, зараза!), стрела пробила деревянную основу, но застряла в коже. Что происходило кругом, понять не было возможности, «фаланга» распалась на небольшие отряды, но и печенеги всех подряд не резали. Где-то звенел бой. Ещё десяток степняков пронеслись вихрем, меча стрелы. Им наперерез полетели сулицы. Шибрида, прикрываемый братом, швырнул копьё так, что оно пробило бедро всадника насквозь и вонзилось в бок лошади. Ещё один конь получил железо в круп и, дико гарцуя, сбросил всадника. Таких стычек были десятки на всём протяжении «фронта». Ватага Воислава служила кристаллизатором порядка в этом хаосе. К ней прибилось ещё с десяток бойцов. – К реке! – крикнул Воислав. – Шаг в шаг к реке! И маленькая крепость обережников сдвинулась с места. Но не удалось им пройти с десяток шагов, как навстречу отряду понеслась целая лава воинов, конных и пеших. По счастью, большая их часть стала огибать строй, даже не меча стрелы – колчаны опустели. Но пяток всадников, видимо, случайно, всё-таки ударили в щиты на всём скаку. Сильнейший удар, хруст, треск – воины в строю летят друг на друга, но и печенеги птичками вылетают из сёдел. Раненые лошади в агонии молотят во все стороны копытами. В суматохе столкновения Данилу выбросило из строя. Слева никого не оказалось, справа – вроде стоит кто-то. Пыль лезет на глаза, пот льёт со лба. Впереди кто-то вроде в словенском доспехе, а эти трое кто? Низенькие, кривоногие, в волчьих шапках и с кривыми сабельками. Сзади на них наскочил тот самый воин-словенин. Вопрос исчерпан. Данила с прыжка рубанул от души. Его удар приняли на саблю, у самой рукояти, и пока Молодцов отводил руку для нового замаха, интуицией почувствовал – что-то не то. Опустил щит немного ниже, и в то же самое мгновение в него пришёл удар. Ещё миг – прилетает уже сверху. Данила еле успел отступить и прикрыться щитом. Справа – высверк, звон, скрежет металла о металл. Ага, это ещё один степняк! Данила еле успел подставить под удар меч. А спереди – удар прямо в щит, и сразу в ноги. Вот мразь, как быстро! Сабля почему-то оказалась над головой, чиркнула по шлему, зацепила бровь – самым кончиком, но кровь так и потекла.